Книга: На электричках: Путешествие из Владивостока в Москву

Алапаевская узкоколейка

Алапаевская узкоколейка

Территория депо была обнесена бетонным забором. Сдвижные ворота закрывали несколько путей, ведущих вглубь депо. Сразу при выезде — нерегулируемый железнодорожный переезд. У него стояла будка охраны, она же — пост переезда. Охрана депо была доброжелательна. Видимо, привыкла к повышенному интересу туристов к ведомственной узкоколейке. Для них эта дорога всего-навсего транспортное сообщение. Для жителей дальних поселков Санкино и Калач — дорога жизни, позволяющая добраться в районный центр. А для туристов и любителей железных дорог — заповедная зона, объект, занесенный в Красную книгу исчезающих видов транспорта. К тому же пока еще действующий. Живая история, которую можно увидеть своими глазами и сфотографировать, к которой можно прикоснуться.

Охрана поведала о туристическом поезде, который отправляется в 11:00 по субботам из Алапаевска в Синячиху. Участок 20 километров поезд проходит за час. Скорость локомотива невысока из-за плохого состояния путей. Разгоняться опасно: можно завалить набок вагон, а то и весь состав. Туристический маршрут включает в себя посещение Музея УЖД-техники в Алапаевске, Музея УЖД-техники в Синячихе и проезд по железной дороге. По слухам, в Алапаевске музей официально пока не открылся. Его открытие планировалось на август 2015 года. А в Синячихе — уже работал, ежедневно, с 10:00 до 17:00. Находился он неподалеку от станции Синячиха. Нужно пройти до пруда или спросить у местных жителей, где стоит старый тепловоз. Там все знают.

Перед тем как отправиться из Екатеринбурга в Алапаевск, нужно звонить в АУЖД по телефону и узнавать расписание поездов на конкретную дату. Поезд может не пойти по графику. Мне подтвердили отправление поезда из Алапаевска до Санкино. А от Санкино до Калача поезда не обещали. Звонить, спрашивать, уточнять нужно обязательно. В этом я еще раз убедился, когда брал билеты до Санкино. Но об этом позже.

При входе на территорию депо на постаменте, обнесенном оградой, гордо стоял тепловоз ТУ2, выкрашенный бледной, местами облупившейся зеленой краской. Из-под краски проглядывали бурые пятна ржавчины. Сколько таких тепловозов трудилось на стройках, торфоразработках и лесозаготовках страны? Сейчас большинство из них порезано на металл, и остались единицы.

Половина территории депо была отдана в аренду автосервису. Она была завалена хламом, запчастями и кусками автомобильных кузовов, разрезанных автогеном. Железнодорожная часть депо состояла из зданий вагонного, локомотивного депо, нескольких административных строений и склада ГСМ. Все было прибрано, выглядело строго и по-деловому.

На путях у вагонного депо вытянулись два состава. Один — действующий, состоящий из мытищинских пассажирских вагонов. Буксы вагонов осматривал железнодорожник в оранжевом жилете. Второй — резервный, в тупике. Он на все случаи жизни: грузовые вагоны, снегоочистители, платформы. Все, что может понадобиться в самых разных ситуациях: ремонт путей, снежные заносы, отсыпка откосов, перевозка техники и грузов. Этой техникой железнодорожники давно не пользовались, и пути заросли травой.

Билеты в кассе стали продавать раньше времени, поэтому те, кто еще курил на улице, опоздали к своей очереди. Их никто не позвал. Подошла моя очередь, и я спросил билет до Санкино.

— На верхнем месте можете ехать? — спросила кассир.

— Конечно! Давайте верхнее, — кивнул я.

— Тем более что внизу мест уже нет, — задумчиво произнесла она и протянула мне билет, напечатанный на ярко-желтом прямоугольнике картона.

В графы билета чернилами было вписано: «вагон 1 место 2». У кассира на столе был тетрадный листок, разлинованный на 24 части: два плацкартных вагона по 12 мест каждый. Продав билет, она ставила крестик в одной из граф: место занято. Билеты в жесткий вагон продавались без ограничений: сколько продано, столько продано. Когда я спросил у кассира про поезд до Калача, она спокойно и буднично сообщила:

— Не ходит там поезд. Уже месяц, как не ходит.

— Как?! — застыл я в изумлении. — Значит, до Калача я не доеду?

Сзади напирала очередь. Кассир поняла, что я еду до Калача через Санкино, и пообещала позвонить в Управление железной дороги и уточнить, что с поездом на Калач.

— Подходите к кассе минут через десять. Я вам расскажу, — показала взглядом на бушующую очередь кассир.

Следующие десять минут я потратил на сбор информации о калачинском поезде у пассажиров, которые ехали до Санкино.

— Не знаем, — отвечали пассажиры. — Раньше ходил. Поезд в Санкино придет, а там его уже калачинский тепловоз с вагоном на соседнем пути ждет. Пересадка, и через десять минут отправление. Давно его видно не было. Может, и правда отменили.

Кассир дозвонилась до управления и передала мне информацию:

— На Калач поезд не ходит. Уже месяц. Что-то там у них случилось. Возможно, скоро пустят. Но сегодня его точно не будет, не рассчитывайте.

Мне пришлось срочно перепланировать маршрут. Изначально я хотел в пятницу выехать из Алапаевска, в Санкино пересесть на другой поезд и доехать до Калача. А в воскресенье вернуться тем же способом, через Санкино. Обратные поезда тоже стыковались: поезд в воскресенье вечером уходит из Калача, и можно было в Санкино пересесть на поезд, отправляющийся до Алапаевска. Итого: три дня. Теперь выходило, что в Калач я не попадаю. Зато можно было доехать до Санкино и на этом же поезде вернуться. Такой вариант меня устраивал. В оба конца получалось около 200 километров — серьезное расстояние для ночного путешествия по узкоколейке.

Пассажиры с яркими картонными билетами собрались у тупика в ожидании состава. Вдоль рельсов были вкопаны деревянные лавки для ожидающих. Послышалась трель зуммера на переезде. Из депо, тарахтя дизелем, вышел поезд. Состав из зеленых пассажирских вагонов стучал и гремел на расшатанных стыках узкоколейных рельсов. Поезд миновал переезд. Стрелочник, ловко соскочив с подножки хвостового вагона, перекинул стрелку, и тепловоз задом затолкал вагоны в тупик. Зашипел сжатый воздух тормозов, и поезд остановился. По бетонным плитам вдоль рельсов пассажиры зашагали к вагонам.

В составе было пять вагонов: в хвосте жесткий, за ним два плацкарта, почтовый и продуктовый. Хозяйственные вагоны — переделаны из пассажирских. Их окна и двери были заварены металлическими листами, а в боковинах — вырезан проем под багажную дверь. Тепловоз был новенький, зеленый, недавно приобретенный железной дорогой для этого маршрута — ТУ7А-3367.

Пока шла посадка, я расспрашивал проводников о калачинском поезде. Они-то должны знать.

— Вообще, раньше стоял, — сообщила проводница почтового вагона. — Но мы разгружаемся левой дверью, а он справа стоит. Так что мы его не видим. Слышим — тарахтит, значит, есть. Но давно его слышно не было.

Ситуацию прояснила проводница плацкартного вагона.

— Отменили за неуплату, — просто сообщила она. — Администрация должна перевозчику уже 500 000 рублей. Вот перевозчик и приостановил маршрут. Да и не осталось в Калаче почти никого.

Проводники рассказали, как недавно подсчитывали жителей Калача. Вспоминали, кто живет в поселке. Насчитали тринадцать человек. А официально прописаны трое.

— Доберетесь! — успокоила подошедшая проводница продуктового вагона. — «Пионерочное» движение на этом участке есть. Иногда из Калача на «пионерках» своих встречают. Возьмут вас.

Путешествие на «пионерке» меня не привлекало. В плацкарте еще куда ни шло, можно даже в жестком вагоне. Но 50 километров на «пионерке», ночью, по разбитой узкоколейке через болотные мари и лес — это уже чересчур. Я сразу сообщил проводнице, что этим же поездом поеду обратно. «Билет обратно нужно будет взять в Санкино, когда приедем. Поезд там стоит пятнадцать минут, — подсказала проводница. — Если будет много пассажиров, к нашему приезду билеты в плацкарт могут быть распроданы, и поедете в общем». Но я был готов и к общему вагону. В конце концов, это не «пионерка».

Плацкартный вагон был сделан из обыкновенного узкоколейного пассажирского. Поперек салона были установлены четыре переборки. Между ними вдоль стен — полки в два яруса. Похоже на боковые места в обычном плацкарте, только превратить нижнюю полку в столик здесь нельзя: полки жестко закреплены. В узкоколейном плацкарте можно ехать либо сидя спиной к стене, как в вагоне метро, либо лежа.

В 19:30 тепловоз дал гудок. Захлопали вагонные двери. Взревел дизель тепловоза, брякнули буфера. Вагоны резко дернулись и покатились, неторопливо и вдумчиво проходя каждый стык пути. Поезд миновал переезд, где заливался звонок, и пустился в шестичасовой пробег через глухой лес, непроходимые болота и топи, в места, куда не может проехать ни один автомобиль: к рабочим поселкам, затерянным в лесах.

В вагоне было тепло. Окна двойные, несъемные — зимнее исполнение. Щели в окнах были законопачены монтажной пеной. В вагоне стоял гвалт: встретившиеся односельчане обсуждали последние новости, рассказывали сплетни и слухи. Ночной поезд — лучший источник местных новостей. Но поскольку все новости Алапаевска, Ельничной и Санкино я узнал еще на вокзале, в зале ожидания, то вышел в тамбур. Вагон раскачивался из стороны в сторону, а за стенкой скрежетали буфера. Ветки хлестали по окнам. В свое время я поездил по узкоколейкам в таком вагоне, и все это было мне знакомо.

Через час поезд выехал на живописный берег озера. Проскочив между стройными мачтовыми соснами в бору, поезд затарахтел, заухал вдоль воды. Рыбаки с удочками располагались прямо рядом с дорогой. Кажется, руку протяни — достанешь. В Синячихе была короткая остановка. Проводница в форменном костюме — пиджак, брюки — вышла на улицу, закурила. За ней потянулись из вагона остальные курильщики.

— Целый час терпели, — пожаловались проводнице двое подвыпивших рабочих.

— Так в нерабочем тамбуре курили бы!

— Мы и не знали. Сами из вагонного депо. Вагоны для вас делаем. А не знали. Думали, пойдем — заругаете.

— Вы курите, — разрешила проводница. — Там пепельница есть.

Локомотив дал гудок, рванул вагоны. Загремели сцепки. За плацкартным тащилось еще три лязгающих и стонущих вагона. Состав медленно катился по станции. Курильщики, туша окурки сапогами, заскакивали в вагон на ходу. Проводница последней взялась за поручни, подтянулась на них, встала на подножку и какое-то время ехала на ней. Высокая трава хлестала по подножке. Выпала вечерняя роса, и от этого металл покрыли капли воды. «Сейчас стемнеет, зябко будет, — сообщила проводница, входя в вагон. — Я печку затоплю». Под ее полкой лежала вязанка колотых березовых дров. От них по всему салону пахло корой и сырой древесиной.

Поезд обогнул разрушенный металлургический комбинат с грандиозными домнами, элеваторами и трубами. Угрюмым черным силуэтом он выделялся среди зеленой природы. Дальше начинался сплошной лес. За окном мелькали ветки, поляны, болота, сиреневые и розовые люпины. Начинало темнеть. Я забрался на верхнюю полку, на торце которой было выведено масляной краской «№ 2». Многие пассажиры уже спали. Прибытие в 1:20, и хорошо бы выспаться к этому времени.

В Ельничной разъехались со встречным поездом. Несколько ребят вышли из вагона и встретились на станции со своими друзьями. Пока поезд стоял, они громко смеялись и обсуждали поселковые новости. Было хорошо слышно каждое слово. Сопели спавшие пассажиры. Устало поскрипывали переборки старого вагона. Клонило в сон.

Проснулся я от гула. Проводница затопила печь, и за стенкой слышался металлический стук кочерги и скрип задвижки дровяной печи. В вагоне, который по-прежнему грохотал и раскачивался, было темно. Казалось, он вот-вот завалится набок. Круглая труба под потолком стала нагреваться. Запахло теплом и горящими поленьями.

К Санкино мы подъехали ночью. В окно была хорошо видна алая бровка над лесом и ярко-желтый месяц. И алую бровку, и месяц я неоднократно видел во время своего путешествия. Но одновременно их я наблюдал впервые, и это было необычно. Проводница разбудила пассажиров за несколько минут до прибытия. Один бок у меня замерз, другой был мокрый от жара трубы отопления под потолком.

После остановки вагона пассажиры заторопились на выход. Многих встречали. На станции в пучке света единственного фонаря ожидали те, кто отправлялся в Алапаевск. Я оставил рюкзак на полке и пошел за билетом. Небольшой станционный домик с вывеской «Ст. Санкино» был разделен перегородкой на две части. В одной сидела диспетчер, к которой я сперва и обратился за билетом. Она направила меня в другую часть дома — кассу. За массивным железнодорожным столом восседала кассир. На столе счеты, стопка ярких билетов и схема вагонов с проданными местами, как в кассе Алапаевска. Мне повезло: удалось купить обратный билет на то же место.

Тепловоз был отцеплен от вагонов и обгонял состав. Железнодорожники разгружали почтовый вагон через распахнутую боковую дверь. Коробки и тюки складывали в одноосную телегу на мотоциклетных колесах без покрышек. Доверху заваленная посылками и коробками, телега заскрипела в темноте по станционным плитам. Вагоны вздрогнули. С противоположного конца состава прицепился тепловоз. Машинист включил головной прожектор и осветил путь, уходящий в лес. Устало вздохнули сжатым воздухом тормозные цилиндры. Месяц уже передвинулся по небу и поднялся над крышей дома. Алая бровка разрослась в размерах и засветила полнеба. Я забрался на свою полку. В вагоне было тихо — пассажиры уже спали. За стеной в печи потрескивали угли.

Оглавление книги