Книга: Русский менталитет. Рашен – безбашен? За что русским можно простить любые недостатки

У русского тела – особая форма? Публичный интим здесь не редкость, а норма?

У русского тела – особая форма? Публичный интим здесь не редкость, а норма?

В свое время на Западе дружно смеялись над публичным поцелуем в губы лидеров СССР и ГДР Брежнева и Хонеккера. Если в Америке один мужчина поцелует другого, то каждому ясно – это гомосексуалисты. А у русских поцелуи и объятия, прикосновения друг к другу при встрече и расставании служат знаком искренне дружеского отношения.

У американцев или англичан для постороннего вторгаться в их личное пространство недопустимо. Русские же в разговоре приближаются друг к другу на такое расстояние, которое в США принято либо при сексуальном контакте, либо перед началом драки. Американцы учат стюардесс: «Не наклоняйтесь к пассажиру ближе чем на 30 сантиметров, иначе другие сочтут, что вы находитесь в интимных отношениях». Общаясь, русские могут подойти к собеседнику вплотную, жестикулируя, дотронуться до него.

Считается, что зона персонального общения русских равна длине двух согнутых локтей. Но всегда ли они могут разойтись на такое расстояние? «Сидишь дома, кажется, все тоже сидят! – думает горожанин. – А куда ни поедешь, кажется, все сразу туда же поехали!» В час пик у того, кому повезло втиснуться в общественный транспорт, «упругое когда-то тело, на весь ли день иль на минутку, тотчас же форму заимело междулюдского промежутка» (из дневника). Один поэт в троллейбусе жалуется: «Мне под дых ширяют метко, бьют локтем в грудную клетку, а большущая брюнетка пышным бюстом тычет в рот».

Вот прижатая к вам дама вдруг заскулила по-собачьи. Не может быть? Ах, нет, это у нее в сумке заскулил щенок и высунул свою мордочку. А с другого бока вам дышит в лицо жутким перегаром щетинистый мужик. Рубашка у него расстегнулась, и к вам примыкает пупок с редкими рыжими волосами. Какое уж тут уважение к личному пространству? Юмористы уверяют, что в этой давке можно найти трех женщин: умную, добрую и красивую. И полюбить всех трех сразу. После того, как вы отчаялись найти их трех в одной.

У русских дистанция между людьми меньше, чем на Западе, не только в буквальном, но и в переносном смысле. Увидев маму с ребенком, у нас любой посторонний может посоветовать ей, как его правильно воспитывать. Стою в аптеке в очереди за лекарством. К окошку подбегает взмыленный молодой человек: «Срочно! Лекарство!! Человеку плохо!!!» Аптекарша: «А что с ним?» – «Ну, много пива выпил». Люди в очереди смеются: «Лучше рассол!» Другой случай, тоже в аптеке. В очереди мужчины, у окошка бабуля ворох таблеток в сумку запихивает. А девушка лет двадцати протягивает в окошко купюру и тихо говорит: «Две упаковки презервативов и валерьянку, пожалуйста». Бабуля ее тут же успокаивает: «Волнуешься? Зря!» Желая человеку добра, мы можем его обидеть. «Я не люблю, когда мне лезут в душу», – говорил Высоцкий. Иностранцев коробят вторжение в их личную жизнь и та легкость, с которой русские обращаются с просьбой к постороннему человеку. У нашей повышенной общительности есть своя оборотная сторона – бесцеремонность, неуважение к личности.

В России веками права личности подавлялись. Советская система возвышала коллектив и принижала значение личности. Браки, разводы и личные отношения в те времена могли обсуждаться на собрании трудового коллектива. Так оправдывается муж, обвиненный женой в измене, в песне Галича: «И на жалость я их брал да испытывал, и бумажку, что я псих, им зачитывал».

Русским многие годы доводилось жить в тесноте. В советские годы в коммунальных квартирах случались ссоры и даже драки между соседями. Это описывал М. Зощенко: «Вышел на кухню инвалид Гаврилыч. Что, говорит, за шум, а драки нету? Сразу и подтвердилась драка… Гаврилычу последнюю ногу чуть не оторвали – народ уж очень нервный». С. Довлатов вспоминает, как его мать, замученная на работе, не могла дома выспаться и тщетно боролась в квартире за тишину. Однажды она не выдержала и прикрепила к дверям своей комнаты объявление: «Здесь отдыхает полутруп. Соблюдайте тишину!» И вдруг наступила долгожданная тишина – даже сосед-полковник бродил по коридору в носках. Хватал всех за руки и шипел: «Тихо! У Довлатовой ночует политрук!»

В коммуналках вся жизнь человека проходила на глазах у соседей. Единственным личным пространством был туалет – в нем мама повесила будущему знаменитому писателю Жванецкому призыв: «Миша, не сиди просто так! Думай!» Коммуналки уходят в прошлое, но их влияние на образ мыслей людей еще не исчезло. В коммуналках были и бедность, и теснота, и конфликты, но почему многие пожилые люди вспоминают о них с добрым чувством? Когда в квартире появлялся первый телевизор, соседи собирались и смотрели его вместе. В коммуналках были и общение, и взаимопомощь – сегодня одиноким пожилым людям в отдельных квартирах этого недостает.

На Западе русский человек в баре или на пляже сразу найдет себе компанию. Напротив, европеец нередко весь вечер одиноко грустит в баре. «А ведь можно жить иначе – скандалить с соседями, навязываться с воспоминаниями, поучать молодых!» – размышляет Т. Толстая. Она жила на Западе и «выбрала бы наш хамский, теплый, болтливый и невыносимый способ прожить эту жизнь, только бы не слышать эту вежливую, глухую, ужасную тишину». У русских отношения между людьми сердечнее и искреннее, теплее и человечнее. В них меньше лицемерия и фальши.

За рубежом часто утверждают, что русские будто бы вообще не знают, что такое privacy, то есть частная жизнь. Но наши люди наконец-то обрели на нее право – это понятие впервые появилось в Гражданском кодексе. С другой стороны, законодатели под предлогом защиты приватности ограничивают доступ к информации о виллах и яхтах высокопоставленных чиновников. В России загородные дома, даже честно нажитые, огорожены высочайшими, уродующими пейзаж заборами – в этом отношении мы впереди планеты всей. После векового давления со стороны государства такое стремление русских к приватности неудивительно. У нас все больше людей начинают понимать священный принцип: моя частная жизнь заканчивается там, где начинается частная жизнь другого человека.

Оглавление книги