Книга: Седая старина Москвы

Замечательные здания

Замечательные здания

Дом генерал-губернатора. Его построил генерал-фельдмаршал граф Захар Григорьевич Чернышев, занимавший пост московского генерал-губернатора с 4 февраля 1782 года по 29 августа 1784 года. Граф Чернышев первый открыл с соизволения императрицы Екатерины II в 1782 году Московскую губернию. Основанием для постройки дома послужил камень стены Белого города, разборка которой производилась арестантами. Чтобы очистить место от разобранного камня, накопившегося в громадном количестве, граф и выстроил себе дом на пустыре Тверской улицы. Против главного фасада дома до самого 1812 года был огород, где произрастали всякого рода овощи. Огород был окружен забором.

На внутреннюю отделку дома граф употребил громадные средства. Потом дом был куплен у него казной для всегдашнего пребывания московских генерал-губернаторов (в 1784 г.). Граф Яков Александрович Брюс был первым, занявшим этот дом по своей должности (1 января 1786 г.).

Дом несколько раз переделывали. В 1799 году на переделку истрачено было 15 тысяч рублей. Двор при доме вымощен камнем в первый раз в 1801 году. В 1807 году при И. Т. Тутолмине при доме сооружена домовая церковь во имя св. благоверного князя Александра Невского. Вновь дом отделан и отремонтирован для августейшего московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича. После его вселения в дом москвичи прозвали его генерал-губернаторским дворцом.

Один из залов дворца, танцевальный, оставлен в прежнем виде, и в нем вывешен портрет основателя дома — графа З. Г. Чернышева.

Заметим, что два переулка на Тверской: Чернышевский, находящийся между Тверской и Большой Никитской, и Брюсовский — между Тверской и Никитской, — названы по именам двух бывших генерал-губернаторов Москвы: Захара Григорьевича Чернышева и Якова Александровича Брюса.

Экзерциргауз (Манеж). Находясь в центре города подле Кремлевского сада, по Моховой от Троицкого моста до Никитской, он поражает колоссальностью своих размеров и может быть назван чудом архитектурного искусства, потому что нет нигде подобного ему.

В подтверждение наших слов сообщим некоторые подробности о нем. Еще в XVIII столетии начали сооружать экзерциргаузы в большом количестве. Суровость климата и продолжительные зимы, препятствующие обучению войск, заставили в некоторых германских городах построить такие здания, где непогода или температура воздуха не мешали бы экзерцициям солдат: от того и происходит слово «экзерциргауз». Император Павел 1 велел построить несколько экзерциргаузов в Петербурге: из них находящийся при Михайловском дворце — наибольший. Когда после бедствий 1812 года Москва возникала из пепла, император Александр приехал в древнюю столицу и оставался в ней довольно долго. В Москве поэтому было собрано много войск, и оказалась особенно ощутительной необходимость в экзерциргаузе. Из многих проектов этого здания был избран и утвержден составленный генерал-лейтенантом Бетанкуром. Но государь требовал, чтобы Экзерциргауз был построен как можно скорее, и Бетанкур блистательно исполнил его волю: это здание, изумляющее смелостью своей архитектуры, окончено менее чем за полгода. Между тем оно имеет 79 саженей длины и 21 сажень ширины. Закладка здания произошла в июле 1817 года, и производство работ было поручено генерал-майору Карбонье. Фундамент здания углублен на две сажени. Толщина стен 4,5 аршина. Открытие Экзерциргауза последовало 2 декабря 1817 года. Внутренность здания представляет гигантский зал, где свободно может маневрировать целый полк солдат, и над всем этим пространством прямой потолок не поддерживается ни одной колонной. Зал так велик, что огромные камины по стенам и окна, которые везде могли бы служить огромнейшими дверями, кажутся соразмерными только в этом здании. В 1838 году к восточной стороне здания пристроена небольшая церковь во имя св. Николая Чудотворца; но она заметна только снаружи, внутри же двери в нее обыкновенно заперты.

В 1830 году кровля и потолок Экзерциргауза были переделаны, так как старые показались опасными.

Кроме своей замечательной громадности московский Экзерциргауз достопамятен несколькими празднествами, совершившимися в его стенах. Первое, и самое знаменитое, происходило во время коронации императора Николая Павловича в 1826 году: тут московское купечество имело счастье угощать своего государя со всем его августейшим семейством, множеством генералов и избранных чинов гвардии. Другое празднество подобного рода было в 1839 году, когда через Москву проходил отряд гвардейцев, присутствовавший при открытии Бородинского памятника и затем при закладке храма Христа Спасителя. В 1872 году в здании Экзерциргауза помешались некоторые отделы Политехнической выставки, причем из Александровского сада был сделан туда ход на подмостках, и в окна входили, как в двери. Помимо своего прямого назначения здание Экзерииргауза служит иногда местом выставок и грандиозных гуляний.

Дом Благородного Собрания. Он находится на углу Большой Дмитровки и Охотнорядской площади, главный фасад выходит на Дмитровку. По обоим углам его находятся ротонды, украшенные колоннами. Дом не высок, но огромен. Он принадлежал прежде генерал-аншефу Василию Михайловичу Долгорукому, от которого приобретен для Дворянского Собрания в 1785 году. Дом этот — одно из самых больших и великолепнейших по внутреннему убранству зданий в Москве. Один из его залов вмешает более 3 тысяч человек. Здесь собираются московские дворяне для выбора из своей среды различных должностных лиц, здесь же в честь высоких посетителей Москвы устраиваются роскошные праздники.

Проследим попутно происхождение нашего дворянства и прежнее состояние чинов в древней России.

До 1785 года дворянство составляло особый чин, а не звание, и чин этот состоял в шестой степени русских чиновников в древности.

Первая и важнейшая степень состояла из бояр. Слово «боярин» производят от слова болеть или пещись, и потому некоторые думают, что надо писать не боярин, а болярин. Другие же производят слово «боярин» от слова бой с прибавлением прилагательного ярый и заключают, что слово «боярин» произошло от отличавшихся в боях начальников. Как бы там ни было, но бояре существовали уже при великом князе Владимире I, и известно, что не одни военачальники назывались боярами, но что особа в чине боярина заключала в себе все соединенные качества государственного человека. Бояре были: государевы, удельных князей, патриаршие и новгородские, когда этот город пользовался данными ему преимуществами. Государевы бояре заседали в думе, были главными начальниками в приказах, управляли важнейшими городами, например Новгородом, Киевом, Казанью, назначались полководцами, послами в иностранные государства и в отсутствие царя «ведали Москву»[230]. Число их при разных царях было неодинаково. Последним боярином был фельдмаршал князь Иван Юрьевич Трубецкой, умерший 16 января 1750 года. С его смертью кончилось совершенно и боярство. Обыкновенное жалованье боярам было не более 700 рублей, придачи делались только за особенные заслуги. Бояре пользовались великим уважением, которое и старались поддерживать своим поведением и пышностью. В торжественных случаях бояре одевались с чрезвычайной роскошью. Горлатные (т. е. из горла черных лисиц) шапки свои бояре носили постоянно и не снимали их даже в присутствии царя.

Вторую степень древнего дворянства составляли окольничии. Обязанность их состояла в том, что они смотрели за околицами, т. е. за границами государства. Они же заведовали пограничным судом и вели заграничную переписку, должны были присутствовать при судебных поединках для решения, кто «одержал поле» и прав по делу. Они же часто сопровождали царей и в походах, т. е. в отъездах.

Третью степень являли думные дворяне: члены Тайной государственной думы. Один из них избирался в печатники, или хранители государственной печати. Он прикладывал печать к разным грамотам. Последним «оберегателем государственной большой печати» при Петре Великом был Никита Зотов. Впервые достоинство думных дворян было учреждено в 1572 году. Жалованье их было не свыше 250 рублей.

Четвертую степень чинов составляли стольники. Они упоминаются в первый раз в 1398 году. Это были предлагатели яств. Стольники всюду ездили с государем. Самый возница (кучер) государев был также стольник. Позади на колымаге, а в санный путь на «ухабе» (на отводе) стояли также стольники. Стольники же занимали и разные государственные должности: заседали в думе, назначались в полковые судьи, в головы над дворянскими сотнями, у знамени, у «снаряда» (пушек), посылались в города воеводами. В 1687 году их было около 3 тысяч человек. Из стольников избирались рынды[231]. Обыкновенно выбирались люди стройные и рослые, которые обязаны были стоять по сторонам царского трона, по два человека, неподвижно. В походах они не отлучались от царя и вместе с подрындами носили за царем его оружие: пищаль, копье, самопал, рогатину и доспехи.

Пятую степень составляли стряпчие. Под словом «стряпня» прежде разумелись: государева шапка, рукавицы, платок и посох, когда царь находился в церкви или в каком-нибудь приказе. Из них стряпчие с платьем носили за государем платье в его походах.

Шестую степень являли собственно дворяне, седьмую — жильцы, восьмую — дети боярские[232].

Дети боярские назывались различными именами: полковые, станичные, ездоки и проч.; они считались ниже дворян и производились из разных сословий: из небогатых князей, священнических детей и проч. Детям боярским давался участок земли, и они обязаны были по наряду боярина быть готовыми на службу в полном вооружении и с запасом на целое лето.

Простое, или мелкое, дворянство разделялось опять на новые классы. Высшим дворянством назывались обыкновенно князья, не получившие звания бояр. Тогда князей было много: они были потомки удельных князей и знатных татарских пленников. Некоторые из них по бедности записывались в боярские дети.

Жильцами назывались те из знатных молодых людей, которые обязаны были жить в Москве и быть готовыми во всякое время на службу. Они были своеобразным охранным войском Москвы, но их посылали и в походы, и из них же нередко избирали стряпчих, знаменщиков и других должностных лиц при государевом дворе. В 1663 году их было в Москве 2 тысячи человек. В 1701 году Петр Великий не приказал более набирать жильцов и оставшимися, которых было не более 300 человек, укомплектовал свои гвардейские полки.

Дворяне разделялись на московских и городовых. Московские, будучи ближе к особе царя, первые выступали с ним в поход, и потому им дано было преимущество перед городовыми, которые жаловались в московские, как в чин, а московские за какой-нибудь дурной поступок выписывались в городовые дворяне, что и называлось «записать по городу». Московские дворяне употреблялись и в должности важнейших городовых дворян: воевод и наместников. Они же бывали посланниками, и из них составляли особые дворянские полки. В 1686 году московских дворян было 1893 человека. Городовые дворяне разделялись на выборных и дворовых: они занимали должности приставов для препровождения посланников.

Как известно, ни одна из наций не была так озабочена относительно своей породы, как русская. Чтобы удовлетворить этому тщеславию, были заведены родословные книги, в которые записывали дворянские роды по старшинству их происхождения. Тогда полагали за стыд и бесчестие, когда дворянин из первостатейного знатного дома был под начальством менее знатного по происхождению. Даже люди равной породы не хотели повиноваться один другому. Это называлось в старину местничеством. Царь Федор Алексеевич в 1682 году уничтожил местничество, сжег разрядные книги и таким образом первый положил основание сословию просто дворян.

Петр Великий ввел в службу дворян и поставил себя в пример другим: начав службу с низших воинских чинов, он заставил дворян выслуживаться и установил, чтобы чины раздавались только за одни отечественные заслуги, а не за знатность происхождения. Таким образом, при Петре Великом образовалось истинное сословие дворян.

Императрица Екатерина II жалованной грамотой в 1785 году утвердила права дворянства, причем повелено было губернским предводителям составить родословные книги, по которым все сословие дворян разделено на шесть разрядов.

Должности, существовавшие при дворах царей наших, были следующие:

Боярин дворецкий — одна из важных дворцовых должностей.

Дворецкий с путем — еще важнее; в это звание жаловались бояре за особенно крупные заслуги.

Боярин конюший. Этим званием очень дорожили: при царе Федоре Ивановиче конюшим был Борис Годунов. Конюший заведовал всеми казенными конскими волостями.

Кравчий. Он должен был находиться при столе государя, стоять против и разнимать кушанье; заведовал посудой, напитками и распорядком стола. В этом звании большей частью состояли родственники царя. Последним кравчим при Петре Великом был родственник его Кирилл Нарышкин.

Оружничий. Заведовал всем оружием государя.

Казначей. Заведовал казной, платьем, драгоценными вещами и вообще царскими украшениями и палатами.

Постельничий. В его ведении находилась государева постель и ее принадлежности.

Спальники. Находились неотлучно при государевой комнате, а ночью спали перед опочивальней.

Ясельничий. Смотрел за конской сбруей и лошадьми, назначенными для царской езды.

Чашник. Заведовал погребом, подносил и пробовал при государевом столе напитки. В его ведении находилась еще должность — «встолы сказывать» и «встолы смотреть». Назначенный для этого чиновник через чашника подавал за стол питье кому было назначено и при этом говорил знатному боярину: «Василий-ста»; менее знатному: «Василий-су»; еще менее знатному: «Василий! Великий государь жалует тебя чашею!» Тот, кому подавался напиток, принимал его, вставал и, выпив, кланялся. После этого чашник (смотритель) громко произносил: «Такой-то, выпив чашу, челом бьет!» Кроме того были: комнатные дворяне, степенный ключник, истопничий, шаторничий, чарошник, стремянные, следовавшие за царем при экипажах и стремени, стряпчие дворцовые, подключники, нарядчики и, наконец, как исключение, со времен Ивана Грозного — ловчий и сокольничий. Ловчий впервые упоминается в 1509 году, и первым ловчим был Михаил Иванович Нагой. Сокольничий учрежден в 1550 году, который, однако, был старше ловчего. Первым сокольничим был Федор Михайлович Наумов, по прозванию Жулла. Помимо этих чинов при охотах, звериной и соколиной, было несколько меньших чиновников, как-то: кречетники, ястребятник и проч.; ими заведовали ловчий и сокольничий.

Излишне было бы упоминать, что слово дворянин происходит от слова двор, дворец. В древности они носили название гридней, и еще при великом князе Владимире вместо гридник сказано дворянин. Впрочем, степень детей боярских была первой степенью русских дворян, не имеющих чинов. Дети боярские, поселясь на землях, сделались и первыми помещиками, передавая из рода в род свои владения.

Рязанское старое подворье. Двор этот, находящийся в начале Мясницкой улицы, обнесен с улицы каменной оградой. Он изменен переделками и получил новое назначение, но и до сих пор имеет вид монастырского, или архиерейского, подворья, каким некогда действительно и был.

Не столько замечателен он по древности и по зодчеству своих зданий, сколько достопамятен своей историей. В течение двух веков принимал он различное значение, переходил от одного ведомства к другому, был свидетелем многих событий, более или менее важных: первоначально это архиерейское подворье, потом Инвалидный дом и приют умалишенных, затем Тайная экспедиция розыскных дел, после Горное правление, Никольские казармы и Библейское общество, наконец, духовная консистория. От различного назначения этот двор в городском быту получал различные названия, так что первоначальное его значение почти предано забвению, и немногие знают, что он некогда был подворьем рязанских духовных владык и местопребыванием патриаршего престола, славного в свое время богослова-полемика митрополита рязанского Стефана Яворского[233].

Неизвестно, собственно, когда подворье основано, но вероятнее всего — когда Рязанское княжество присоединилось к Московскому государству. В исторических актах Рязанский архиерейский дом упоминается в 1634 году, когда там во время пожара сгорели дела по архиепископским домовым вотчинам. Из этого ясно, что Рязанское подворье существовало гораздо ранее. Прежде строения монастыря были деревянные. Каменные палаты начали строиться в 1654 году при рязанском архиепископе Мисаиле, известном ревнителе православия, который убит мордвинами-язычниками в 1655 году в селе Конобееве близ Шацка.

Достоверно неизвестно, продолжалось ли и окончилось ли начатое Мисаилом строение на Рязанском подворье при его преемниках; но вероятно, что один из них, Стефан Яворский, в течение 22-летнего правления рязанской паствой продолжал и довершил начатое Мисаилом. По преданию, при Яворском построены две двухэтажные палаты, выступающие на Лубянскую площадь. С 1702 по 1721 год, до учреждения Святейшего Синода, Яворский, как викарий и блюститель патриаршего престола, заведуя его делами, несколько лет пребывал на этом подворье. Тут его посещал друг и сотрудник святитель Дмитрий Ростовский; тут он сверял исправление славянской Библии для издания с Феофилактом Лопатинским, Софронием Лихудой и другими учеными того времени; тут он сочинил известную свою книгу «Камень веры»; тут он, наконец, и умер 27 ноября 1722 года, и тело его было отпето в церкви Гребневской Божьей Матери.

После смерти Стефана Яворского дом оставался за рязанскими архиепископами до 1774 года. С этого года и до 1801 назначение Рязанского подворья переменилось: это мирное пристанище приняло грозный и мрачный вид. Тут поместили Тайную экспедицию, образованную из Тайной канцелярии розыскных тайных дел, где производились секретные следствия по доносам и уликам, особенно в оскорблении его величества, в делании фальшивой монеты и в нарушении общего порядка. Следственные дела Тайной экспедиции содержались в великой тайне. Там находились Судная и Канцелярская палаты, где розыски производились обыкновенно ночью. Начальником экспедиции был Степан Иванович Шешковский, правителем дел — Алексей Михайлович Чередин. В секретных казенках и каменных мешках[234] содержались подсудимые, к которым не допускали ни родных, ни знакомых. Если оговоренные или обличенные в каком-либо преступлении, подлежащем расследованию Тайной экспедицией, ссылались на свидетелей или сообщников, то при допросах сводили тех и других на очную ставку, или, как говорится, «ставили на одну доску». Для увещания, с одной стороны, перед ними были крест, Евангелие и священник, а с другой, для устрашения или истязания упорных, — палач, розги, плети, кошки. Здесь производилось строжайшее следствие над сообщниками Пугачева; здесь содержался некоторое время Н. И. Новиков, которого заподозрили в революционных замыслах. В 1796 году было найдено необходимым определить сюда доктора, без сомнения, для медицинской помощи допрашиваемым. В царствование Павла I Тайная экспедиция хотя и существовала, но со многими ограничениями, причем все ранее заточенные были освобождены, кроме повредившихся в уме, которых приказано лечить и покоить, а по излечении — освободить. Наконец, в самом начале царствования Александра I Тайная экспедиция уничтожена и дом принял другой вид. Так называемые каменные мешки обращены были в шкафы для посуды, глубокие подвалы под средними палатами, где по нескольку лет томились в оковах взятые по оговору или подозрению, употреблены на предметы домашнего обихода, пыточные орудия истреблены. Изменился дом и снаружи, приняв другое назначение, и московские жители уже без страха проходили и проезжали мимо его железных ворот. Но до 1802 года здесь еще жили прежние начальники и сторожа экспедиции. Затем, до 1830 года, здесь помещались инвалиды. Потом он был обращен в казармы. Во время нашествия неприятеля в 1812 году все здания Рязанского подворья сохранены от пожара, потому что их занимали наполеоновские солдаты. По выходе их из Москвы там около шести лет помещалось Горное правление.

В 1819 году Рязанское подворье стало именоваться Домом Библейского общества, учрежденного 6 декабря 1812 года, в день изгнания иноплеменных врагов из России. Здесь была контора и книжная лавка общества, где продавались книги Ветхого и Нового Завета, в чем и заключалась задача общества. Однако это общество возбудило некоторое подозрение, и потому в 1826 году было закрыто. После этого, в 1833 году, дом Рязанского подворья опять поступил в духовное ведомство, и в него перевели Московскую духовную консисторию, которая ранее находилась в Чудовом монастыре.

При первоначальном основании подворья в нем находилась каменная церковь с двумя престолами: Св. Троицы и Архангела Михаила. В 1783 году за ветхостью она разобрана. После 1812 года надстроен третий этаж над средней палатой и сделано немало переделок, так что дом сохранил только первоначальную свою окружность и двойные своды.

Выше мы упомянули о бывшем начальнике Тайной экспедиции Шешковском. Этот Шешковский, гроза всей тогдашней Москвы, был небольшого роста, но плотный; в острых глазах его отсвечивалась проницательность, на губах мелькала полуулыбка. В обхождении он был весел и шутлив, особенно с дамами, так что никак нельзя было подозревать в нем жестокого инквизитора. При пристрастных допросах он не обнаруживал нетерпеливости и запальчивости; даже в щекотливых случаях, как искушенный многими опытами, обыкновенно сохранял хладнокровие, а в продолжение самого действия читывал акафист Иисусу и Божьей Матери, прерывая набожное свое чтение только вопросами или увещаниями испытуемых, советами исполнителям своих приказаний; к просьбам и воплям он был крепок на ухо. Только в чрезвычайных обстоятельствах сам, с золотой табакеркой в руке, обращался к допрашиваемому. Одно появление его в каком-либо, хотя и знакомом ему, доме наводило страх на хозяев и гостей: мужчины бледнели, женщины нередко падали в обморок. Всякий трепетал, не сказал ли он когда и где-либо какого неосторожного слова или по злобе не донес ли кто на него и не за ним ли приехал Степан Иванович. Таково было тогда время. Приученные владычеством Бирона к доносам, люди часто оговаривали чужих и родных. Нередко самое простое соболезнование казалось подозрительным и давало повод к розыскам в застенках; свидетели боялись и не донести, чтобы другие не донесли на них, что они умолчали. Были примеры, что в Тайной экспедиции судили не одни дела, но и слова, плохо понятые и криво перетолкованные, хотя бы они сказаны были кем-либо в шутку или в нетрезвом виде. Теперь бы назвали их сплетнями, не стоящими внимания, а тогда за них платились кровью и имуществом.

Расскажем один из сотни примеров. В Москве на именинах мещанина кум потчивал свою куму домашней наливкой. Кума, посадская баба, чванилась, отговариваясь пить. Тот упрашивал ее и между прочим сказал: «Выкушай же, всемилостивейшая государыня!» Один из гостей, за что-то сердитый на хозяина, закричал роковое «слово и дело». Кума с кумой взяли к пристрастному допросу в Тайную экспедицию. То было в царствование Елизаветы Петровны. Там допрашивали бедного кума: «С какой стати, с каким умыслом повеличал ты посадскую бабу «всемилостивейшею государынею» и не имела ли кума твоя какого посягательства на царское величество?» Что его спрашивали на дыбе, под ударами кнута, то он и отвечал утвердительно. Снимут с дыбы и перестанут сечь — он отрекался от своих слов, говоря, что показал напрасно на себя, не стерпя мучения. Разумеется, и кума не оставлена была без розыска и повторяла то же.

Как видите, сколько исторических воспоминаний и преданий соединено с двухвековым существованием Рязанского старого подворья!

Румянцевский музей. В конце XVIII столетия дом Пашкова, в котором помещается Румянцевский музей, обращал на себя внимание всей Москвы не только превосходной своей архитектурой, но и жизнью в нем своего богача-хозяина. Дом, как известно, находится на углу Знаменки и Моховой, на возвышении. В свое время к улице выходил прекрасный английский сад, в котором был чистый, полный, как налитая чаша, пруд, выстланный камнем, были водометные фонтаны, гроты, пещеры. По пруду плавали лебеди, по дорожкам важно расхаживали журавли и павлины. Любопытные москвичи толпами стекались к красивой чугунной решетке сада и жадно любовались на диковинки барских затей. В 30-х годах дом запустел. Огромный, четырехэтажный, с двумя по бокам флигелями и бельведером, дом этот — образец прекраснейшей архитектуры — представлял чуть ли не развалины: окна были заколочены досками, сад порос мохом и густой травой, пруды высохли, и вместо лебедей и журавлей гроты и пещеры сделались убежищем галок и воробьев. Но прекрасное не должно было исчезнуть. В доме, исправив его, сделали помещение для Румянцевского музея.

Румянцевский музей возник из частного музея графа Николая Петровича Румянцева[235], который был большой любитель и собиратель древностей, рукописей, редкостей и разных диковинок. Затем из пожертвованных императором Александром II 200 картин из коллекций Эрмитажа, из скульптурных произведений, пожертвованных в 1862 году великой княгиней Еленой Павловной, из предметов, пожертвованных с Этнографической выставки 1864 года, и, наконец, из интересной коллекции различных предметов, пожертвованных покойным князем В. А. Долгоруким, образовался в музее целый зал, названный Долгоруковским.

В состав музея входят следующие отделы:

I. Отделение рукописей и славянских старопечатных книг, в числе которых находится богатое собрание автографов, палеографических снимков, масонских книг и проч.

II. Минералогический кабинет. Он заключает в себе собрание минералов, раковин, камней, принадлежавших графу Румянцеву, и поступивших из кабинета императора более 50 драгоценных каменьев.

III. Отделение доисторических христианских русских древностей. Здесь находятся: мумия в древнем саркофаге, найденная в Керчи ваза, 36 мелких древностей, германские древности из Майниского музея, а также замечательные фотографические копии и гипсовые слепки с афонских древностей.

IV. Дашковское собрание изображений русских деятелей. В этом отделении находится до 320 изображений, исполненных известными художниками.

V. Картинная галерея. В ней помещено до 455 картин русской школы конца XVIII и начала XIX века и копий с классических иностранных произведений. Здесь находится знаменитая картина Иванова «Явление Христа народу».

VI. Скульптурное отделение. В этом отделении из копий с произведений египетской скульптуры замечательны: статуя военачальника Банофре и Аменофиса III, царя XVIII династии. Из ассирийской скульптуры замечательны: рельефы из дворца в Нимруде и клинообразная надпись в 210 строк, содержащая в себе летописи 31 года правления царя Темен-Бара II, сына Сарданапала Великого.

VII. Отделение иностранной этнографии. Оно помещается в зале библиотеки и заключает в себе 8 витрин с 174 предметами из Японии, Новой Калифорнии, Алеутских, Сандвичевых и других островов. Предметы, относящиеся к этому отделению, размещены также в большом зале с 28 шкафами; тут же в витрине находятся гипсовые маски Петра I, Николая I, Александра I, Наполеона, Карла XII, графа С. С. Уварова, Н. В. Гоголя, И. А. Крылова и А. С. Пушкина.

VIII. Дашковский этнографический отдел (музей). В нем более 270 манекенов, исполненных русскими художниками. Кроме манекенов имеются модели построек, домохозяйственных и земледельческих орудий. В большом зале размешены: внизу — манекены народностей России, вверху — славянских народностей, живущих в Австрии и Турции. IX. Библиотека, состоящая из редких собраний императрицы Александры Федоровны, графа Румянцева и других[236].

Лазаревский институт восточных языков. Находится между Мясницкой и Маросейкой, в Армянском переулке, основан в 1816 году братьями Лазаревыми, Иваном и Иоакимом. Пожертвования их упрочили на вечные времена это заведение, готовившее сначала образованных людей — учителей и чиновников. Институт был сначала учебным заведением 2-го разряда, потом готовил, особенно армян, в духовное звание и вообще в должности по армяно-григорианскому духовному управлению. С 1844 года стали в нем воспитывать кавказских уроженцев для подготовки их к службе в тамошних краях. В 1849 году Лазаревский институт получил все права лицеев и стал местом изучения восточных языков. Попечитель избирается из фамилии Лазаревых. В 1851 году учреждено при институте приготовительное отделение. По уставу 6 декабря 1872 года институт преобразован в филологическое заведение с семью гимназическими, тремя специальными и одним приготовительным классами, куда принимаются дети всех сословий. Условия приема в специальные классы те же, что и в университет. По бюджету Министерства народного просвещения на институт расходуется ежегодно около 19 тысяч рублей.

Главный корпус институтского здания отличается хорошей старинной архитектурой.

Несколько слов о Лазаревых.

Отец основателей института Лазарь Лазарев — армянин, родом из города Джульфы на левом берегу Аракса. Лазарев переехал в Москву в первой половине XVIII столетия и основал торговлю драгоценными каменьями, потом купил село Фряново, в 60 верстах от Москвы, и завел там огромную фабрику, снабжавшую Москву шелковыми и бумажными материями. Сын Лазаря, Иван, был в свое время одним из богатейших помещиков России, владея огромными фабриками, лесами и рудниками в Уральских горах. Кроме московского института, он основал несколько благотворительных заведений в Астрахани и Нахичевани и четыре армянские церкви: две в Петербурге и две в Москве[237].

Московский университет. Открытие Московского университета последовало 26 апреля 1755 года в казенном доме у Воскресенских ворот, где впоследствии помешалась Городская дума и другие присутственные места и на месте которого находится массивное трехэтажное здание Московского исторического музея. Проект же университета был составлен Иваном Ивановичем Шуваловым и утвержден императрицей Елизаветой Петровной 12 января 1755 года.

Главным предметом ожидания правительства при учреждении Московского университета было уничтожение раскола и ересей в народе.

При открытии университета и одновременно с ним двух гимназий, одной для дворян, другой для разночинцев, профессор Антон Алексеевич Барсов в своей речи, признавая первоначальное грехопадение человека за непреложную истину, призывал науки «хоть отчасти вознаградить этот урон и возвратить нам естество наше»[238].

Денег на основание университета от правительства и от частных лиц поступило 41 тысяча рублей. Открыты были три факультета: юридический, медицинский с одним и философский с восьмью профессорами, не имевшими права читать по своей системе. Жалованье ординарному профессору назначено было 500 рублей. Класса или чина университет не давал. Студенты жили на жалованье, получая от казны по 100 рублей в год.

В 1759 году утверждено производство чинов университетских чинников, и в том же году университет перешел в здание на Моховой[239]. В следующем году университету поручено экзаменовать иностранных учителей, определяющихся в частные дома, и запрещено принимать их без университетского свидетельства. В 1764 году императрица Екатерина II повелела устроить при университете анатомический театр для изучения анатомии и судебной медицины. Через три года императрица в данном ею генерал-прокурору наказе писала об университете следующее: «В тяжелых материях или разногласии между учеными по усмотрению генерал-прокурора требовать мнения университета». В 1785 году императрица пожаловала университету место на Моховой, которое принадлежало прежде князю Барятинскому, и 125 тысяч рублей для построения на пожалованном месте нового дома. В следующем году, 26 августа, последовала закладка дома, и к 1788 году дом был выстроен и при нем церковь Великомученицы Тятьяны. Первоначально храм был расписан художником Клауди. В храме находятся две иконы — Св. Николая Чудотворца и Св. Елизаветы, — писанные известным римским живописцем Рубо в изящном византийском стиле[240].

В 1768 году, вскоре после издания «Наказа» Екатерины II, лекции на всех факультетах университета начали читать природные русские на русском языке. Иго латинского языка чувствовалось еще вначале, когда профессора-иностранцы громко провозглашали, что латинский язык — ключ ко всем знаниям. Главным противником этого мнения явился профессор Поповский, который при открытии своих философских лекций всенародно объявил: «Нет такой мысли, какую бы по-российски изъяснить было невозможно».

В 1794 году университет совершил первое производство в степень доктора медицины. В 1796 году учреждена цензура. В 1802 году при учреждении министерств университет переходит в ведомство министра народного просвещения. В том же году император Александр Павлович подарил университету кабинет натуральной истории, купленный у князей Яблоновских в местечке Семятичи за 50 тысяч голландских червонцев и называвшийся Семятическим.

В 1807 году граф А. К. Разумовский был назначен попечителем Московского университета и его округа. По получении места одной из главных забот его было переведение университета в более просторное и удобное помещение. Университетским строением на Моховой он был недоволен и хотел перевести университет в Екатерининский, или Головинский, дворец в Лефортове. Отдача дворца под университет не состоялась. В 1809 году Александр Павлович, посетив Москву, подробно осмотрел университет и остался им очень доволен, хотя наплыв заграничных ученых, продолжавшийся до 1812 года, никогда не был так силен, как в то время.

По уставу 1804 года университет имел свою внутреннюю расправу и власть над всеми своими членами и их семействами, свою собственную цензуру, типографию и главный надзор в управлении училищами всего Московского округа, которые по уставу 1783 года находились в ведении генерал-губернатора. На содержание университета назначена была сумма в 130 тысяч рублей.

«Московские ведомости» были тогда главным импульсом общественной и промышленной жизни в Москве; газета расходилась в 600 экземплярах[241], и служила важным источником университетских доходов. Усилиями Новикова, взявшего под свое ведение университетскую типографию, число подписчиков в продолжение десяти лет возросло до 4 тысяч, что считалось успехом чрезвычайным.

Наука, облекшись в доступную для всех форму, начала свое влияние на общество. В 1804 году открыто было четыре курса для московской публики, учреждены Общество истории и древностей, Общество испытателей природы, а в 1805 году — Общество соревнования медицины и физических наук, Институт хирургический, клинический и повивальный. В 1806 году Павел Григорьевич Демидов пожертвовал университету богатую библиотеку, кабинет естественной истории, древности и медали, оцененные в 300 тысяч рублей, и, сверх того, 120 тысяч рублей деньгами. Княгиня Е. Р. Дашкова пожертвовала богатейшее в тогдашнем ученом мире всей Европы собрание минералов — так что весь кабинет составлял 15 тысяч предметов.

В 1812 году, во время нашествия Наполеона, университет уничтожен неприятельским огнем со всеми учеными сокровищами вместе с библиотекой в 20 тысяч томов и гимназией, которая более при университете не возобновлялась. В 1819 году университет вновь отстроен на пожертвованные 500 тысяч рублей, а в 1826 году собрания университета благодаря пожертвованиям заключали в себе: библиотеку в 30 тысяч томов, гербарий с 21 тысячью растений, Ботанический сад с 2500 растений, химический кабинет с тысячью предметов, анатомический кабинет с 5 тысячами предметов, кабинет с 3700 монетами. По новому уставу 1835 года университетский курс продолжен на один год, отделения переименованы в факультеты, так что в 1837 году выпуска не было. Устав начал требовать от профессоров степени доктора; штатная сумма университета назначена в 454 200 рублей. В 1881 году университет расходует на содержание личного состава 240 тысяч рублей, на учебные и хозяйственные расходы — 159 тысяч рублей, на стипендии — 78 тысяч рублей. Благотворительного капитала при университете — 1 074 тысячи рублей. В настоящее время в старом здании университета находятся: Библиотека. Она заключает в себе 102 200 названий в 171 800 томах и 12 600 тетрадей.

Минералогический кабинет заключает в себе 14 500 минералов, горных пород и ископаемых. Особенно замечательны: аэролит в 10 фунтов весу, упавший в городе Пултуске 30 января 1868 года, камни, упавшие на землю в градинах в селе Куроедове Оренбургской губернии в 1848 году, кусок березы, проникнутый водной окисью железа, и многое другое.

Геологический кабинет заключает в себе 15 тысяч ископаемых, относящихся к 4200 видам. Есть подробные каталоги. Кабинет состоит из палеонтологических коллекций двоякого рода — иностранных и русских. Самые главные куплены в разных заграничных учреждениях: в Бонне, Париже, Лондоне. Замечательные коллекции: соленгофская, купленная в Баварии; ныне живущих раковин; девонских рыб, купленная в Англии; ископаемых фосфоритов, купленная во Франции. Иностранные ископаемые распределены на три большие группы. 1. Ископаемые, принадлежащие различным странам и расположенные по формациям от древнейших до новейших. 2. Ископаемые, относящиеся к известной формации и принадлежащие одной какой-либо стране. 3. Ископаемые в зоологическом порядке. Русские коллекции расположены по губерниям и в каждой из них по формациям.

Анатомический театр университета, построенный в 1878 году, помешается в двухэтажном доме, нижний этаж которого занят аудиторией, профессорским кабинетом и другими помещениями. В этом же этаже помещается и судебно-медицинское отделение. В верхнем этаже два обширных зала анатомического музея и комната для студенческих занятий по препаратам музея. Музей этот состоит из богатой коллекции учебных препаратов — сухих, сохраняемых в спирту, в скипидаре и в других жидкостях. По всем системам человеческого тела музей имеет знаменитые коллекции Лодера и Либеркюна; кроме того, обладает обширной коллекцией индивидуальных типов мозговых извилин (100 препаратов) профессора Зернова и его же коллекцией восковых моделей по названному предмету (20 моделей). Затем здесь находится богатая коллекция анатомии сосудов. Редкости: зубной ключ Петра Великого, фантом, по которому обучался анатомии император Александр II, и многое другое.

Кабинет изящных, искусств и древностей содержит 20 100 предметов, между коими монет и медалей 19 416, Устроен в теперешнем виде трудами профессора И. М. Леонтьева и состоит из двух отделений. Первое содержит собрание гипсовых слепков со знаменитых произведений античного искусства, каковы: Аполлон Бельведерский, Венера Милосская, Полевой Фавн, Зевс, Юнона и т. д. Это собрание увеличено покупкой значительного числа новых предметов в Берлине и выставлено, с сохранением исторического порядка, в двух залах. Второе отделение представляет замечательное собрание монет — русских, древнегреческих, римских, византийских и новейших европейских.

Ботанический кабинет. Имеет большой гербарий, где находится более 60 тысяч экземпляров высушенных растений. Интересны гербарии: Г. Ф. Гофмана, состоящий из 8800 видов, и Ф. Эргарта. Последний гербарий считается классическим, ибо составлен под руководством самого Линнея. За него заплачено 10 тысяч рублей. Кроме того, имеется гербарий Н. Н. Кауфмана и др.

В новом здании университета помешается Зоологический музей. Он основан после 1812 года известным естествоиспытателем Фишером фон Вальдгеймом из собраний, пожертвованных Демидовым и произведенных Обществом испытателей природы. Кроме того, в музей поступили предметы из коллекций Московской медико-хирургической академии и Виленского университета после их закрытия. После смерти Фишера музеем заведовал доктор Ренар, обогативший его благодаря Обществу испытателей природы, секретарем коего он состоял. В 1863 году музей поступил в заведование профессора А. П. Богданова, основавшего в то же время Общество любителей естествознания. Музей заключает в себе более 80 тысяч предметов и обогащается беспрерывно.

Теперь несколько слов об университетском духе XVIII столетия. Студенты и гимназисты помещались в обширных залах главного здания, именовавшихся камерами, и ходили всегда напудренные; студенты носили шляпы и шпаги, которые вручались им торжественно при производстве в студенты. Благонравнейший и отличнейший по успехам студент занимал лучшее место, под образами в переднем углу, и назывался камерным. В Благородном пансионе Московского университета лавки в классах были устроены горой, и самая верхняя называлась «Парнасом». В столовом зале лучшим воспитанникам предлагался отличный обед, а для ленивых был «осиновый стол», на котором ставилась только огромная чашка шей. В 1763 году конференция просила не продолжать уроков после обеда зимой, при наступлении сумерек, с 5 часов вечера, так как воспитанники подвергались опасности ночью быть или съеденными собаками, или ограбленными ворами. За дурное поведение студентов сажали на хлеб и воду, одевали на три дня в крестьянское платье, а на деньги, вычтенные у них из жалованья, покупались Библии на славянском языке, которые студенты были обязаны читать по воскресеньям. На Пасху для развлечения студентов устраивались на университетском дворе качели. С Фоминой, т. е. с весны, начинались военные экзерциции. Прогулки студентов за город совершались в строю попарно. На кулачные бои у Заиконоспасского монастыря или на Неглинной разрешалось выходить только гимназистам; студентам это было строго воспрещено. За важные проступки студентов судили профессора; суд поручался юристам; все дела излагались на латинском языке. Между студентами происходили часто диспуты.

Общественное мнение было против университета. Поэтому профессорам, в особенности профессору анатомии Эразмусу, приходилось ратовать с общественным мнением и защищать науку от обвинений в безбожии, от унижения ее до живодерного ремесла; по целым месяцам Эразмусу не доставляли из полиции трупов.

В университете не было строгого разграничения наук. Профессор вексельного права Рогов был учителем геометрии в гимназии и исправлял должность надзирателя над больницей казенных учеников, Профессор математики Рост был в то же время главным агентом Голландской компании, имел русских приказчиков, через них торговал по всей России, закупал на корню хлеб, пеньку, смолу и нажил значительное состояние. Особенной популярностью пользовались профессора: вышеупомянутый Барсов (1755–1791 гг.) и Харитон Андреевич Чеботарев, который первым в России начал писать без еров и собирал для императрицы Екатерины II материалы для русской истории.

Воспитательный дом. На месте Воспитательного дома в старину находился так называемый Васильевский сад. По словам иностранных писателей, посещавших Москву в XVIII столетии, сад назывался Васильевским потому, что его учредил великий князь Василий Иванович. Но это неверно. При Василии Ивановиче здесь находились пустырь и луг, принадлежавшие княжескому двору. Сад разведен при Елене Глинской и назывался просто то «царским садком», то «царским лужком». Название Васильевского сад получил при Иване Васильевиче Грозном по имени Василия Блаженного, который часто в нем уединялся и ночевал, а по некоторым сказаниям, даже жил в какой-то развалившейся хибарке, куда к нему приходил народ даже издалека с молитвой о помощи.

В «Наказе» царя Алексея Михайловича о «Градском благочинии» (1649 г.) сад этот впервые официально именуется Васильевским лужком. Затем земля эта, по производившимся на ней с 1696 по 1699 год делам, находилась в ведении Приказа Большого дворца и в 1711, как из присланного в 1745 году в Вотчинную контору дела видно, была отдана садовникам на откуп. В 1716 году перешла в Преображенский приказ, а из оного, переходя с 1726 года в разные ведения, поступила, наконец, в распоряжение Вотчинной конторы. Кроме сада и луга тут, на Яузе, находились еще бани, называвшиеся Островскими, потому что находились на островках Яузы, а потом Васильевскими. Затем их начали именовать Устенскими[242]. Тут же, на Яузе, находилась и казенная мельница. При царе Федоре Алексеевиче там, где теперь правая сторона Воспитательного дома, был построен так называемый Гранатный двор, где хранился порох, ядра и другие артиллерийские принадлежности.

Мысль основать Воспитательный дом в Москве принадлежит Ивану Ивановичу Бецкому. В своей записке по этому поводу он и просил государыню отдать вышеописанное казенное место для постройки дома. Место было отдано вместе со всеми строениями, и притом разрешено было употребить на постройку Воспитательного дома часть стены Белого города, простиравшейся по берегу Москвы-реки к стене Китай-города. На постройку здания открылась добровольная подписка по церквам всей России. Сама государыня с наследником Павлом Петровичем была первая вкладчица: она единовременно пожаловала Воспитательному дому 100 тысяч рублей, повелев ежегодно отпускать на содержание его из своих «комнатных» денег по 50 тысяч рублей. Павел Петрович назначил выдавать из своих же денег по 20 тысяч рублей ежегодно.

21 апреля 1764 года, в день рождения государыни, при громе пушек состоялась закладка здания. Генерал-фельдмаршал П. С. Салтыков первый положил в основание Воспитательного дома камень с надписью времени заложения и с двумя медными досками, на которых было вырезано на латинском и русском языках следующее: «Екатерина II, императрица и самодержица Всероссийская, для сохранения жизни и воспитания в пользу общества в бедности рожденных младенцев, а притом и в прибежище сирых и неимущих родильниц, повелела соорудить сие здание, которое заложено 1764 года апреля 21-го дня».

В день закладки в ознаменование благотворения было собрано более пятидесяти бедных невест и отдано с приданым замуж за ремесленников, и затем более тысячи человек бедных в этот день были угощены обедом, В память закладки была выбита медаль с изображением на одной стороне поясного портрета государыни, а на другой стороне изображена была Вера, имеющая на голове покрывало и держащая в правой руке крест; облокотившись на постамент при церковном здании, она повелевает Человеколюбию, представленному в виде жены, поднять найденного на пути ребенка и отнести в основанный милосердием государыни дом. Вверху, кругом, видны слова Спасителя: «И вы живы будете», внизу за чертой: «Сентября 1-го дня 1763 года», т. е. день учреждения. Из поднесенных императрице этих медалей были пять золотых, две серебряные и шесть бронзовых, а Павлу Петровичу — по одной каждого металла.

Подаяния Воспитательному дому были двоякого рода: окладные и неокладные. Первые назначались ежегодно и притом в определенном количестве собственноручным подписанием благотворительными особами в «Книге окладных подаяний», уделяемых ими из получаемых с имений доходов, пансионов и даже из самого жалованья. Неокладные составляли только единовременно жертвуемое пособие. Первым благотворителем в «Окладной книге» подписался граф Алексей Петрович Бестужев-Рюмин, затем графы Миних и Алексей Григорьевич Разумовский, За ними подписались многие другие. Главнейшим из них тоже были вручены медали.

Но более всех пожертвовал для Воспитательного дома известный своими причудами и странностями Прокофий Акинфиевич Демидов. На Родильный институт при Воспитательном доме он прислал Бецкому 200 тысяч рублей.

Когда Демидов в 1772 году посетил Воспитательный дом, то Опекунский совет поднес ему золотую медаль и благодарственное свидетельство, до сих пор сохраняющееся в портретной галерее Демидовых; оно написано на пергаменте и украшено миниатюрной живописью, превосходно исполненной академиком Козловым. По поводу этого посещения было напечатано тогда в «Московских ведомостях» стихотворение под заглавием «Вывеска к жилищу Прокофия Акинфиевича Демидова». Вот начало этого стихотворения:

Польщенный таким приемом, Демидов подарил Воспитательному дому свой большой каменный дом, находившийся на Донской улице.

Несмотря на внимание и почет, которые Опекунский совет постоянно оказывал Демидову, последний своими причудами и дурачествами немало причинял ему огорчений и очень часто приводил это учреждение в недоумение. Так, например, узнав, что Опекунский совет крайне нуждается в деньгах, обещал сперва дать взаймы 20 тысяч рублей, но вместо денег прислал в него четыре скрипки по числу членов: Вырубова, Умского и князей Голицына и Гагарина.

Были пожертвования и от неизвестных лиц. Так, 3 марта 1774 года от неизвестного прислано было к Бецкому письмо с препровождением в особом ящике 10 тысяч рублей. Сверх этих денег неизвестный благотворитель обещал прислать в два срока 40 тысяч рублей, что и исполнил.

В 1767 году для управления Воспитательным домом был учрежден Опекунский совет. В том году Екатерина II неожиданно посетила заведение и в память своего посещения положила в кружку богатый вклад и двухлетнему питомцу Никите пожаловала 300 червонцев.

Сам Бецкой принес Воспитательному дому в дар в разное время 162 995 рублей[243].

Громадный дом для Опекунского совета построен гораздо позже Воспитательного дома, а именно в 1825 году.

Дом Воспитательного учреждения представляет величественное целое в виде квадрата, к которому пристроены три флигеля. С садами и дворами он занимает около 40 тысяч кв. саженей.

Прием младенцев в Воспитательный дом начался, собственно, в день закладки здания, т. е. 21 апреля 1764 года, хотя и ранее некоторые просили о принятии находившихся у них несчастно рожденных детей, но им было в том отказано: во-первых, потому, что для приема таковых еще не было приготовлено место, а во-вторых, потому, что младенцы эти родились до времени издания манифеста об учреждении Воспитательного дома. Впрочем, почти все из присылаемых или приносимых младенцев, рожденных после упомянутого срока, были принимаемы самими первыми опекунами на их попечение. 21 апреля было принято 19 младенцев обоего пола, найденных большей частью незадолго до того времени у разных приходских церквей Москвы и в ее окрестностях, из коих некоторые принесены крещеными, а другие были крещены по принятии их в дом. Первые двое из принесенных младенцев наречены были августейшими именами: девочка — Екатериной, в честь императрицы, а мальчик — Павлом, в честь наследника. В «Приносной книге» 1764 года под 21 апреля записаны эти младенцы: № 1. Екатерина, по крестному отцу Алексеева, найдена в приходе Богоявления, что в Елохове, 24 ноября 1763 года. № 2. Павел, по крестному отцу Петров, найден в Немецкой слободе у Денисовских бань 8 апреля. Малютки вскоре умерли.

В 1770 году при Воспитательном доме учреждена была Ссудная и Сохранная казна, называвшаяся ломбардом, и еще Вдовья казна[244].

Здесь уместно сказать несколько слов о том, что было с несчастными детьми до учреждения воспитательных домов.

Дома для несчастных детей существовали издавна. Известно, например, что еще в царствование Михаила Федоровича сиротские дома находились под ведением Патриаршего приказа. В 1706 году добродетельный митрополит Иов основал в Холмове-Успенском монастыре дом для призрения сирот, в том числе и незаконнорожденных; на содержание этого заведения Петр Великий назначил разные доходы, а императрица, великие княжны и многие вельможи присылали денежные пособия. Здесь призревались 170 сирот, а во всех 10 таких домах, которые устроил Иов в Новгороде во время своего архипастырства, содержалось до 3 тысяч детей. Сам Петр Великий имел особенное попечение о детях, несчастных со дня своего рождения. Он повелел по всем губерниям учредить «прием незазрительный и прокормление незаконнорожденных младенцев, дабы вящего греха не делали, сиречь убивства». Повелено было (4 ноября 1714 г.) при церквах, где пристойно, сделать госпитали, в Москве — мазанки, а в других городах деревянные, и для воспитания детей избрать искусных жен с платой им за то по 3 рубля в год и хлеба по полуосмине в месяц, а младенцам на содержание давать по 3 деньги на день. Детей этих в 1726 году в Московской губернии, за отсылкой в монастыри, состояло 440 и при них 120 кормилиц. Силу этого повеления Петра подтвердила и Екатерина 1 3 марта 1726 года.

Необходимо заметить в заключение, что самой высокой и щедрой благодетельницей для воспитательных домов Москвы и Петербурга была императрица Мария Федоровна[245]. Детей в Воспитательном доме обучали ремеслам, приготовляли учителей и учительниц и ранее, в первое время, актеров.

Большой театр. На месте этого театра находился в конце XVIII столетия театр англичанина Михаила Егоровича Медокса, который назывался Петровским, потому что в него упиралась улица Петровка.

Ранее театры находились у Красных ворот и на Знаменке, в доме графа С. И. Воронцова. Оба они сгорели. Содержатель последнего, князь П. В. Урусов, потерпев большие убытки, уступил свою привилегию на содержание театра Медоксу за 28 тысяч рублей. Сверх этого новый содержатель театра повинен был платить Опекунскому совету ежегодно 3100 рублей. Получив привилегию, Медокс купил для театра землю на Петровке у князя Лобанова-Ростовского и немедленно принялся за постройку большого каменного театра. План и работы производил ему архитектор Розберг. Театр был построен в пять месяцев и обошелся Медоксу в 130 тысяч рублей. Привилегия Медоксу дана была до 1796 года.

В 1805 году театр Медокса сгорел, но театральные представления не прекращались: представления устраивались в подходящих зданиях. 1 апреля 1806 года театр сделался императорским и перешел в зависимость директора театральных зрелищ, которым был назначен князь Михаил Петрович Волконский[246].

Существующий ныне театр построен в 1824 году архитектором Бове. В 1853 году вся внутренность его снова сгорела, но через два года он снова возобновлен и по справедливости считается одним из самых больших и великолепнейших театров во всей Европе. Главный занавес изображает вступление Минина и Пожарского в спасенный ими Московский Кремль. За этот занавес заплачено 7 тысяч рублей серебром. Зрительный зал вмещает в себя более 3 тысяч человек.

Так называемый Малый театр, находящийся почти рядом с Большим, нанят был дирекцией в доме Варгина в 1830 году на пять лет, причем владелец отделал дом за свой счет. Пьесы в Малом театре начали давать исключительно на русском языке. Это понравилось публике, и в 1841 году дом был приобретен в собственность дирекции. Это — лучший театр (не по красоте здания, а по образцовым постановкам пьес) не только в Москве, но и во всей России.

Одновременно с постройкой Большого театра была устроена перед театром и площадь, носящая название Театральной. Здесь, ближе к стене Китай-города, долго существовал так называемый Цветочный рынок. Это был довольно порядочный сад с куртинами, дорожками, скамейками, где москвичи любили гулять и где были раскиданы полотняные домики с цветами и плодовыми деревьями для продажи. Потом этот рынок перевели на Трубу, где и устроили для того особенный бульвар, названный Цветным. В 1835 году на Театральной площади сделан был бассейн.

Дом обер-полицмейстера. Он, собственно, не представляет ничего особенного: это не более как прочная постройка XVIII столетия, приспособленная для разных полицейских целей. Но любопытно, как возникла в Москве полиция.

Первоначальное учреждение московской полиции Карамзин относит к 1505 году. Из этого видно, что до нашествия татар и во время их владычества в Москве не было никакой полиции, да и не было ее нигде на Руси.

Тип первоначальной полиции состоял из объезжих голов, бояр с подьячими, из решеточных приказчиков и сторожей, которые ведали установленные по улицам решетки. Решеточные приказчики были начальниками сторожей; сторожа были сами обыватели, отправлявшие общественную земскую повинность натурой. Наказ того времени говорит, что боярин с подьячими и с решеточными приказчиками должны ездить по городу непрестанно день и ночь, а сторожа, расставленные в определенных местах, должны день и ночь ходить каждый по своей улице и по своему переулку, подчиняясь непосредственно особым десятским, выбранным из собственной среды, и решеточным приказчикам. Сторожа смотрели, чтобы «бою, грабежу, корчмы и табаку, и никакого воровства и разврата не было, и чтобы воры нигде не зажгли, не подложили бы огню, не накинули ни со двора, ни с улицы». Меры осторожного обращения с огнем были самые строгие: так, запрещалось сидеть поздно с огнем, печи и мыльни (бани) запечатывались до нового указа, т. е. они открывались в указанные дни. Что же касается до печения хлеба, варения пиши, то дозволялось то и другое только в особо приспособленных поварнях или — у кого их не было — в защищенных от ветра печах, построенных в земле, в огородах за дворами. Исключение делалось в пользу черных сотен людей, больных и родильниц. Людям черной сотни дозволено было топить печи в ненастные дни дважды в неделю, по воскресеньям и четвергам. Стрельцы и Стрелецкий приказ в 1686 году служили исполнительной полицейской властью.

Вот образчик, как при царе Михаиле Федоровиче в ночное время караулили в Кремле сторожа.

Когда наступал девятый час вечера, или, по-тогдашнему, восьмой час ночи, стрелецкая стража начинала перекликаться. Ворота Кремля затворялись зимой в 8 часов вечера и отпирались всегда после заутрени. Часовой страж близ Успенского собора первый начинал протяжно и громко возглашать: «Пресвятая Богородица, спаси нас!» За ним второй возглашал: «Святые Московские Чудотворцы, молите Бога о нас!» Потом третий: «Святой Николай Чудотворец, моли Бога о нас!» Четвертый: «Все святые, молите Бога о нас!» Пятый: «Славен город Москва!» Шестой: «Славен город Киев!» Седьмой: «Славен город Суздаль!» И так поименуют: Ростов, Ярославль, Смоленск и другие города. Первый снова восклицает: «Пресвятая Богородица, спаси нас!» После этого первый страж, как и другие, чтобы не спать и не дремать до благовеста к заутрени, пели вполголоса разные духовные молитвы.

Самый памятный в числе полицейских чиновников был еще в старину на Москве «земский ярыжка». Одет он был в красный (зеленый) кафтан, на груди у него нашивались две буквы: «З» и «Я». Когда государь выезжал из города или шествовал в крестном ходе, тогда из них несколько человек с метлами и лопатами шли впереди всех, очищая дорогу. Кроме того, где происходили шум и драка, они всегда могли брать и отводить к суду беспрекословно.

Первое основательное учреждение полиции совершилось 19 января 1722 года при Петре Великом, и первым московским обер-полицмейстером был полковник Греков. В 1729 году в Москве учреждается полицейский драгунский эскадрон, и Москва делится на 12 команд, центральным пунктом которых назначается Съезжий двор. Таких съезжих дворов построено было двенадцать, и в каждом было два офицера, два урядника и шесть солдат с барабанщиком. Рогаточные караулы из жителей оставались в то время, как и прежде. При Петре III вместо обер-полицмейстера было учреждено звание генерал-полицмейстера, но вскоре это звание уничтожено, и в Москве с восшествием на престол Екатерины II восстановлен опять обер-полицмейстер и введен следующий штат полиции: обер-полицмейстер, надворный советник, асессор и секретарь с канцелярскими чинами. Для посылок при московской полиции находилось двадцать человек конных драгун.

Из числа начальников полиции в век Екатерины был знаменит генерал-поручик Николай Петрович Архаров. Простое обращение с народом и особенно умение красно и в то же время понятливо говорить с ним облегчало Архарову его трудную обязанность начальника полиции. Архаров знал до малейших подробностей все, что делалось в городе; с изумительной быстротой отыскивал всевозможные пропажи, умел читать в чертах и выражениях лица приводимых к нему людей, нередко по одному этому решал, прав или виноват подозреваемый, и с помощью самых оригинальных средств обнаруживал самые сокровенные преступления. Архаров имел помощником некоего Шварца, одно имя которого держало в страхе всю Москву. В важнейших полицейских случаях Екатерина нередко призывала Архарова во дворец. Среди москвичей того времени пользовался недоброй славой так называемый суровый Архаровский полк, сформированный самим Архаровым. Имя «архаровца» стало служить в народе синонимом сорванца и пройдохи[247]. Архаров имел внешность крайне антипатичную, но был умен и проницателен. Вскоре после оказанных ему милостей со стороны императора Павла Петровича он впал в немилость и был выслан в свое тамбовское имение, где прожил три года. В 1800 году он получил позволение жить в Москве, но уехал опять в свое тамбовское имение, где и умер в 1814 году.

Подобно Архарову деятельным и энергичным обер-полицмейстером Москвы был А. С. Шульгин. Место свое он занимал десять лет[248] и оставил после себя хорошую память во многом. Он сделал по своему ведомству множество полезных преобразований.

Сперва дом для обер-полицмейстера находился при частном доме Мясницкой части. Потом был приобретен дом от помещиков Кологривовых.

Почтамт. Раньше в России царские приказы передавались особыми гонцами, или вестниками. Что же касается частных лиц, то они для сношения между собой должны были прибегать к содействию своих гонцов, или нарочных.

Первые попытки почтового устройства начинаются с Ивана IV Васильевича в первой половине XVI века. Первые правильные почтовые сношения учреждены в 1630 году при Михаиле Федоровиче. Царь Алексей Михайлович в 1664 году улучшил почтовые сношения. Сначала сообщение было открыто только между Москвой, Псковом и Архангельском, так как эти города были центрами заграничной торговли. Потом ветвь проложена была до Смоленска для политических отношений с Польшей. Для препровождения иностранных послов доставляемы были лошади от обывателей, коим платили от казны небольшие прогоны. Впоследствии вменено в обязанность некоторым селениям содержать лошадей для государевой гоньбы вместо податей и повинностей, отчего они получили название ямских слобод, а люди, отправлявшие эту повинность, назывались ямщиками. В 1627 году установлено было давать подводы боярам, окольничим и всем отправлявшимся по службе соответственно их чину, с платой прогонов за счет тех приказов и городов, откуда отправлены чиновники. В 1667 году заведование почтовой частью поручено было голландскому купцу Ивану Сведену. Сведен имел ее на откупе, платя по 1200 рублей в год. Первые почты отправлялись раз в неделю во вторник вечером — из Москвы в Новгород, Псков и Ригу, употребляя на этот путь II дней. Доставка одного золотника веса в Новгород стоила 6 копеек, в Псков — 8 копеек, в Ригу — 10 копеек. Из Риги в Москву почта приходила вечером по четвергам. Почта через Смоленск шла в Вильно и далее во все города Западной Европы, и золотник стоил 25 копеек, что составляло тогда половину талера, После Ивана Сведена почтовым ведомством управлял иностранец Петр Марселис. При нем заключена была первая почтовая конвенция с Польшей, и при нем же допущено частным лицам посылать грамоты к государю по почте. Преемником Марселиса был Андрей Виниус, замечательный ученый, который впоследствии пользовался доверием Петра Великого и первый носил звание «царского величества почтмейстера». Петр I повелел учредить почту от Москвы до Якутска и Нерчинска, которая ходила между этими местами три раза в летние месяцы. В 1693 году учреждена почта от Москвы до Архангельска, на Переславль-Залесский, Ростов, Ярославль и Вологду. После основания Петербурга учреждены почтовые станы (станции) между обеими столицами. В 1720 году установлена по большим дорогам ординарная почта «для пересылки указов из коллегий и канцелярий и писем». Одни только курьеры получали почтовых лошадей, прочим же чиновникам давались ямские и обывательские лошади и только по подорожным. В 1782 году Екатерина II определила для содержания почт денежный сбор с обывателей. Император Павел отменил денежный сбор и в 1797 году повелел отправление почтовой повинности возложить на городских и сельских жителей. Император Александр I для большего удобства повелел содержание почт отнести к земским повинностям. Потом управление почт было сосредоточено в Почтовом департаменте Министерства внутренних дел.

Московский почтамт учрежден при Екатерине II в 1782 году. Здание почтамта находилось против Чистых прудов, на углу Архангельского переулка. Новое здание почтамта, на углу Мясницкой, построено несколько позже. Пристройки к нему производились последовательно. Последняя сделана весьма недавно.

Дом школы живописи, ваяния и зодчества. Громадный дом этот находится против почтамта. Он построен в первой половине XVIII столетия и принадлежал богачам Юшковым, по имени которых назван и переулок, идущий с Мясницкой в Милютинский переулок. Школа основана по почину частных лиц (Майкова, Добровольского и др.) и дала немало замечательных художников.

Университетская типография. Дом типографии находится на углу Большой Дмитровки и Страстного бульвара. Типография открыта в 1755 году. Сперва она находилась у Воскресенских ворот. Для настоящего помещения типографии были куплены дома: у Власова в 1811 году и у Талызиной в 1818 году. Первый находился по бульвару, второй — по Дмитровке, из которых первый перестроен в 1816 году, второй — в 1822 году. Типография отдается в аренду.

Политехнический музей, или прикладных знаний. Красивое здание в русском стиле, находящееся на Лубянской площади. Основание музею положено в 1872 году.

Исторический музей. Массивное здание в русском стиле, находящееся у Воскресенских ворот. Музей открыт 2 июня 1883 года.

Городская дума. Новое, прекрасное во всех отношениях здание на Воскресенской площади. Открыто 1 мая 1892 года.

Нельзя обойти молчанием и Колымажный, или Конюшенный двор, хотя он уже и не существует. Но местность, где он находился, и доселе называется «у Колымажного двора». Двор был расположен близ Пречистенских ворот, напротив церкви Антипы Мученика, именующейся «у Колымажного двора».

Здание было построено при царе Алексее Михайловиче и называлось Колымажным потому, что в нем стояли царские экипажи, из которых главной была колымага — нечто похожее на польскую бричку и карету вместе.

Здесь совершенно уместно сообщить кое-что о древних наших экипажах.

В глубокую старину у наших предков для лета были только телеги, а для зимы — сани. Потом вошли в употребление колымага и возок, но в них ездили только царь и придворные. Запрягали в эти экипажи по шести и по восьми лошадей. Чтобы иметь понятие о тогдашних повозках, достаточно описать возок, подаренный царем Борисом Годуновым ехавшему в Москву жениху дочери его, датскому принцу Иоанну: «Возок везли 6 лошадей серых; шлеи на них червчатые; у возка железо посребрено, покрыт он лазоревым сафьяном, а внутри обит камкой пестрой, подушки в нем лазоревы и червчаты, а по сторонам писан золотом и разными красками, колеса и дышло крашены». Некоторые иностранные государи присылали нашим царям в подарок экипажи. Английская королева Елизавета прислала Борису Годунову карету, обитую бархатом. Замечательна была также карета, в которой в 1606 году въезжала в Москву невеста Лжедмитрия Марина Мнишек. Снаружи карета была обита алым сукном, а внутри красным бархатом; подушки были парчовые, унизанные жемчугом. Драгоценный экипаж этот был запряжен двенадцатью чубарыми лошадьми, так искусно подобранными, что, несмотря на пестроту шерсти, их нельзя было отличить одну от другой.

Впоследствии наши предки обзавелись каретами, стали роскошничать в своих блестящих выездах по городу и наконец дошли до безобразного величия. Тогда царь Федор Алексеевич, заметив «непорядок в экипажах», в 1682 году отдал приказ: «С сего времени впредь боярам и окольничим и думным людям ездить в город или кто куда похочет в летнее время в каретах, а в зимнее — в санях на двух лошадях; боярам же в праздничные дни ездить в каретах и в санях на четырех лошадях, а где им доведется быть на сговорах и на свадьбах, и им ездить на шести лошадях; спальникам же, стольникам, стряпчим и дворянам ездить в зимнее время в санях на одной лошади, а в летнее — верхами, а в каретах и в санях на двух лошадях вам никому не ездить».

При Петре Великом большей частью ездили в одноколках, а наемных карет почти не было. После Петра некоторые из вельмож снова начали щеголять экипажами, и из-за границы было много привезено карет, которые послужили образцами. Образцы старинных колымаг и возков можно видеть в Оружейной палате.

Плевненский памятник. Он находится в черте Белого города близ Ильинских ворот в разбитом в недавнее время сквере.

В глубокую старину, как мы уже говорили выше, здесь была обширная торговая площадь, затем здесь долгое время были яблочные балаганы.

Плевненский памятник сооружен на средства, собранные по добровольной подписке гренадерским корпусом, который принимал главное участие во взятии Плевны 28 ноября 1877 года и в пленении Осман-паши с 40-тысячной армией, причем русским войскам досталось все оружие турок и знамена.

Часовня высотой в 7 саженей обращает на себя внимание оригинальностью работы и величием. На памятнике изображены: бронзовый башибузук, убивающий болгарскую семью; русский крестьянин, благословляющий иконой Богоматери сына, идущего на защиту креста; умирающий гренадер, снимающий цепи с Болгарии; русский воин, поражающий турка; крест на луне.

Внутри памятника-часовни находится несколько икон и две доски. На одной из них изображены имена павших воинов, а на другой — имена воздвигших памятник.

Оглавление книги