Книга: На электричках: Путешествие из Владивостока в Москву

Казань — Канаш — Сергач

Казань — Канаш — Сергач

Будильник трезвонил вовсю и, видимо, уже довольно давно. Но я его не слышал. А проснулся от деликатного покашливания снизу, с первого яруса кровати. Я отключил будильник, спустился и стал одеваться. Администратор гостиницы уже сидел на своем месте за стойкой, но на приветствие и вопросы не реагировал. Глаза его были прищурены, он спал. На улице было тепло и солнечно. Я открыл окна, и прогревшийся воздух устремился в душную кухню. Таиландки уже завтракали. Местные продукты они не покупали, а провиант везли с собой. На завтрак у них был консервированный тунец с перцем чили, лапша из пакетиков и острый тайский суп.

Я оперативно собрался, попрощался с новыми друзьями и администратором. Тот, очнувшись, сообразил, что нужно меня проводить. Открыл глаза и, механически пройдя по коридору, отпер дверь и пожелал мне счастливого пути.

День только начинался. Улицы Казани были пусты. Звучала природа: шелест деревьев и пение птиц. Днем из-за фонового шума города этих звуков не услышишь. На площади перед вокзалом сидела компания загулявшей с вечера молодежи. Они ежились от утренней прохлады и слушали, как гитарист бойко выколачивает аккорды из рыжей гитары.

Я подумал о том, что не купил ничего перекусить в электричку. А путь предстоял неблизкий. Таксисты указали на гастроном через дорогу от вокзала. Открывался он в 7:00. Время уже подходило, а магазин был закрыт. В ожидании я зашел в расположенный по соседству круглосуточный бар. За столиком девушка потягивала кофе. Бармен за стойкой протирал бокалы. За его спиной блестели многочисленные бутылки со спиртным. На барном табурете у стойки примостился еще один клиент. Он допивал бокал пива и морщил лоб, видимо, размышляя о добавке. Троица неотрывно смотрела в телеэкран, где транслировали бокс. Раунд закончился звуком гонга, и бармен обратил на меня внимание:

— Доброе утро! Чего изволите?

— Здесь у вас по соседству гастроном. Когда они открываются?

— Обычно в семь, может быть, в семь с минутами. Редко задерживаются. Так что вы подождите. Может, закажете чего-то пока?

Я не успел ответить. В бар, хлопнув дверью, вошла женщина в желтом плаще. Она цепким взглядом впилась в ассортимент, смотря сквозь бармена. Посетительница как будто нащупала взглядом какую-то невидимую нить, потянула за нее и начала сматывать в клубок. Взгляд ее двигался от полки к полке, следуя за этой нитью. Когда был исследован весь ассортимент, желтый плащ, не произнеся ни слова, ловко крутанулся на каблуках и вышел из бара, снова хлопнув дверью.

— Интересно, чего она хотела? — протянула девушка с кофе.

— Молодежи постеснялась, — предположил бармен. — Хотела хлопнуть соточку с утра пораньше, а тут вас заметила. И постеснялась заказать.

— Пивка хотела взять, — поделился своей версией любитель пива. — Оно тут хорошее, многие с утра приходят. Может, она темного хотела, а у вас его нет. Только светлые сорта. Закажите наконец темного!

— Наверное, продукты искала, как и я. А на витрине один алкоголь! — укоряюще пробубнила девушка с кофе.

Свою версию, чего хотела в баре женщина в желтом плаще, я озвучить не успел. Хлопнула соседняя дверь: гастроном открылся. И я вышел из бара.

Электричка наполнилась дачниками и любителями провести выходные на природе или в огороде, окучивая и поливая посадки. Хотя состав ЭД9М четырехвагонный, почти все места были заняты. Контролеры уселись в конце вагона и дремали в ожидании отправления. В вагоне появился бородатый парень в берцах, с рыжей гитарой. Тот самый, с площади. Он затянул бунтарскую песню о том, что Россия восстанет из мертвых и что время пришло. «Услышь мою песнь, мать-Россия! Через реки-поля пронеси мой клич! Мать-Россия. За тебя, для тебя и во имя. Мать-Россия!» — надрывно пел парень.

Пассажиры оборачивались и качали головой. Огородники углубились в изучение продаваемой тут же, в электричке, брошюры «Школа садовода». Популярностью пользовалась статья под заголовком «После обрезки плодов будет еще больше».

Путь до Канаша проходит по территории Татарстана и Чувашии. И если в Татарстане с пригородными перевозками порядок, то в Чувашии с этим не все гладко. Проезд здесь не компенсируется, тарифы высокие, а льготы для студентов, школьников и детей до семи лет и вовсе отменили. Теперь детей в Чувашии возят по взрослому билету, который к тому же недешев.

— Анатолий Васильевич, тебе мелочь не надо? — обратилась контролер к коллеге.

— Нет, спасибо. Есть у меня, — ответил тот.

Контролеры стараются в первую очередь избавиться от мелочи. Ведь деньги приходится целый день таскать с собой в сумке. Одно дело бумажные купюры. А если мелочи наберется — это же лишний вес.

В Зеленом Доле электричка опустела, но тут же наполнилась новыми пассажирами. Дачники с рюкзаками и тележками торопились занять места. Рядом со мной плюхнулся дед в белой кепке. Руки его были синие от наколок. Он снял кепку и бросил ее на сиденье напротив, а носовой платок и пакет с семечками положил на другие сиденья рядом.

— Занято, занято! — кричал дед пассажирам, которые устремлялись к местам.

— Скоро с Казани будут занимать! — недовольно ворчали пассажиры и шли дальше по вагонам в поисках свободных мест.

На следующей станции к деду подсела молодежь: три парня с пакетами из продуктового магазина. Они завели неспешные дачные разговоры: что нужно будет сделать на участке сначала, какие работы можно отложить. Гадали, кто из соседей приедет на эти выходные, а кто уже перестал ездить. Электричка прогрохотала по стальным фермам моста над Волгой и нырнула в Свияжск. Слева показались цеха, закрытые от поселка высокой металлической сеткой. Из трубы одного из цехов валил густой оранжевый дым. Дед прилип взглядом к клубящемуся оранжевому облаку.

— Родная моя зона, — с тоской в голосе произнес он, ни к кому при этом не обращаясь. — Литейка дымит, зеки пашут, задвижки делают.

Он повернулся к ребятам, внимательно оглядел их. Потом показал пальцем, испещренным синими наколками, на один из цехов:

— Я здесь на крыше сидел, в бинокль на свой дом глядел.

Электричка плелась вдоль забора зоны, перестукивая на стрелках и стыках. Ребята оживились. Судя по всему, тема их заинтересовала.

— Зона до самой Волги тянется? — спросил один из них.

— А то ж! Вот это рабочая зона. — Дед водил синим пальцем, показывая ребятам на цеха. — Там за трубой жилая, вишь, бараки! Здесь заезд, на свиданку приезжать.

Глаза его стали влажными, и дед замолк, погрузившись в воспоминания.

Дачники сошли в Ширданах. Насыпь железной дороги проходила по краю оврага. Внизу бисером рассыпались многочисленные летние домики и сараи. Электричка еще огибала овраг, а дачники уже разбрелись по тропкам, утоптанным меж участков, каждый в своем направлении.

В Канаш электричка прибыла почти пустой. Сойдя на перрон, я направился в здание вокзала. Справочная была закрыта, а в зале работала всего одна касса из трех. В нее выстроился длинный хвост из пассажиров.

До электрички на Шумерлю оставалось почти семь часов, и нужно было подумать, как я буду добираться дальше, от Шумерли до Сергача. Пригородное сообщение в Шумерле обрывается. Отдаленные области, граница районов, конфликт между главами районов — все это не способствует сохранению пассажирских маршрутов. Некогда на этом участке курсировала электричка, но ее отменили. Главы не договорились, кто будет оплачивать маршрут. Оставался автобус.

Когда я планировал маршрут несколько дней назад, в расписании на сайте Шумерлинской автостанции я видел автобус Шумерля — Сергач, отправляющийся из Шумерли в 12:50 по вторникам, пятницам, субботам и воскресеньям. Всего четыре рейса в неделю. Сейчас я еще раз заглянул на сайт Шумерлинской автостанции и изумился. Маршрут загадочным образом исчез из расписания, а на сайте появилось объявление о продаже автопредприятием подержанного пазика. Буквально на глазах убрали межобластное сообщение.

Участок небольшой, всего 64 километра: час пути. Можно проехать пассажирским поездом в сидячем вагоне. Это недорого, вот только все поезда вечерние или ночные. А значит, в Сергаче я буду затемно. Идти за поселок на речку и искать там место для установки палатки — об этом и речи быть не может. Нужна была ночевка в самом Сергаче. Поиск выдал две гостиницы. Вооружившись телефоном, стал дозваниваться. Одна принимала спортсменов, и все места были заняты: какой-то областной матч. Администратор другой гостиницы сообщил, что места есть и меня будут ждать. Вопрос с ночевкой в Сергаче был решен, и можно было брать билет на ночной поезд. Как раз в этот день шел № 111 Круглое Поле — Москва. Это пассажирский поезд, идущий через Набережные Челны и Казань до столицы. Я взял билет в сидячий вагон.

На улице припекало. От вчерашней казанской грозы не осталось и следа. Я расположился на лавочке у вокзала, выкрашенной в ярко-синий цвет. «Как удачно все складывается», — подумал я. И стоило только этой мысли возникнуть в голове, как я ощутил, что приклеился к лавочке. Она была недавно покрашена, да так, как это бывает только на железной дороге: толстым слоем масляной краски с подтеками. Наружный слой высох, но стоило сесть, как краска тут же приклеила меня к лавочке. С досадой я осмотрел «повреждения». Задняя часть штанов окрасилась в модную в этом сезоне синюю полоску.

Электричка на Шумерлю была только вечером, и я отправился на осмотр Канаша. Чтобы не носить с собой рюкзак, сдал его в камеру хранения. На каждом вокзале камера хранения самобытна. Единых стандартов на организацию этого сервиса нет, и начальники вокзалов выкручиваются кто во что горазд.

На этом вокзале камера хранения была оформлена оригинально. Она представляла собой прямоугольную стойку, внутри которой с обратной стороны были ящики с номерами. Чтобы сдать вещи, нужно было под присмотром сотрудника вокзала пройти за стойку через узкую дверку на шпингалете и разместить багаж в свободном ящике. При этом из ящика нужно было взять бирку с номером — это ключ на получение багажа. Кроме багажных ящиков, за стойкой находился настольный хоккей и несколько коробочек с шашками и домино. Все было старое, с клеймом «Сделано в СССР» и, по-видимому, принесенное из дома. Игры предлагались пассажирам, коротающим время в зале ожидания. Однако сыграть в раритетные шашки и домино желающих не наблюдалось.

Канаш оказался крупным городом. Краеведческий музей был закрыт. Широкий баннер над дверью оповещал: «Богатство народа — изделия художественных промыслов». В продуктовом магазине по соседству с музеем на кассе продавали стеклянные граненые стаканы. «Покупают! И как сувенир, и для дела», — подмигнув, пояснила продавщица.

Идти по Канашу было нелегко. В топографии есть обозначение «дороги с частично отсутствующим покрытием». Так вот, это про Канаш. Асфальтовая дорога улицы может переходить в грунтовку или гравийную дорогу, а потом снова в асфальт. Лужи были повсюду, и иной раз, остановившись перед огромной лужей, я прикидывал, с какой стороны ее лучше обойти. Улицы были покрыты грязью, да такой липкой, что стоило в нее ступить, как она тут же намертво приклеивалась к подошве. Пешеходы шли вереницами по вытоптанным между лужами дорожкам. Это чем-то напоминало муравьиные тропинки. На особо грязные места были наведены понтоны из деревянных палет. А чаще это были просто старые доски, брошенные прямо в грязь.

Перед входом в какое бы то ни было общественное учреждение (банк, столовую, почту) стояло корыто с водой и веревочные швабры для очистки обуви от грязи перед заходом в помещение. А вместо привычных автозапчастей в городе продавали запчасти для тракторов.

Здесь все было по-простому. Я даже не удивился, когда встретил в 500 километрах от Москвы людей, которые не умеют читать. А чего стоит беззаботное отношение к жизни? Монтажник на стремянке прикручивал вывеску «Бар» к фасаду дома. На углу стоял парень и разговаривал по телефону. Разговор закончился, парень нажал отбой и отошел от угла. В этот момент вывеска наклонилась и с буквы «Р» на место, где только что стоял парень, с гулким ударом упал здоровенный молоток. Парень как ни в чем не бывало поднял молоток и подал монтажнику на стремянке.

Теплый солнечный вечер раскрасил Канаш в праздничные желтые и оранжевые цвета. На ступенях местного ЗАГСа для общей фотографии выстроилась свадьба. «Горько, горько, горько!» — эхом разносилось среди кирпичных пятиэтажек. Звуки терялись, и слышалось только: «Вау-вав, вау-вав!»

На перроне у вокзала люди ожидали электричку на Шумерлю. Поезд вот-вот должен был показаться в восточной горловине станции. Пассажиры, полицейские, встречающие, железнодорожники, путейцы — все как один устремили взгляды в ту сторону, откуда должна была прийти электричка. Вот в лучах заката блеснули стекла — показался головной вагон. Электричка быстро приближалась. Вагоны прогремели на входных стрелках, и электропоезд, свистя тормозами, стал замедлять ход. Двери распахнулись. На перрон вывалились прибывшие пассажиры. Кто-то уже садился в вагон, занимая места. В других вагонах еще шла высадка. На вокзале закипела жизнь. Суетились таксисты, полицейские заняли свои места. Контролеры шли в кассу сдавать выручку от продажи билетов в поезде. После непродолжительной остановки электричка отправилась дальше, на Шумерлю.

Пассажиров в вагоне было мало. Завязался разговор об отмене в Чувашии льготного проезда. И о том, что электрички стали ходить редко — рейсы отменили. Электричку, на которой я ехал, тоже собирались отменять. Возможно, я был одним из последних пассажиров на этом рейсе. Вошедшие в вагон контролеры подтвердили эту информацию. Правда, отмена льгот на них никак не сказалась. Их дети ездят в школу на электричке бесплатно, по справкам, выправленным в конторе, — как дети железнодорожников.

Навстречу промелькнул потрепанный электровоз ВЛ80 с единственным запыленным пассажирским вагоном — рабочий поезд. «Из Сергача поехал в Казань, — пояснили контролеры. — Рабочих с утра развозит, а вечером забирает. Можете на нем завтра поехать, он пассажиров берет».

Этот поезд мне бы подошел. Но тогда нужно было искать место для ночевки в Шумерле, а солнце уже садилось. Да и билет на пассажирский поезд был куплен. Знать бы раньше! Но с рабочими поездами разве угадаешь?

В окнах электрички последний раз блеснул закат. Издалека, от линии горизонта, приближалась грозовая туча. В Пинерах поезд нырнул в туман. Здесь недавно прошел дождь. Белые клочья тумана, поднявшись от прогретой за день земли, повисли на ветках кустов. Электричка то ныряла в облако тумана, и тогда вокруг ничего, кроме белесых полос, не было видно. То выныривала из него, и за окном продолжали свою безудержную пляску деревья и столбы линии электропередачи.

Смеркалось. Пошли совсем глухие станции — например, деревенька всего в несколько домов. Старушка в пуховом платке и стеганой жилетке вышла проводить на электричку молодую женщину с сумкой. Наверное, дочь. Машинист дал гудок, и электричка тронулась. Старушка, стоя у насыпи, замахала рукой. Вагоны набрали ход, а она отвернулась и пошла к своей избенке, выкрашенной зеленой краской. Низкой, покосившейся, давно требующей ремонта. Еще три дома — вот и вся деревня. А поезд опять несется по просеке, сквозь чащу и болота.

Как только электричка остановилась на станции Шумерля, в вагонах погас свет, как бы намекая: «Приехали! Нечего здесь рассиживаться, отправляйтесь по своим делам!» Мой поезд должен был скоро прибыть, и я не уходил от вокзала далеко. На станции стоял памятник-паровоз на постаменте. Такие часто встречаются на Транссибе, и я уже привык их видеть. Здание вокзала было недавно построено вместо старого, аварийного. Внутри у кассового зала — стеклянная витрина со старинной железнодорожной утварью: дисковый телефонный аппарат, жезлы, фуражки, фонари, ключи. Рядом с витриной плакат «Паровозы России» с изображением основных паровозов, работавших на Горьковской железной дороге. Для меня осталось загадкой, для чего делать акцент на паровозах в Шумерле.

Пока я изучал вокзал, объявили прибытие поезда Круглое Поле — Москва. Я вышел на перрон. Нумерация вагонов начиналась с головы поезда. Мой вагон был последним. Поезд оказался настолько длинным, что не вместился на станции, и в последний, сидячий вагон пришлось садиться с насыпи. Вагон был старый, на пятьдесят шесть мест, производства Егоровского вагоностроительного завода. Некоторые плацкартные вагоны в середине поезда были сцеплены парами, рабочими тамбурами друг к другу — для обслуживания одним проводником. Мужчина в темно-синем кителе взглянул на билет.

— Вы с нами только до Сергача? — удивился он. — Электричка же ходит!

— Электричку давно отменили, — пояснил я.

Проводник только покачал головой.

Когда поезд отправился, он еще раз подошел ко мне, расспросил про отмененную электричку. Посочувствовал местным жителям — как, мол, они добираются, возмутился порядком властей и пообещал сообщить мне о прибытии в Сергач за пять минут. Поезд идет всю ночь, и пассажиры устроились на ночлег, откинув спинки сидений. Кто-то уже спал.

Час пролетел незаметно. За окном показались огни крупной станции — это был Сергач. Состав въехал на станцию, и я пошел в тамбур на выход. Проводник возился с заевшей дверью. Тем временем в тамбур вышел пассажир с сигаретой в зубах.

— Покурить выпустите? — обратился он к проводнику.

— Стоянка только две минуты. Какое покурить? — возмутился проводник, но потом улыбнулся и добавил: — Как тронемся, в нерабочий тамбур вас выпущу. Три чая у меня купите до Москвы.

— А раньше за покупку лотерейного билета пускали, — вспомнил курильщик.

— То раньше, — мечтательно произнес проводник. — А сейчас умные все стали. Понимают, что лотерея — лохотрон. Поэтому пускаю за чай. Мне план по чаю выполнять надо.

В сравнении с Канашом Сергач показался мне совсем уж краем Земли. Везде незнакомая чувашская речь, ни слова по-русски. До гостиницы я шел через деревню. Навстречу ехал мужчина на велосипеде «Украина». При каждом повороте педалей раздавался жалостный скрип. На руле в сетчатой авоське болталась пустая трехлитровая банка. Из-за забора доносился запах навоза и березовых дров. Самая настоящая деревня!

В гостинице меня дожидалась администратор.

— Это по поводу вас звонили? — уточнила она.

— Да, это по поводу меня, — подтвердил я, не вдаваясь в подробности.

Меня разместили в трехместном номере. Это называется «с подселением». Но поскольку гостиница пустовала, в номере я был один. Приняв душ, за который пришлось заплатить отдельно, устроился на ночлег.

Оглавление книги