Книга: Кнайпы Львова

Отель «Жорж»

Отель «Жорж»

Единственным серьезным зданием, которое закрывало Хорунщину со стороны города, был отель «De La Rus». Такое название получил он потому, что был главным постоялым двором для всех путников с востока на запад и наоборот. Построен он был в 1796 г. на месте заезда «Под тремя крюками».

Именно здесь останавливался каждый раз по дороге в Верховню Бальзак, и отсюда он писал письма своей любимой Эвелине Ганской. Здесь останавливались героические генералы «Весны народов» Бем и Двирницкий, а впоследствии композиторы Рихард Штраус, Игнаций Падеревский, Артур Рубинштейн. Здесь австрийская власть вылавливала участников восстания 1863 г.

В 1838 г. здесь побывал немецкий путешественник Иоганн Коль: «Мы открыли для себя отличный отель, очень хорошо оборудованные комнаты, великолепный многолюдный общий стол для гостей, более чем достаточно прислуги, одним словом, все было так же хорошо, как в лучших отелях любой другой австрийском столицы, и при этом очень умеренные, даже дешевые цены. Нам вполне хватало здесь целых пять дней, которые мы посвятили ознакомлению с Львовом, и мы с благодарностью потом попрощались с нашими приветливыми хозяевами, которым мы обещали их везде восхвалять в песнях. Яичница-болтушка «ра polski» (по-польски), телячий мозг с луком, карпы с польским соусом наряду с бутылочкой чистой как слеза венгерского вина было тем, что мы сразу же в первый вечер вычитали из длинного напечатанного меню, а в роскошных кроватях — я сейчас говорю как пришедший из степей — приятно виделись сны о Карпатах, горалах, гуцулах, преодоленные трудности и о наслаждении, которое мы еще надеялись получить, и это виделось во сне, пока поздним утром нас не разбудило львовское солнце к новой деятельности и позвало соблазнительно за город».

Позже отель стал называться «Отелем Жоржа» по имени основателя Жоржа Гофмана. Это была постройка с двумя въездными воротами со стороны Марийской площади и с просторным садом со стороны Хорунщины. Сад этот впоследствии застроен домами. Во флигеле (дворе) отеля содержалось несколько лет общество «Фрогсинн» в специально для него построенном в 1875 г. здании. Здесь в марте 1876 г. играли пьесу И. Франко «Три князя на один престол» в присутствии автора, а в 1898 г. Франко отмечал здесь 25-летие творческой деятельности.

29 апреля 1881 г. львовские газеты поместили сенсационное сообщение: «Политехническое общество устраивает 29 апреля в доход больницы Св. Софии в зале общества «Фрогсинн» телефонный концерт между Львовом и Жовквой с усовершенствованным телефоном инж. Махальского, с участием Музыкального общества под художественным управлением п. Микулы. В программе: I. Шопен, Тринадцатая прелюдия (дамский хор), вариации из «Дон-Жуана». II. Телефонная продукция: 1. Пояснение. 2. Разговор Львова и Жовквы. 3. Музыкальная часть».

Можно только представить, какая толпа царила в тот вечер в зале. На эстраде был установлен специальный рупор, через который должны были вести разговор с инженером Махальским, который с группой артистов ожидал в Жовкве соответствующего момента. Разговор прекрасно слышала вся аудитория. По знаку, посланному через рупор из Львова, зазвучала из Жовквы песня. Люди слушали, затаив дыхание. После последней ноты воцарилась такая тишина, будто кто-то маком засеял. Это действительность или сон? Казалось, что поет кто-то в соседнем покое. И вот наконец взрываются аплодисменты и возгласы восхищения.

Но еще больший восторг овладел присутствующими, когда из трубы зазвучало пение Мишуги. Сначала была ария из «Гальки», а когда овациям не было конца, знаменитый тенор добавил еще украинскую песню. После этого звучал дуэт, играла флейта, а все это звучало в мельчайших деталях, за исключением самых низких тонов.

Успех техники был впечатляющий. Тем более что понятие телефона существовало недавно, ведь впервые послать голос на расстояние удалось только в 1876 г. По оценке знатоков, усовершенствование Махальского было значительным шагом вперед. Для усиления голоса он применил батареи и графит. А вскоре на технической выставке в Париже львовский инженер получил медаль.

Известный львовский драматург Фредро, рисуя тип тогдашнего ростовщика, поселяет его в «Жорже». Из окон отеля показывает Латка своей жертве городской пейзаж:

— Откуда это отчаяние? Посмотри только, какой веселый мир! Посмотри на эти облака, на эти горы, на улицы, на костелы, на эти фиакры, на эти будки! Это все красота природы!

В «Жорже» останавливались и подолгу жили любители балов и разнообразных забав. В 1880-х годах жил там Ян Розеншток, младший сын подольского еврея, который разбогател на крымской войне. Ясь больше всего любил гулянки и охотно выставлял шампанское, благодаря чему подружился со всей тогдашней золотой молодежью. Чем очень гордился и не раз говорил:

— Мой брат Мавриций — выдающийся человек в парламенте, мой брат Бернард имеет большие деньги, мой брат Изидор имеет большой успех у женщин, а я… ну, я имею высокую товарищескую позицию.

Однако была в этой позиции своя спичка, которая язвительно колола — Ясь Комарницкий, который тоже жил в «Жорже». Врожденный шляхтич, он тоже имел свой гонор (гордость) и часто его изливал на бедного Розенштока. Встречая его на лестнице, кричал во весь голос:

— Не пускайте евреев в гостиницу, где паны живут! В ответ Розеншток швырял ему в лицо перчатку и вызывал на дуэль. Наступала очередь совещания секундантов, придирчивого выбора оружия, места и времени поединка, пока в конечном счете не завершалось все тщеславным протоколом и обязательным обедом в «Жорже», после которого наступало нескольконедельное перемирие. А потом — опять все сначала.

Две большие гостиницы Жоржа Гофмана и Гехта служили для многочисленных приезжих и путников. В отеле «Жорж» находилась также первостепенная ресторация «Под тремя крюками», где завсегдатаи горячо дискутировали на темы актуальных проблем, заливая их мадьярским вином. А еще одна часть ресторана называлась «поместье», там заседали помещики и землевладельцы.

В ресторане «Под тремя крюками» официантом был авантюрист Балицкий. Происходил из богатого шляхетского дома, но разорился и должен был наняться кельнером в гостиницу. На этой должности и застал его князь Франц С., который имел странные вкусы и сам был авантюристом, а приметив в бедном кельнере непосполитую ловкость и высокую образованность, взял его с собой. Выйдя из нужды с помощью благотворительного князя, Балицкий получил затем славу Казановы. Стал графом и владельцем огромных богатств, объехал всю Европу и поражал всех очарованием таинственности, своим впечатляющим видом, а великолепием своего собственного собрания безделушек и драгоценностей слепил глаза высших аристократов.

Старый «Жорж», это последнее наследие немцев во Львове, перестал существовать в 1894 г., но в зале Общества продолжали происходить различные торжественные мероприятия. Здесь давал свои спектакли театр «Беседа», а в конце октября 1898 г. в этом зале выступал Франко перед участниками празднования сотой годовщины возрождения украинской литературы. «После концерта совместный ужин в театральной зале в гостинице Жоржа, — вспоминал Богдан Лепкий. — Произнесено немало речей, литературных и политических… Тогда впервые услышал нашего знаменитого тенора Менцинского. Пели «Ще не вмерла». И не пели так, как надо. Тогда молодой теолог сказал: «Панове, не так! Послушайте, как надо петь наш национальный гимн». И громогласно звонким, чистым голосом спел «Ще не вмерла». Это был Менцинский, и уже тогда можно было сказать, что он станет когда-то знаменитым певцом».

Новое здание на пересечении улиц Сенкевича и Таиской начали строить в 1899 г. Проект разработали архитекторы Гельмер и Фельнер, которые десять лет назад спроектировали оперный театр в Одессе. В память о старом строении остался на фронтоне барельеф патрона отеля св. Юрия (он же Жорж). Отель открылся в первые дни января 1901 г. Отель «Жорж», по меткому выражению Станислава Василевского, был главной мебелью в салоне города.

Здесь останавливался Антон Чехов в сентябре 1894 г. и записал: «Был я во Львове (Лемберг), галицийской столице, и купил здесь два тома Шевченко. Евреев здесь видимо-невидимо. Говорят по-русски».

В начале XX в. пришла мода на встречи в отеле. Сюда приходили элегантные посетители из интеллигентных кругов — помещики, офицеры кавалерии.

Почти вся городская интеллигенция без политического или профессионального разделения заполняла зал от ул. Танской, а также так называемую горку, то есть возвышенную часть просторной ресторанной залы. На стакан вина сходилась сюда редакция «Газеты Львовской» и «Слова Польского». Сюда приходил и угощал супом из раков молодых литераторов Владимир Масляк, профессор польской гимназии и украинский писатель. Поэтесса Христина Алчевская с мамой, тоже Христиной, выдающимся педагогом, находясь в 1906 г. во Львове, останавливалась в «Жорже», где их навещал Франко.

Анна Пивоварска писала в статье «Товарищеская жизнь артистической братии»: до Первой мировой «весь Львов был полон кнайп, ресторанчиков, которых трудно было не заметить! Все они манят к себе, чтобы присесть хоть на минутку, чтобы за кофе или другим напитком познакомиться с новым компаньоном для всенощного разговора, или в компании друзей тряхнуть стариной».

Лучшим и самым важным местом в столице была гостиница «Жорж», называемая львовским «Мариоттом». Отель находился в центре, принимал великих личностей мира политики, культуры и музыки.

Под оркестр венских ритмов веселилась львовская театральная элита. Утонченная кухня привлекала гостей как из области, так и из-за рубежа. Шампанское лилось реками в «Жорже» каждый вечер. Здесь частым гостем был Корнель Макушинский, знаменитый организатор и основатель банкетов в «Жорже». Он был заводилой в литературных кнайпах и ресторанах. Гостиница имела также винную лавку Гофмана, где многочисленные толпы энтузиастов вин провели много незабываемых вечеров и ночей. Любил эти гулянки Ян Каспрович, которого Альфред Высоцкий на рассвете всегда провожал домой: «Каспер хватал меня своей железной рукой под руку и был убежден, что это он должен меня провожать, а не я его».

В газетах писали: «Всем, кто прибывает во Львов, рекомендуем первостепенный комфортабельный отель «Жорж».

Он имеет 93 покоя, из которых 32 — это апартаменты с ванными, устроенные на самом современном уровне. Все номера с водой холодной и горячей, центральным отоплением, телефоном и светосигналами. Цены комнат вполне доступные: покой одноместный от 6 зол. за сутки, покой двухместный — от 12 зол. Цена покоя с ванной — 13 зол., двухместного с ванной — 24 зол. В отеле есть первоклассный ресторан и изысканная кофейня, в мраморном зале каждый вечер концерт салонного оркестра».

Вечером 13-го июня 1905 г. во Львов приехал шах Ирана Мозаффер-эд-Дин. И сразу львовская пресса запестрела высокопарными эпитетами из «Тысячи и одной ночи»: «король королей», «сын солнца». Но еще до того шаха приветствовали в Подволочиске, Тернополе и Золочеве. Во Львове «на железнодорожном перроне появились репрезентанты всех властей, — писало «Дело», — а всю дорогу от станции через город до гостиницы «Жорж» заняло войско, вставленное с обеих сторон в ряд». Здесь была и конница, и пехота, и даже артиллерия. Весь львовский гарнизон был на посту. За войском собрались толпы народа, а с Цитадели несколько десятков раз выстрелили из пушки. А поскольку свита шаха состояла из 96 человек, то ехал он в 17 бричках.

На протяжении этого триумфального въезда не звучит никаких возгласов, только в самом центре города прорвали стражу несколько шалопаев и начали кричать.

После восьми вечера шах подъехал к отелю. На входе встречал его владелец отеля п. Бжезицкий с горящим канделябром в руке и отправил гостя в его апартаменты на втором этаже. Там поздравила его на французском языке жена владельца и вручила букет.

Оставшись один в покоях, шах сначала искупался, а затем пожелал квашеных огурцов. В Иране ему их кушать не приходилось, и шах ими прямо-таки лакомился. После огурцов шаху и его сыну и внуку подали обед из двенадцати блюд. После этого состоялся обед из пятидесяти блюд, в котором приняла участие свита шаха, наместник Львова, комендант корпуса и несколько других высоких особ. Челядь шаха обедала в ресторане внизу, сидя за столами в тюрбанах. Полиция стояла у окон и отгоняла зевак, чтобы не препятствовали персам потреблять львовские деликатесы.

А на стол подали крупник (крепкая сладкая настойка), лосося в майонезе, яйца «vive le roi», зразы телячьи по-парижски, цыплят по-венски, мизерию (салат из огурцов), каляфйоры (цветная капуста), суфле из абрикосов, фрукты в тесте и компот из свежей клубники.

Интересно, что шах и вся его свита питались из отельной кухни, а не готовили сами, как было сначала решено.

В девять вечера шах вышел на балкон, а толпа, собравшаяся на площади, поздравила его радостными восклицаниями. Шах в ответ помахал рукой. Народу перед отелем собралось столько, что полиция конная и пешая не могла с ним сладить, и только после полуночи наконец могла отдохнуть, когда толпа разошлась. Только перед воротами отеля осталась стоять.

В тот же вечер случилось досадное происшествие. Один из приближенных к шаху вышел на балкон покурить, а потом, как в Иране, видимо, принято, выбросил окурок, и тот попал прямехонько на маркизу над магазином пана Адамского. Владелец, заметив огонь, бросился его тушить, при этом загорелся его наряд. Но виноватые в поджоге сразу согласились, чтобы им прислали счет на возмещение ущерба, и таким образом инцидент был исчерпан.

Вся персидская делегация заняла 76 покоев. Для самого шаха приготовили три покоя: гостиную в сецессионном стиле, столовую — в персидском, а кровать установили низкую, широкую и квадратную. Потому что, видимо, во сне любил шах вертеться. Здание отеля украсили флагами Польши и Персии. Шах родился в 1853 году, а вступил на престол в 1896-м.

Обед шаха в дальнейшем должен был состоять из восьми блюд, каждая порция которого должна была быть рассчитана на пять человек. Шах имел отменный аппетит, но не мог себе позволить выедать все до остатка, что-то всегда должно было оставаться на тарелках. Стоимость такого обеда в день составляла 1000 крон.

При этом шах обедал в своей столовой, а сын и внук вместе с министрами и свитой ели в отдельном салоне.

Запланированный визит шаха в театр был отменен якобы из-за смерти ары князя Иосифа. Хотя, пожалуй, шаху просто неинтересно было смотреть спектакль на непонятном языке.

На следующий день на завтрак шах ел яйца и пил чай с разовым хлебом, который ему очень понравился. На второй завтрак шах ел блюдо из баранины. Вообще баранина должна была быть ежедневно, а для приготовления блюд для шаха и его сопровождения работало ежедневно 12 поваров.

Купание шаха выглядело своеобразно, потому что купался он в своей ванне, которую возил с собой. Наполняли ее холодной водой, но душ был горячим. При этом составлял компанию шаху его придворный врач.

После завтрака шах разослал кучу открыток с видами Львова и вышел на балкон. На площади снова приветствовала его толпа народа.

А после полудня шах попросился инкогнито в бричку по городу, нарядившись так, чтобы его не узнали.

16 июня после полудня шах покинул Львов. Проводы шаха прошли не менее пышно, чем его приезд. После трехдневного пребывания шаха и его свиты отелье выписал счет на 48 тысяч крон. Ответственный за расчет возмутился и сказал, что это очень дорого, и если пан Бжезицкий будет так считать, то не получит от шаха никакой награды. На это пан отелье ответил, что в заднице видел любые награды, а предпочитает живые деньги, тем более, что с того счета ему мало что достанется. Спор дошел до того, что отелье обещал, если шах с ним не рассчитается, то он станет вместе с женой в воротах и пожалуется самому шаху. В конце концов, сторговались, и Бжезицкий получил 44 000 крон.

Однако, как выяснилось, пану Адамскому так и не заплатили за маркизу, и он подал в суд.

Волынский граф Игнатий Радивилл безоговорочно верил в величие своего рода и в силу рубля. Однажды он выехал с дочерью и единственным сыном во Львов, нанял в первоклассном отеле целый этаж и дал бал. Несмотря на врожденную бережливость, которая иногда переходила даже в скупость, стремился на этот раз показать: родовой гонор берет верх над всеми другими чувствами. И добился своего. Местные дневники заполнили описанием забавы целые полосы.

Рассчитываясь, граф не протестовал, приняв все счета, хотя и были они существенно взвинчены, его только до живого достала стоимость свечей — по гульдену за штуку.

Идея мести родилась мгновенно. Приказав вынести вещи в карету, он вытащил все огарки свечей из подсвечников, сложил их по порядку на столе и позвонил в отельную службу. Слетелся целый легион слуг, горничных, лакеев, официантов и т. д.

— Очень я был доволен всем, — начал свою речь граф перед просветлевшими от этих слов лицами. — Поэтому хочу всех вас на прощание одарить. Вам, пан кассир, я жертвую пять гульденов, — и ткнул в руки неподвижному от удивления кассиру десять дорогущих огарков. — Пани — пять гульденов…

И так далее по порядку всех «одарил». А служба, вытянувшись длинным шнуром, представляла с окурками свечей в руках единственную в своем роде картину.

Карета понесла графа Игнатия на вокзал.

В 1914 г. покои в отеле стоили 4 кроны. Для сравнения: в «Европейской» (пл. Марийская, 4) — два с половиной золотых. А перед Второй мировой столько уже стоил черный кофе с пирожным.

В партере отеля имелось несколько богатых элегантных магазинов: парфюмерный салон и парикмахерская Рудольфа Пертцля, галантерея А. Териха, а еще известнейшая галантерея Берты Старк, которая торговала бельем для женщин, трикотажем, чулками и перчатками.

В кофейне, вход в которую был с ул. Танской — напротив большого магазина Бернарда Полонецкого, — встречался изысканный свет, хорошо одетый, со спокойными манерами. Никто в те времена не пришел бы в кофейню в свитере или спортивной рубашке. При Австрии элита лож и партера Оперного театра шла после спектакля в «Жорж», где небольшой оркестр играл только венские мелодии и повторял мелодии, которые звучали в Оперном.

Однако надо сказать, что ни одна из львовских кофеен венского типа, подчиняясь неуклонной «варшавизации», не казалась настолько варшавизованной, как кофейня в «Жорже». Это было самое европейское заведение Львова, а точнее — новоевропейское. Полная противоположность «Европейской» кофейне во Львове, зато верная копия «Кофейни Европейской» в Варшаве. Но если последняя принадлежала к самым презентабельным кофейням столицы, была несовершенной имитацией венской кофейни, то кофейня в «Жорже» была имитацией имитации.

От истинной венской кофейни отличалась прежде всего тем, что это был единственный локаль во Львове чисто и исключительно светский. Очень редко там можно было увидеть человека одинокого, который пришел, чтобы погрузиться в себя. Сюда обычно приходили не ради себя, а ради других, поэтому одиночество здесь воспринималось как отшельничество, и не воспринималось с пониманием, как в других заведениях.

Внешним признаком светского характера «Жоржа» было то, что, в отличие от кофеен венского типа, здесь все столики были круглые. Отшельник за круглым столом выглядел бы смешно.

Публика, которая прибыла во Львов из Варшавы, внесла в город свой стиль и свои обычаи, соответственно и в «Жорже» она стала задавать свой тон. В обед и в первые полудневные часы «Жорж» делился на две отдельные ячейки в двух разных залах. Зал налево от входа служил залом для условленных встреч от случая к случаю. Зал направо служил для случайных встреч, то есть таких, о которых не договариваются заранее, но на которые обязательно приходят. Завсегдатаи этого зала приходили ежедневно всегда в один и тот же час, однако это не означает, что это были постоянно одни и те же люди. Время от времени появлялись новые, а кроме мужчин заходили сюда и дамы, так что на глазах заинтересованной публики возникали свежие романы. О «Жорже» говорили, что здесь, как в пасьянсе, никогда не известно, кто с кем выпадет.

Вместе с тем компании между собой никогда не пересекались, и никто не интересовался тем, какие изменения произошли в соседней группе. Кофейня в «Жорже», как никакая другая львовская кофейня, была наименее монолитная. И если бы в «Европейской» кофейне старый пенсионер, который до сих пор пил гарбату (чай) с молоком, и вдруг пожелал бы «капуцина», то это вызвало бы куда большую сенсацию, чем завсегдатай «Жоржа», который предал свой вкус и свое общество.

Ресторанный зал был просторным и весь блестел от белых скатертей и серебряной утвари.

На углу с полудня до вечера всегда стоял слепой катериняр, он играл на катеринке, на которой стояла клетка с белыми мышками.

Когда бориславские нефтяные бизнесмены приезжали во Львов пропивать деньги, то преимущественно шли в «Жорж». А поскольку они любили изысканное общество, то радостно поили богему; особенно им пришелся по душе веселый Корнель Макушинский, которого они просто заливали шампанским.

В 1912 г. Бой-Желенский написал такое стихотворение:

Владельцы отеля Гоффманы часто пропивали вместе с посетителями весь свой заработок.

В 1923 г. в отеле остановился польский писатель, будущий нобелевский лауреат Владислав Реймонт. По случаю приезда издатели и сторонники устроили прием в ресторане. Реймонт пытался убедить издателей издать четыре тома его нового романа «Мужики», за который, собственно, и получил впоследствии премию. Издатели колебались, ведь речь шла о четырех томах.

4 августа 1923 г. здесь остановился Ю. Пилсудский.

В мае 1927 г. во Львов приехал классик английской литературы, знаменитый автор криминальных рассказов о патере Брауне Джилберт-Кейт Честертон. Поселили высокого гостя, конечно же, в «Жорже», и он провел очень насыщенные дни. Точнее — пресыщенные, потому что возили его в гости к одним только крупным магнатам и в великопанские усадьбы. Наконец писателю это надоело, и он свой визит прервал, но перед тем 18 мая в Кругу литературно-художественном состоялся его авторский вечер.

Иногда в отеле происходили драматические сцены. Как-то в начале двадцатых годов в одном из покоев был найден пан, утонувший в ванне, полной шампанского. Перед тем он в этом шампанском купал актрису, но напился так, что захлебнулся.

Интересный случай произошел с известным украинским оперным певцом Адамом Дидуром, который останавливался здесь в 30-х годах. «После совместного ужина в отеле «Жорж» мы пошли спать в апартаменты на первом этаже (то есть на втором), — вспоминала Ева Дидушицка, выдающаяся львовская путешественница, автор нескольких книг. — Дидуры (Адам с женой Анелей и дочерьми) занимали почти всю правую часть этажа. И как только мы начали раздеваться, как раздался грохот в дверь и крик Дидура:

— Влодзю! Влодзю! Спрячь меня! Она меня убьет!

Влодзь (муж Евы, Владислав Дидушицкий) открыл дверь, и перепуганный Дидур влетел в комнату.

— Она меня убьет! Бегает за мной со стилетом! Спрячь меня, Влодзю!

Едва успел Дидур скрыться в ванной, как в дверь снова застучали, и раздался голос Анели:

— Я его убить! (она была немка) Убить! Он соблазняет горничную! Уже его нет долгое время!

— Но успокойся, — объяснял мой муж, — вероятно, он вышел прогуляться на свежий воздух. Сейчас найдем.

И Влодзь вышел из комнаты в коридор, взял Анелю под руки и вывел из комнаты на поиски мужа, а мы с Адамом быстренько вниз — в открытую всю ночь ресторацию. Сели себе в «Фильварке» и зовем официанта:

— Подайте нам что-нибудь, но сразу! Такое, что не надо готовить!

Зима, на дворе 20 градусов мороза, два ночи — а официант приносит огромную порцию мороженого!

— Но если я это съем, то не буду петь до конца жизни! — ужаснулся Дидур.

— Должен есть, — сказала я, — а то если придет Анеля и увидит, что мороженое непочатое, то догадается, что я тебя привела сюда минуту назад! И убьет!

И действительно через минуту появляются мой муж с Анелей.

— Видишь, — говорит ей, — наделала такого шума, а они спокойно сидят вместе и едят мороженое!

На это Анеля вдруг бухнулась перед Дидуром на колени:

— Прости! Прости! Я думала, что ты мне изменяешь, а ты самый верный муж на свете!

И, как потом рассказывал Дидур, та поздно начатая ночь была самой пьянящей в его жизни».

Как выглядела эта ресторация в 1920-х годах, можем представить по описанию А. Загаевского:

«Я остановился у входа, присматриваясь к суете портье, который подбегал к фиакрам и автомобилям, открывал и закрывал двери, сгибаясь пополам и снимая шапку, помогал высаживаться, нес зонты и палочки, восклицая:

— О! Уважаемый пан граф! К услугам пана помещика! Ах, ясная пани баронесса! Какая честь! Что пан ординат прикажет? Прошу! Для пана тайного советника двора всегда найдется место!

Через минуту заметил, что я намерен войти, и крикнул:

— А вам чего, пан коллега?

Я объяснил, что меня пригласил дядя, и назвал имя.

— О, это совершенно другое дело, — его поведение мгновенно изменилось, и, открывая передо мной дверь, он добавил: — Пан маршал шляхты уже вернулся и вероятно ждет уважаемого пана.

В половине второго ресторационный зал был уже полон. Издали узнал я усы и бороду дяди. Я протиснулся между столиками и после приветствий семьи сел на предложенное место. Без колебаний я определил публику как помещичью. Ежеминутно кто-то отодвигал кресло и вставал, чтобы поздороваться, мужчины целовали ручки женщинам, угощались папиросами, кричали за пепельницами, разговаривали о мерах поля, озимых и инвентаре. Дамы повязывали салфетки детям, накладывали на тарелки, шпыняли мужчин: «Ох, Влодзю, не много ли куришь?» Молодые графини, одетые в льняные светлые платья и белые чулочки, скрученные под коленями в бублик, склоняли головы над тарелками, стреляя одновременно глазами по сторонам. Дядя развернул меню и стал советовать, что стоит заказать. А на меня вдруг накатила злость на этот искусственный чопорной мир.

— А мамалыги нет?! — воскликнул я с вызовом. — Хочется мне мамалыги с брынзой.

Дядя сник, тетя бросила на меня недовольный взгляд:

— Говори тише. Разве не понимаешь, что тебя могут Вишневецкие услышать?

— Ни Черешневецкие, ни Черемховецкие меня не интересуют, — произнес я, заметив, как некая Вишневечанка (вполне хорошенькая) присматривается ко мне. — Хочу мамалыгу!

Смущенный официант топтался за плечами дяди, теребя меню в руке.

— Если пан маршал позволят, — предложил несмело, — я спрошу на кухне… У них есть мамалыга, правда, для служащих.

Дядя позволил, и через минуту официант принес какую-то желтую глыбу. Но, едва ее попробовав, я отодвинул решительным движением от себя:

— И это, по-вашему, мамалыга? В Бессарабии свинья бы этого не ела! Здесь что, нет ничего в этой ресторации, что можно было бы есть? Я хочу чего-нибудь простого, но хорошо приготовленного. Но с этим, как видим, здесь трудно.

Тетя буркнула:

— Я всегда слышала, что это самая лучшая ресторация.

Ну и вместо мамалыги должен я был выбрать стереотипные кармонадли (телячьи биточки с косточкой) — Львовский ключик для открывания любого аппетита».

В 1938 г. отель стал сценой необычного происшествия. «Мы для рекламы придумывали разные истории, — вспоминал Богдан Чайковский, который с Романом Шухевичем организовал рекламное агентство «ФАМА». — Например, сообщили в польскую и еврейскую прессу, что в 10 часов утра женщина отнимет у себя жизнь, прыгнув с крыши гостиницы «Жорж». И сбрасывали большую куклу с рекламой и фотографировали ее. Так что «ФАМА» стала очень популярна».

В сентябре 1939 г. в кофейне отеля собирались польские писатели и журналисты, которые сбежали перед наступлением немцев. В покое № 31 имел свой кабинет Александр Корнейчук, и сюда приходили к нему на прием. Здесь, как показал в воспоминаниях Вадим Собко, Корнейчук познакомился с Вандой Василевской, которая как раз бежала из Варшавы, а вскоре они поженились.

С 1940 г. «Жоржа» передали «Интуристу». Именно тогда начали во Львов наезжать разные советские деятели и писатели, все они останавливались в этом отеле. Останавливалось много известных советских писателей и артистов: Александр Корнейчук, Петро Панч, Алексей Толстой, Амвросий Бучма, а после войны Остап Вишня.

Как свидетельствуют записные книжки Петра Панча, осенью 1939 г. после появления в отеле советских граждан появилась на спинке крышки унитаза надпись: «На нее садятся, а не встают ногами».

Пожалуй, Максим Рыльский слышал о том, что в «Жорже» останавливался Бальзак. Одной ненастной ночью 1940 г. Рыльский написал здесь жуткий стих: «О, будь ты проклят, черный кофе, похабно не допил тебя Бальзак». Но имел в виду, очевидно, не напиток, а то тяжелое душевное состояние, которое окутывало его в атмосфере львовских ночных арестов, уничтожения и вывоза людей.

В воспоминаниях Анатолия Димарова описано происшествие, которое произошло с ним и с Николаем Жулинским:

«Львовская писательская братия поселила нас в шикарном комфортабельном номере гостиницы «Жорж», построенном еще во времена «той» Польши. Мы с чисто научным интересом исследовали кнопки, которые блестящей строкой спускались над кроватью Жулинского. На кнопках была записана многочисленная обслуга отеля от официантов до горничных. А на последней под кроватью было написано «Bladz».

Димаров вышел чистить зубы, возвращается, а ботинки Жулинского торчат из-под кровати.

— Да не давите вы так на ту кнопку, она уже не действует, — засмеялся Димаров.

Жулинский вылез красный как рак и пробормотал:

— Запонки искал.

— Да. Так я вам и поверил. Кнопку мучили. Вы, Николай Григорьевич, если вам так уж приспичило, берите десятку в зубы и — под гостиницу. Которая выпрыгнет, ту и тяните в гостиницу».

История эта, конечно же, фантастическая. Ведь во времена «той» Польши слово, приведенное Димаровым, не только не употреблялось, но и известным не было, и если действительно там оставалась от старых времен кнопка вызова проститутки, то на ней должно было быть написано что-то другое.

1

Выдающийся польский актер Людвик Сольский рассказал об интересном трафунке, который произошел в «Жорже» 20 июня 1898 г. во время пира в честь завершения гастролей краковского театра. После официальных речей и поздравлений актеры, журналисты и другие приглашенные угощались и обсуждали спектакли. Каспрович пытался объяснить какому-то пьяному в доску журналисту, в чем величие краковского театра. Но представитель прессы совершенно не мог понять закрученных, слишком высокого полета фраз поэта. И здесь Мархольт, одаренный медвежьей силой, решил журналиста привести в чувство.

— Должен ты, братец, все прекрасно понять, чтобы завтра мог не погрешить против истины и эстетики.

Говоря это, он схватил его в свои лапы и швырнул в большую бочку с водой. Когда все бросились спасать его, не подпускал никого, утверждая, что следует подождать, прежде чем тот басурманин вытрезвеет. С трудом удалось извлечь из бочки деликвента. Оперся он на бочку, отряхнулся, как пес, после чего, глядя блуждающим взглядом, пролепетал:

— Ничего не понимаю.

2

Н. Богословский в книге «Забавно, грустно и смешно» (М.: Изд-во Эксмо, 2003) записал такое приключение: «В 1939 году, когда наши войска вошли в Западную Украину, писатель Юрий Олеша поехал во Львов навестить своих родителей, которых не видал со времен гражданской войны. Он остановился в гостинице «Жорж», шикарном международном отеле. Вот один из его рассказов о тамошном пребывании.

— Номер у меня был роскошный — командировка за счет Союза писателей. Таких «люксов» мне у нас видеть не приходилось. Что меня поразило — в ванне вода из крана шла нежно-голубого цвета. Но еще больше я заинтересовался сценкой, которую наблюдал в вестибюле отеля.

Надо сказать, что тогда в Западной Украине новыми городскими начальниками стали хозяйственники, присланные даже не из Киева, а из провинциальных украинских городов. И директором «Жоржа» стал товарищ Клиенко, бывший ранее директором партийной гостиницы в Житомире.

Клиенко собрал в вестибюле весь персонал отеля и произнес тронную речь:

— Дорогие товарищи! Теперь, когда советская власть сделала наконец свободными вас, наших западных братьев, вы сможете начать работать дружно, по-советски, забыв все ваши буржуазные невзгоды. А я, со своей стороны, буду требовать от вас железной дисциплины. Вот ты, старик, — обратился он к седобородому лифтеру в ливрее. — Если во время твоего дежурства неожиданно будет останавливаться идущий лифт — спрос будет с тебя, уж не обессудь!

Закончив речь, он спросил у испуганно молчавшего персонала: «Вопросы есть?»

Тогда встал лифтер, работавший в «Жорже» со дня его основания, и робко обратился к оратору:

— Пан директор! Имам до вас пытания.

— Давай, товарищ, высказывайся.

— Ясновельможный пан директор! Я не розумию: а для чего должен зустревать лифт?»

11 мая 1919 г. Реклама в газетах: «Грандиозный полдник в гостинице «Жорж». Гвоздь сезона. Кроме артистической программы — фантастическая кулинария — на предвоенном уровне. Первая такая встреча целого Львова с военных времен, которая призвана развеять атмосферу последних лет».

5 ноября 1919 г. В ресторане гостиницы «Жорж» известный мошенник Маркус Фершейн выманил у гостя отеля Ромуальда Чайковского 200 крон задатка за 150 кг белого сахара. Результат — ни «купца», ни сахара, ни задатка.

23 января 1920 г. После кражи плаща стоимостью 800 крон у гостя Натана Буса был арестован челядник гостиницы «Жорж».

28 января 1920 г. В отеле «Жорж» украден у Яна Врубля из чемоданчика гардероб стоимостью 2800 крон и наличные 2000 крон.

20 марта 1920 г. По дороге из «Жоржа» к Главной почте украдены у комиссионера отеля Павла Бродиша из кармана 400 тыс. марок, принадлежавшие отелю.

25 февраля 1921 г. В парке Килинского арестован Ян Янк, когда распродавал серебряные ложечки с выгравированной надписью гостиницы «Жорж».

13 сентября 1929 г. Сенсационное ограбление отеля «Жорж». Вчера утром владелец магазина дамской одежды, что в гостинице «Жорж», Якоб Постамент обнаружил, что украдено у него много дорогих нарядов, в том числе меха. Следствие выявило, что вор дал себя закрыть в магазине вечером и ночью успел разбить кассу, в которой было 4100 румынских лей, украсть бриллиантовый перстень, большое количество бобровых шкурок, плащ на меху стоимостью 1500 000 марок и несколько дорогих дамских плащей. Общий ущерб составляет около 10 миллионов марок.

По заключению полиции, воров было двое. Упаковав вещи, они разбили железные двери из магазина во внутренний двор и выбрались из отеля через лабиринт пивных закоулков на улицу.

26 июля 1929 г. Бесстыжий официант. Долгое время кто-то воровал деньги в ущерб владельцу гостиницы «Жорж» Мечиславу Боровскому. Наконец вчера схвачен на горячем 18-летний помощник официанта Валериян Вильчинский.

29 января 1933 г. Вода залила подвалы гостиницы «Жорж». Вчера ночью лопнула водопроводная труба на ул. Академической. Все пивные «Жоржа» оказались внезапно на глубине около двух метров. Водопроводная служба перекрыла воду на всей Академической. Возле кофейни «Жоржа» был раскопан тротуар с намерением исправить поврежденную трубу.

26 апреля 1934 г. «Безработный под отелем «Жорж». Адам Цихоцкий, выселенный из жилища на Подзамче, 9, после безуспешных поисков крова разместился вчера около гостиницы «Жорж» вместе с кроватью, постелью и несколькими предметами мебели, вызвав, таким образом, большое сборище. Полиция устранила его вместе с семьей и поселила в казенных бараках.

31 апреля 1936 г. Полиция арестовала Михаила Корицкого, гардеробного гостиницы «Жорж», за систематическую кражу вина из погреба ресторана отеля на сумму 590 злотых.

Оглавление книги