Книга: Опыт путешествий

Гаити (апрель 2010 года: после землетрясения)

Гаити

(апрель 2010 года: после землетрясения)

Невозможно привыкнуть к детским отделениям скорой помощи. Становится только хуже от того, что знаешь, чего ожидать. Однако со временем я научился молчать. Выдает лишь голос. Никто не должен видеть, как у вас сдавливает горло. Чего уж точно не нужно окружающим, так это очередной порции дорогостоящих импортных слез. Палаточные отделения этой импровизированной лечебницы наспех установлены во дворе старой больницы, выстроенной из кирпича и бетона и не тронутой землетрясением, возможно, благодаря заступничеству маленькой иконы Девы Марии. Больные и увечные не возвращаются внутрь — боятся нового толчка, боятся быть заживо погребенными в своих кроватях под этими мрачно нависшими стенами. Так что больница пустует.

Мы находимся в квартале Ситэ Солей, что в пригороде Порт-о-Пренса. И до землетрясения он был известен как самое ужасное на свете место. Эту трухлявую трущобу, выстроенную из всякого дерьма, мерзостную, с отворенными венами заразных сточных канав, тоже тряхануло, однако по какой-то непостижимой иронии десница божья пощадила ее. Так она и торчит триумфально в своем гнилом уродстве.

Палатка рожениц — место радости «со слезами на глазах». Младенцы — блаженные символы надежды. Большинство матерей лежит на маленьких раскладушках; на короткое время они в безопасности, в своем маленьком мирке, полном облегчения и радости, которое приносит благополучное разрешение от бремени. Однако это совсем не подходящее время и место для новорожденного или молодой матери: большинство этих женщин потеряли и свои семьи, и собственных матерей. Им некуда возвращаться. Одна из женщин сидит, скрючившись, совершенно несчастная. У нее на коленях маленький призрак — скелетик, обтянутый кожей. Его веки трепещут, головка покачивается, слишком тяжелая для тощей шейки. Я видел это прежде: кроха на грани между жизнью и смертью. Доктор шепчет, что у ребенка водянка головного мозга. Всего в часе лета Флорида, там ребенку могли бы всунуть в голову дренажную трубку и откачать жидкость. «Здесь мы этого сделать не сможем, и потом, ему ведь понадобится регулярное лечение, а тут это невозможно». Его прогноз? Врач пожимает плечами. Маленькое сердечко бьется о грудную клетку, дыхание упрямо растягивает ребра. Только когда все совершенно безнадежно, когда смерть за углом ждет финального отсчета, начинаешь осознавать, насколько цепкими и яростными, насколько отважными становятся попытки сохранить в себе искру жизни. В кроватке по соседству с умирающим ребенком лежит обложенный подушками милый маленький мальчик. Он глядит на меня лучистым взглядом огромных глаз и тянет ручонки. «Любит обниматься, — объясняет бельгиец, занимающийся снабжением больницы. — Всем доверяет. Мы нашли его в мусорном ящике». Гаитянский мусорный ящик — постапокалиптический метод решения проблем. У ребенка не хватает одного пальца. Наверное, крысы отъели, — не такая уж здесь и редкость, как может показаться. Крысы приходят ночью и отгрызают людям пальцы на руках и ногах, иногда носы. Мальчику месяцев девять.

Он не нежеланный ребенок и не какой-нибудь незаконнорожденный. Кто-то растил этого малыша, пока мог, и в конце концов под давлением этого ужаса, смертей и катастрофического отчаяния его выкинули, как мусор. Он хихикает и тянет ко мне ручонки, и я понимаю, что если возьму его на руки, то уже не смогу вернуть его в кроватку. «И как вы его назвали?» «Ирод». «Как-как?» «Ирод». «Вы назвали этого ребенка именем царя, приказавшего умертвить невинных младенцев?!» Нет такой трагедии, которую бельгийцы не смогли бы усугубить, причем из самых лучших побуждений.

Это землетрясение стало женской трагедией. Конечно, трагедией оно было и для всей нации, но особенно тяжкая ноша выпала на долю женщин. Хотя статистика и не велась, но, судя по некоторым данным, погибло больше женщин, чем мужчин. Землетрясение случилось днем. Женщины были дома, готовили обед, заваривали детям чай, когда упало небо. В отделении для калек я насчитал примерно в два раза больше женщин, чем мужчин, к тому же за последнее время в больницах появляется все больше жертв изнасилования. Ходят туманные слухи, что часто подвергаются насилию девочки, оставшиеся сиротами, оказавшиеся на шее соседей или дальних родственников в переполненных лагерях, большей частью выстроенных и обслуживаемых тоже женщинами. Как и везде, они стирают, убирают, готовят еду и заботятся о детях. На скамейках несколько женщин дожидаются врача. Тихие и умиротворенные, они держатся за руки, приобняв бледных детей и положив ладони с жесткими проворными пальцами на колени. Их лица отутюжены горем и полны жестокой решимости. Здесь присутствует нечто виденное мной прежде, что сложно объяснить: в любой катастрофе есть своя устрашающая красота.

В последний раз я приезжал на Гаити в 2004 году, на грустный праздник двухсотлетия независимости страны. Это было самое страшное место из тех, где мне доводилось побывать. Меня травили газом, в меня стреляли, мне угрожали вудуистскими зомби. На улицах валялись трупы. Я был свидетелем, как солдаты избивали студентов, на моих глазах погиб подросток, застреленный в бандитской «разборке». Всем заправляли банды головорезов, называвших себя химерами. Говорят, они подчинялись непосредственно президенту Аристиду, который некогда был католическим священником, но, по слухам, пользовался для удержания власти практиками вуду. Это даже не анархия: анархия подразумевает наличие некой философии, некоего замысла. А тут — вселенский хаос. Единственное, что объединяло практически всех гаитянцев, — вера в то, что их страна всегда была проклятой и осталась таковой по сей день. Уезжая, я мысленно поблагодарил Бога за то, что выбрался из этой темной и безрадостной страны и больше никогда сюда не вернусь. Будьте осторожны, когда благодарите за что-либо, — вам могут предложить добавки.

В новом аэропорту царит хаос: кругом кучи вещевых мешков и коробок. Люди, что беспомощно бродят вокруг, — большей частью американские христиане-фундаменталисты, приехавшие в поисках санкционированных Богом приключений, одетые как для африканского сафари, в футболках, кричащих об их добродетели. Они возбуждены и бестолковы. Вторая половина — гаитянцы, вернувшиеся домой из-за границы, чтобы искать свои семьи под руинами панельных домов. Они везут с собой деньги, теплые одеяла и магнитофоны. На вылете из Майами нас задержали на три часа: группа экзальтированных баптистов пыталась проскочить с огромными сумками, полными вяленой говядины, мимо очереди, состоявшей из тех людей, которых они ехали утешать. Огороженное летное поле превратилось в огромную свалку: военные палатки, мобильные склады, вертолеты и оборудование. Здесь работают сотни благотворительных и неправительственных международных организаций, тысячи рабочих, волонтеров и специалистов, полезных и не очень. Всем им нужно где-то спать, что-то есть и пить, им нужна санитария западного уровня. Первоочередная забота этих организаций — здоровье и безопасность их собственных членов, материально-техническая помощь логистикам и читателям молитв.

Солдаты американской армии, «голубые каски» ООН и миротворцы сидят за колючей проволокой, сохраняя скучную, мрачную, сытую неподвижность, периодически приглядывая за дорогой из окон броневиков сквозь стекла зеркальных очков Ray-Ban. Они всячески стараются избегать поездок в брезентово-полиэтиленовые городки для пострадавших, и в большинстве случаев им это удается.

На первый взгляд Порт-о-Пренс выглядит на удивление таким, каким я его запомнил: даже до землетрясения он представлял собой самую разрушенную, отсталую и жалкую столицу в Западном полушарии. Позже, углубившись в город, я начинаю замечать рухнувшие здания. Тектонические плиты капризны в выборе: какие-то дома сложились, как карточные домики, в то время как соседние с ними остались стоять. Другие здания завалились набок и раскололись, открыв взору зловеще пустые кукольные комнатки со всем содержимым. Горы обломков высятся на улицах, как кучи блевотины. Провода повисли гирляндами на автомобилях, на крышах супермаркетов, офисов и отелей, на президентском дворце и кафедральном соборе, разрушенном по прихоти гаитянской геологии. На склонах холмов панельные бетонные дома превратились в одинокие кучи мусора, выплюнув из себя жалкую обезображенную мебель, яркие клочья одежд, посуду, обувь, осколки украшений, кухонную утварь, разорванные на клочки книги и порхающие фотографии умерших — горький урожай бесхозного движимого имущества.

Все кажется несущественным и несерьезным. Лишенным веса и достоинства — дурацкий мусор и только. Воздух жаркий и тяжелый от влаги, спертый от вони гнилья и экскрементов, к которому примешивается приторно сладковатый дух мертвечины, который не спутаешь ни с каким другим. Запах душ, отлетевших в мир иной, тошнотворный запах святости. Тела лежат, погребенные под рухнувшими плитами. И никто не знает, сколько их.

Сразу поясним, пока не забыли: это землетрясение — величайшая природная катастрофа современности. Наихудшее природное событие со времен распятия Христа. Официальная статистика говорит, что погибло где-то около 230 тысяч человек. Местные полагают, что мертвых намного больше. Конечно, если судить по первой десятке мировых катастроф, то цунами в Азии принесло больше разрушений, но обрушилось оно на два континента. А гаитянское землетрясение произошло на территории величиной с кусочек Англии между Лондоном и Брайтоном, в стране, где население не превышает десяти миллионов.

Пережившие трагедию остались на улице. На каждом углу — навесы и хибары. Бивуаки потерявших жилье загромождают бензоколонки и придорожные стоянки. Парки напоминают ульи, кишащие людьми. На деревьях развешано белье, дымят костры, свиньи и куры копаются в сиропообразном мусоре. Шеренги вонючих переносных туалетов выстроились поодаль в тщетной попытке остановить загаживание окружающей среды.

Питьевой проточной воды в городе нет, поэтому ее ежедневно приводят в цистерне. Пацанята продают маленькие полиэтиленовые кульки с водой, пахнущей хлоркой. Ощущения, что ты в часе лета от Флориды, нет. И совсем не чувствуется, что ты на острове, половина которого занята полями для гольфа и пятизвездочными отелями. Гаити всегда был больше африканским, нежели карибским островом. Как Аккра или Фритаун. Здесь всегда помнили свои корни — свое рабское прошлое, испытывая мрачную гордость за самую первую черную республику. И за первую армию черных со времен Ганнибала, разбившую армию белых, — единственную армию из солдат-неевропейцев, победившую Наполеона[205]. За это унижение гаитянцы дорого заплатили. Французы отобрали у них в качестве репараций все лесные угодья, в результате чего остров столкнулся с самой страшной эрозией почв. Теперь здесь торгуют оружием, наркотиками и гуманитарной помощью. И еще дешевыми футболками.

Схлынула первая волна острой боли, а вместе с ней исчезли и команды новостных репортеров. Я обнаружил только работника AFP, усердно пытавшегося состряпать репортаж дня, и команду операторов с телеканала «Аль-Джазира». Как ни странно, говорю это без всякой иронии, наиболее популярная история о землетрясении — это история позитивная: чудесные спасения, акты героизма и храбрые поступки, самоотверженные спасатели из Роттердама, собаки-ищейки из Баркинга, хирурги-чудотворцы из Сурбитона. Однако чем меньше надежда на спасение из-под завалов, чем больше спасателей пакует вещи и уезжает, тем больше репортеров из круглосуточных новостей следуют их примеру. Новости из этих мест дорого обходятся телеканалам, и ни бюджет, ни рейтинги не позволят им платить за мрачную и депрессивную историю восстания из мертвых.

Неотложки больше не помогают раненым. Теперь им приходится иметь дело с ужасающей нищетой, детским поносом, респираторными проблемами, инфекциями и болячками. Во временной больнице, которой управляют швейцарцы, самая распространенная медицинская проблема — ННФС, то есть научно необъяснимый физический симптом. А проще говоря, горе. Или необходимость выспаться. Или недостаток внимания. Или надежда на таблетку, после которой станет хорошо.

Молодой врач с глазами, горящими мессианским огнем, рассказывает о первой реакции на катастрофу: «Мы находим людей в трущобах с кусками железной арматуры и металлическими шинами на поломанных ногах, которые держат в руках свои медицинские справки. Им оказали неотложную помощь, а потом бросили. Мы нашли женщину, жившую в палатке из полиэтиленовых мешков. У нее был рак груди четвертой степени. На Западе его признали бы неоперабельным, но кто-то взял и отвез эту женщину в Доминикану, сделал ей мастэктомию, наложил на рану металлические скобки, потом привез ее назад и бросил здесь, в Порт-о-Пренсе. У нее с собой компакт-диск, на котором записана ее история болезни. Представляете, компакт-диск! Рана инфицирована, а у нас нет даже оборудования, чтобы удалить скобки. И она по-прежнему умирает медленной смертью. Ну и кто это сделал? А пострадавшие, которых забрали американцы, — с рваными ранами, с травмами органов дыхания, которым постоянно нужны воздушные подушки? Их отвезли к грузовому самолету. И где он? Улетел. А где пациенты?»

Слишком много поспешной, произвольной медицины, массу детей отвезли на другой конец света в сопровождении телевизионщиков. Хирурги и доктора из стран богатого первого мира гордо оказывали первоклассную медицинскую помощь, начинали длительные курсы лечения и процедур, которые людям не по карману, выписывая лекарства из аптек, которых не существует. Предполагалось, что следом приедут другие люди и превратят это место в реально функционирующую страну.

Сотни сотен калек. Самый распространенный случай — потеря руки или ноги под обвалившимся потолком или упавшей стеной. Много детей с гильотинированными ступнями или кистями рук. Ампутация производилась быстро; жертвы часто проводили под завалами многие часы и даже дни. Теперь им нужны протезы, длительная реабилитация, нужно делать упражнения для предотвращения атрофии мышц. У многих обрубки продолжают воспаляться, и им требуется повторная ампутация. Какая-то женщина рыдает у больничной койки, умоляя Бога сжалиться над ней. Ее муж и сыновья погибли. У нее осталась дочь, потерявшая ногу, и нужно снова резать. Неужели нет конца боли и горю? Она безнадежно рыдает.

Но медицина — не самая серьезная проблема. Встает ребром никем не решаемая проблема логистики: как доставлять предметы первой необходимости миллионам людей, ютящимся в палаточных городках. Вот они — вторичные последствия землетрясения. Если отправить грузовик с палатками, ведрами или консервированными бобами (да с чем угодно) в лагерь беженцев, начнется бунт. Работников благотворительных организаций избивают, товары отнимают и у них, и друг у друга, вещи портят, воруют с грузовиков, а потом перепродают на черном рынке. Нет ни инфраструктуры, ни порядка, ни возможности распределять помощь. Правительство помочь не в силах. Неправительственные организации — это молодые волонтеры, которым и за собой-то не уследить; ООН и американцы не имеют ни мандата, ни желания применять силу, а люди, борющиеся за свое существование и не имеющие самого необходимого, становятся все агрессивнее. Они знают, насколько большие деньги выделены на борьбу с последствиями землетрясения; знают, что третьесортные певички и участники реалити-шоу уже перепевают приторные рок-баллады себе на пользу, а юмористы и стареющие звезды сериалов бегут марафоны от их имени, но помощи этой не видят. Улицы запружены внедорожниками с логотипами известнейших благотворительных организаций, за рулем которых сидят белые парни. Гаити — страна, испокон веков бывшая клептократией[206], страна победившей коррупции. Все знают, что деньги и товары разграблены дельцами, благотворителями и американскими христианами и стали предметом спекуляции. Поэтому люди начали совершать отчаянные поступки: похищать работников гуманитарных организаций и использовать заложников как рычаг давления в борьбе за то, что принадлежит им. Об этом не распространяются.

Я путешествовал вместе с представителями «Врачи без границ», у которых похитили двух медсестер. Через несколько дней женщин освободили, не причинив им никакого вреда. Люди из ВБГ рассказывали, что выкупа не было, — они никогда не платят. Относительно других неправительственных организаций ходят разные слухи. Никто не хочет афишировать, но уже казнили кое-кого из похищенных, и в связи с этим проблема предстает в совершенно ином свете: куда серьезнее, намного тяжелее и гораздо опаснее.

Два-три дорогих отеля, сохранившихся в старой, колониальной части города, переполнены. Причем не работниками благотворительных организаций, а вновь возникшими торговцами детьми и другими дельцами, пытающимися нажиться на стихийном бедствии. Здесь довольно большой потенциал — денег будет крутиться много. Востроглазые пираты продают антенны для телефонов и оборудование для земляных работ. Эксперты торгуют вразнос своим опытом. Футболочные магнаты заправляют на рынке футболок.

Полупьяный, похожий на хорька, маленький англичанин цепляется ко мне в баре. Он торгует безопасностью: «Мы покрываем всю Латинскую Америку». Он бойко торгует услугами охранников и шоферов, страховкой на случай похищения — полный набор параноика. Это дорого, однако, по его словам, благотворительные организации платят, чтобы защитить себя или, точнее, платят люди, которые направляют деньги этим благотворительным организациям. Все оплачивается из гуманитарного бюджета. Он кивает на высокого и грозного с виду гаитянца, стоящего в углу: «А это мой охранник. Конечно, у него есть оружие — скорее всего, оно ему не понадобится, но после захода солнца я без охраны никуда не выхожу». Я пристально смотрю на парня. С ним бы я никуда не пошел после захода солнца. «На вашем месте я бы подумал, — говорит он. — Вы человек заметный, работаете на крупную международную компанию». Спасибо, но я лучше прибегну к старому испытанному способу. «Правда? И что за способ?» — «Встану на колени и обделаюсь от страха».

Мы выезжаем в предместье Ситэ Солей, чтобы доставить палатки в небольшой лагерь. На пути встречаются лагеря-призраки. Хитрые местные дельцы возвели фальшивые «потемкинские деревни», ловящих наподобие венериной мухоловки неосторожных работников благотворительности. Иногда на дороге попадаются знаки с простой надписью «Помогите!». На то, чтобы организовать эту поездку, ушли дни. В лагере нас ждет руководительница, честная и преданная женщина. Составлен список, согласно которому семьи будут получать палатки. Группа «Врачей без границ» провела мастер-класс по тому, как ставить палатки. Пара дней ушла на то, чтобы расчистить землю. Была организована охрана из жителей лагеря. Эти люди дружелюбны и милы, но все равно раздача даже мелочей — очень большая работа. На пути в лагерь мы сворачиваем не на ту дорогу и натыкаемся на банду из трущоб, чьи лица скрыты шарфами и балаклавами. Это настоящие бандиты третьего мира, они опасны, и мы поворачиваем назад. Бандиты сторожат городскую свалку — широкое поле, полное дымящихся обломков; мусор успевает переменить дюжину владельцев, прежде чем попадает сюда. Это их вотчина. Они — последние стервятники в длинной цепи одноразовой западной цивилизации. Жестокие стражи отбросов. А под этим дымящимся зловонным полем, с которого они собирают урожай, лежит сто тысяч искалеченных трупов.

Очередной факт, попадающий в десятку. Землетрясение само по себе стоило больше, чем бюджет целой страны. Технически Гаити списан со страховых счетов. На благотворительной конференции в Нью-Йорке было запланировано собрать $17 миллиардов в помощь Гаити. Это 120 % стоимости всех активов страны. Билл Клинтон заметил, что попытайся международное сообщество собрать деньги для Гаити за день до землетрясения, ничего бы не получилось. А тут появилась уникальная возможность построить страну с нуля. Возможность сделать для нации что-то реальное из того, что должно было быть сделано двести лет назад. Грандиозная утопическая идея выстроить новый город. Этот порт непригоден для жизни. За такие деньги можно было бы оставить Порт-о-Пренс мертвым, пусть в его проклятых трущобах бродят зомби. Однако на данный момент гуманитарное распределение палаток, еды и пластмассовых ног — это бег наперегонки со временем и терпением выживших. Приближается сезон дождей, со всей серьезностью встает проблема оползней. Никто не может сказать, как поведет себя новоиспеченная геология города.

Мы отправляемся в очередной городок, стихийно возникший на крутом склоне холма. С изумительной иронией он называется Тапе Руж — Красный Ковер. На вершине холма двое мальчиков исступленно рыдают в разрушенном домишке. Отсюда сверху просматривается весь город вплоть до моря. По главной улице, словно струя бледной крови, течет красный пенящийся поток. Недавно прошла первая в этом году гроза. Везде горит свет, улицы полны народа, бодрого и оживленного. Дети орут, прыгают через веревочку, играют в футбол и запускают крошечных матерчатых воздушных змеев. Соседи сидят на коробках, болтают и слушают радио. «Эй ты, блондинчик! — кричат девушки. — Привет, блондинчик!». Девушки флиртуют, полные жаркой, дразнящей энергии. Они насмешливо смотрят прямо в глаза, с едва прикрытым озорством сверкают зубами и показывают кончики розовых языков, стоят, подбоченившись и покачивая бедрами. Они делают это не ради денег, не из отчаяния, ничего в принципе и не ожидая, но ради короткого и острого наслаждения: показать свою силу, почувствовать себя привлекательными, не растерять попусту потрясающую силу своей молодости, а также ради скоротечного волнения, которое вылетает из их горя подобно маленькому воздушному змею. Флирт — по существу, зарождение человеческих отношений, словно воздушный поцелуй, посланный другому миру, секундный светлый оптимизм. И это разрывает вам сердце, лишает сил и вызывает радость.

Мы скользим вниз по холму, сопровождаемые цыканьем зубов а-капелла, щелканьем пальцев, пением и смехом. На обочине вязкой от грязи дороги мокрые дети продают лепешки из грязи — гладкие круглые печенья, состряпанные из воды, земли и небольшого количества жира и запеченные на солнце. Их едят голодающие, наполняя рот грязью, а желудок — могильной землей. Такого я не видел нигде на свете. Лепешки из грязи — национальное гаитянское блюдо.

Мы здесь, чтобы встретиться со старейшиной трущоб и организовать раздачу пакетов первой помощи. Несколько самых необходимых вещей: кусок брезента, ведро, брусок мыла, таблетки для очищения воды, гигиенические салфетки, подгузники и немного еды. Старейшина сидит под навесом, за письменным столом, окруженный молчащими мужчинами и кучей ребятишек. В пристройке есть мобильные телефоны, телевизор, DVD-плеер и спутниковый декодер. Старейшину легко отличить от других — эдакий черный Тони Сопрано[207], окруженный атрибутами своей власти. Он весел и дружелюбен, но его улыбка может легко перейти из приветливой в угрожающую. Он выглядит как человек, которому редко говорят «нет», и он пытается вести переговоры, словно они были устроены им самим. Переговорщики от «Врачей без границ» непреклонны и сохраняют хладнокровие. Он ведет себя как и положено блатному: треплет детишек по головам и делает вид, будто то, чего он не может получить, его не интересует. Его помощники недвижимы, хотя дети снуют у них под ногами, как кошки. Помощники в курсе, что природные катастрофы такого масштаба случаются раз в тысячелетие. Это шанс, и они стоят, натянутые, как тугие струны, чтобы не упустить своего.

Мы отъезжаем, и я спрашиваю у переговорщиков, зачем они якшаются с бандитами, этими кровососами, грабящими Гаити со времен тонтон-макутов[208], которые делают бедных еще беднее, а многих лишают жизни. «На данный момент только бандиты могут гарантировать безопасное распределение помощи». Но ведь они будут отдавать ее своим дружкам или перепродавать! «Мы надеемся, этого не случится. Мы делаем все возможное, но главное продолжать передавать эту помощь населению, до тех пор пока ее не станет так много, что она потеряет ценность для бандитов». Жестокая правда благотворительности.

Во второй половине дня на улице тепло и тихо. Море вдали блестит, как лист металла. Трущоба, нежащаяся в шелковистой красной глине, кажется почти обыденной. На многолюдной улице девочка-подросток, обнаженная по пояс, моется из ведра. Худая, как хворостинка, вся в мыльных пузырях, она отфыркивается с белозубой улыбкой, складывая ладони в простом просительном жесте, пока мать льет воду ей на спину. Это словно маленькое крещение — смыть с себя грязь, утраты, прах смерти и горе. Смыть свое прошлое, чтобы осталась только смеющаяся девочка, купающаяся в золотом сияющем свете солнца.

Оглавление книги


Генерация: 0.300. Запросов К БД/Cache: 1 / 0
поделиться
Вверх Вниз