Книга: Прогулки по Петербургу с Виктором Бузиновым. 36 увлекательных путешествий по Северной столице
«По гаршинской лестнице…»
«По гаршинской лестнице…»
Это одна из первых передач, записанных нами с Виктором Михайловичем. И одна из самых моих любимых. Потому что шел дождь, и его живая музыка служила великолепным фоном для грустного рассказа о судьбе Всеволода Гаршина…
Место, где мы с вами сейчас находимся, в 30-х годах XVIII века было отведено для поселения служащих Дворцового ведомства. По роду занятий мастеровых и служителей назывались улицы и переулки. Кузнечный – здесь жили кузнецы; Стремянная – служащие на конюшне; Свечной – мастера, льющие свечи; Хлебный (ныне – Дмитровский); Поварской… Рядом обитали ямщики, и это сохранено в названиях Ямская улица и Ямской рынок. А вот Владимирский проспект – в честь церкви во имя Владимирской иконы Божией Матери – хранит память о том, что многие поселенцы дворцовой и ямской слобод были из Владимирской губернии. Поэтому и построили здесь сначала небольшую деревянную церковь Владимирской иконы Божией Матери, а уже потом, на ее месте, большую каменную церковь. Кстати, до сих пор в точности неизвестно, кто ее строил. Согласитесь, что церковь – не из последних, Петербург – город молодой, записи велись с самого основания города. Казалось бы, имя архитектора должно быть известно – но нет. Назывались имена Растрелли, Кваренги, по последним данным – Пьетро Трезини, но в точности до сих пор не установлено: кто же строил это видное каменное здание? Известно только, что колокольню уже в XIX веке перестраивал архитектор Луиджи Руска. Некая таинственность, связанная с церковью, усугубляется еще и тем, что после того, как расположилась в ее здании фабрика «Ленмашучет», здесь стал появляться по ночам призрак старого священника, укоризненно качающий головой.
В прошлом веке район постепенно застраивался небольшими особнячками, почти загородными усадьбами. Район не фешенебельный, жили здесь люди не слишком богатые. Кстати, Кузнечный – одна из последних улиц Ленинграда, сохранившая покрытие диабазовыми плитками, и я помню, как мы с братом соревновались – кто дольше пройдет, «не наступая на черточки». И вот, на углу улицы Грязной и Кузнечного (ныне – Марата, 25) стоит ничем не примечательный домик – двухэтажный, желтый с балконом на углу. Когда я была маленькой, и проходила мимо, мне он всегда казался немного таинственным. Позднее, прочитав ахматовскую «Поэму без героя», я почему-то мысленно помещала описанный там Белый зал именно сюда, на второй этаж, хотя никаких реальных оснований для этого не было… Литературная аура, что ли окружала этот домик. И действительно, теперь на доме висит мемориальная доска, и мы можем прочесть, что здесь, в семье сестры Пушкина Ольги, по мужу – Павлищевой, жила последние годы и умерла в июле 1828 году няня Пушкина Арина Родионовна. Отпели ее в нашей Владимирской церкви, похоронили на Смоленском кладбище. Значит, в этом домике мог бывать Пушкин – навещал же он сестру, да и няню, наверно, тоже…
Дом 25 по улице Марата и памятная доска на нём. 2011 год
(N. B. Интересно, что сначала появилась на доме № 25 самодельная деревянная доска с выжженной на ней надписью. Ее повесили ученики школы № 207 во главе со своим педагогом, режиссером и драматургом Александром Михайловичем Хановичем. Уже потом доску заменили на мраморную, хотя не все историки согласны, что няня Пушкина умерла именно в этом доме.)
Но еще сильнее я почувствовала, что неспроста возникли все мои детские фантазии, когда узнала, что дом этот с 30-х годов XIX века принадлежал предкам Александра Блока по отцовской линии. Так сложилось, что мы довольно много знаем о матери Блока и ее семье – Бекетовых, но гораздо меньше о предках Блока по отцовской линии. Его прадед прибыл из Мекленбурга в Россию в 1755 году и из Иоганна-Фридриха превратился в Ивана Леонтьевича. От подлекаря в Мекленбургском полку дослужился до личного врача наследника престола Павла Петровича, получил российское дворянство, земли в Петербургской губернии – «…село Удосолово с деревнями и крестьянами… в вечное и потомственное владение». Один из его внуков, кстати, женился на праправнучке Абрама Ганнибала Надежде Веймарн, так что Пушкины и Блоки находились, как говорится, в свойстве. Прадед Блока Александр Иванович Блок был знаком с Василием Жуковским и с другими известными литераторами того времени. Именно он купил этот самый дом на углу Кузнечного и Марата (тогда, конечно, не Марата, а Грязной). Здесь прошло детство деда Блока – Льва Александровича… Вот так обычный петербургский дом связал имена двух великих Александров – Пушкина и Блока.[102]
Путешествуя по слободе служащих Дворцового ведомства, мы можем войти в ничем, на первый взгляд, не примечательный, Поварской переулок. Ряд довольно мрачных обшарпанных зданий с той и другой стороны – явные доходные дома конца прошлого века и, скажем прямо, не самые роскошные. А остановимся мы у совсем уж ничем не примечательного дома № 5. Четырехэтажный, кирпичный, цвета запекшейся крови… Войдем в подъезд, остановимся и на секунду представим себе – как здесь все было 19 марта 1888 года. Внизу стояла печка, отапливающая лестницу. Квартиры расположены были так же, как сейчас. В одной из них на третьем этаже жил писатель Всеволод Гаршин.[103]
В. Гаршин
Со школьных времен мы знаем, что это был талантливый писатель и психически больной человек. Последнее и привело его к трагическому концу. Но я печально думаю – а где граница между болезнью и обостренной совестью? Знаете, есть такие люди, которые живут как бы с содранной кожей, и обычные житейские конфликты то, мимо чего проходят так называемые «здоровые» люди, становятся для них неразрешимыми. Мне кажется, что таким человеком был и Гаршин. Он мог вступиться за проститутку на улице, которую волокли в участок полицейские, он добился приема у всесильного диктатора генерала М. Т. Лорис-Меликова, когда на того было совершено покушение, и умолял его простить стрелявшего, подать пример милосердия. Это в те-то «…годы дальние глухие, когда царила ночи мгла…», как писал в поэме «Возмездие» Блок.
И еще Гаршин метался между матерью и женой, не в силах помирить их, тяжело переживал расхождение с братом Евгением. А тут еще и творческая пауза – любой пишущий человек тяжело переживает такие вещи, а Гаршин – в особенности. «Мое уменье писать унесла болезнь безвозвратно. Я уже никогда ничего не напишу. А кроме этого – на что я способен!»
19 марта 1888 года жена Гаршина упаковывала вещи, на 20-е были взяты билеты в Кисловодск. Художник Ярошенко предложил Гаршиным свою дачу на все лето. Скорее бы уехать прочь от промозглой петербургской полузимы, вечного мокрого снега, хмурого неба! Гаршин оживился, мечтал, как будет заниматься ботаникой, поднимется на хребет, откуда виден Эльбрус… Может быть, если бы успели уехать, все было бы по другому… Но 19 марта вечером Всеволод Гаршин вышел из квартиры и бросился в лестничный пролет. Странная подробность – он спустился на целый марш лестницы и бросился вниз фактически со второго этажа. Невысоко ведь. Ударился о печку, сломал ногу. Его перенесли в квартиру, он еще успел попросить прощения у жены, затем впал в беспамятство и 24 марта, в хирургической лечебнице Красного Креста на Бронницкой, не приходя в сознание, умер.
Если поднять голову и посмотреть наверх, то сейчас мы ничего не увидим. Но еще недавно освещало лестничную клетку потолочное окно. Большое, из двух приподнятых под углом створок, вроде парниковой крышки. Ничего не напоминает? Был у Гаршина рассказ «Attalea princeps» об оранжерейной пальме, рвавшейся вверх на свободу, разбившей стекло тюрьмы, но погубившей себя. Если нет пути вверх – тогда, может быть, вниз – тоже свобода?..
А прожил Всеволод Гаршин на этом свете тридцать три года, один месяц и двадцать один день.
И ничего не изменилось с тех пор. Только стал Поварской еще обшарпанней, да вход в парадную закрыли на кодовый замок… А в первом этаже прорублены широкие окна-витрины. Когда я проходила там последний раз, они пустовали…
Оглавление книги
