Книга: По следам литераторов. Кое-что за Одессу

Глава 7 «Неистовый» Корней

Глава 7

«Неистовый» Корней

В качестве 100 % доказательства того, что в «Одесской Библии» – романе «Золотой телёнок» – Ильф и Петров под Черноморском вывели Одессу, берут следующую фразу из главы VI:

На самом деле таких «закладок» бесконечно много. Мы уже упоминали фразу «В городском саду перестал бить фонтан» (Глава XII – попытка Паниковского под видом слепого обшарить карманы Корейко). Одесская киностудия – ещё пример такой «закладки»: Бендер приносит сценарий «Шея» на 1-ю Черноморскую кинофабрику – как мы уже отметили, в то время наша киностудия называлась «1-я кинофабрика ВУФКУ».

А вот Французский бульвар с 1920-го по 1990-й годы именовался Пролетарским. Название, положа руку на сердце, не более осмысленное, чем одесская «Заречная улица». Конечно, жители Пролетарского бульвара не могли вслед за профессором Преображенским признаться, что не любят пролетариат, но среди населения одной из престижнейших улиц Одессы пролетариев было немного. До революции это была дорога к Малому Фонтану, сплошь состоявшая из дач. Французским бульваром она стала в 1902-м году – одновременно с появлением первых жилых домов в начале улицы. После революции дачи превратили в санатории, в конце 1930-х примерно посредине бульвара появился Институт Филатова, затем первые жилые многоэтажки для сотрудников института и «дома специалистов», потом – напротив киностудии – жилой дом её работников (там проходили упоминаемые нами «посиделки» у Тодоровских). Затем территорию освоили несколько факультетов университета.

Сейчас, как принято в приморской зоне, идёт активнейшее строительство многоэтажных домов. Первый из них – ещё на Пролетарском бульваре – Генеральско-Адмиральский дом (ГАД). Короче, генералы, адмиралы, «люди со связями» (в советское время) и простые «ударники Капиталистического труда[209]» (в наше время) жили и живут здесь, так что устранение названия «Пролетарский» логично.

Французы здесь тоже в большом количестве не водятся, но винодел из Франции Анри Луич Рёдерер[210] 1898–05–03 заложил на Дороге к Малому Фонтану завод по производству шампанского – с тем, чтобы выпускать продукт, не уступающий по качеству французскому, произведенному в Шампани. Это ему удалось: продукция предприятия получила первую награду Всемирной выставки уже в 1904-м году. Экскурсия на Одесский завод шампанских вин, включающая осмотр знаменитых двухэтажных подвалов для выдержки двух миллионов бутылок[211] – стоящее дело.

А мы идём к началу бульвара, чтобы в итоге добраться до дома, где жил Корней Иванович Чуковский. Оставляем за спиной несколько улиц, перпендикулярных Французскому бульвару. Первая из них – улица Довженко (логично), вторая – улица Романа Кармена.

Великий оператор и режиссёр-документалист (1906–11–29 – 1978–04–28), как и Довженко, удостоен Ленинской премии. Довженко, как мы говорили, получил премию в 1959-м – посмертно – за киноповесть «Поэма о море», а Кармен – в 1960-м за фильмы «Покорители моря» и «Повесть о нефтяниках Каспия» (морская тема явно была в «фаворе»). Роман Лазаревич – самый авторитетный и титулованный кинодокументалист СССР[212]. Он начинал как фотограф в кольцовском «Огоньке», потом снимал как кинооператор гражданскую войну в Испании, важнейшие моменты Великой Отечественной, включая подписание Акта о безоговорочной капитуляции 1945–05–09[213]. На нас громадное впечатление в молодости произвела 20-серийная советско-американская картина «Великая Отечественная» (в американском прокате – «Неизвестная война»): в ней Кармен был режиссёром первой и заключительной серий. В Одессе, правда, Роман Лазаревич не работал; он уехал в Москву в 16 лет в 1922-м году после смерти отца. Лазарь Осипович Корнман (1876–1920) был популярнейший одесский писатель и журналист; может быть, логичнее было бы назвать улицу «улица отца и сына Карменов», но близость киностудии сыграла свою роль.

До революции улица некоторое время носила имя Санценбахера – она ограничивала с одной стороны дачный участок этого известнейшего одесского предпринимателя. В 1890-м году на своей даче (площадь позволяла) Вильгельм Иванович основал пивоваренный завод. Чтобы успешно конкурировать с другими производителями, Санценбахер применял самые современные технологии, включая дорогостоящее по тем временам производство искусственного льда. Нам предприятие было известно как Пивзавод № 1. У него были трудности с возвратом кредитов, но главной проблемой, приведшей к закрытию предприятия и сносу могучих корпусов из красного кирпича, стало расположение завода в таком элитном районе[214]. Остатки корпусов[215] можно разглядеть, если обогнуть 16-этажное здание по Французскому бульвару, № 16 и подойти к некогда симпатичному особняку на Романа Кармена, № 10.

Две «забавные подробности». Во-первых, Санценбахеру Одесса обязана стационарным зданием цирка, эксплуатируемым до сих пор[216]. Во-вторых, в яхтенных регатах участвовало парусное судно Санцебахера «Кармен». Впрочем, для полноты совпадения парусник должен был бы называться «Корнман», поскольку именно это – подлинная фамилия Карменов[217].

В здание киностудии упирается проспект Гагарина, названный так уже 1961–04–20, что ещё раз показывает, какой невероятный отклик имел первый – да ещё и наш, советский! – полёт в космос 1961–04–12. Предыдущее название – Ботаническая улица: это, как во многих аналогичных случаях, видно по названию прилегающего переулка. Забавно, что Ботанический переулок находится примерно в 1.5 км от Ботанического сада, и то – если по прямой.

Продолжаем движение по Французскому бульвару. По нечётной стороне – Удельный переулок. В его торце – Храм святого праведного Иоанна Кронштадского Русской истинно-православной церкви. Не в силах разобраться во всех хитросплетениях деятельности различных неканонических православных движений, отмечаем это, чтобы напомнить: в Одессе есть всё и ещё немножко.

О Пироговской улице, начинающейся от Французского бульвара, и старейшем военном госпитале, расположенном на территории, ограниченной первыми кварталами бульвара и Пироговской улицы, мы рассказывали во второй части первой книги. Сейчас посмотрим на ту же улицу не с военно-медицинской, а с литературной точки зрения.

Дом по Пироговской, № 1 построен специально для одесских литераторов. Его украшают две мемориальные доски – Ивану Петровичу Гайдаенко (1914–01–07 – 1994–09–08) и Владимиру Георгиевичу Лясковскому (1917–12–31 – 2002–05–28). Эти имена мало что скажут современному читателю, хотя Иван Петрович – автор 52 книг, председатель одесской писательской организации и при этом очень порядочный человек, заботившийся о собратьях «мастерах пера»: именно по его инициативе построен этот дом[218]. Владимир Георгиевич опубликовал 42 книги общим тиражом 5 млн. экземпляров, включая первую (1943 год!) книгу о подвиге молодогвардейцев[219]. Большие тиражи были типичны для времени, когда СССР держал марку «самой читающей страны». Сейчас же две-три тысячи экземпляров – хороший тираж.

Нет мемориальных досок на доме № 3, хотя в квартире № 56 жил Валентин Петрович Катаев, а в квартире № 95 Алексей Николаевич Толстой. Хозяйкой квартиры № 95 была Мария Фёдоровна Вальцер – крёстная мать Анны Ахматовой: очередной пример плотной одесской бесшовной мозаики[220].

Особенность квартала, расположенного напротив госпиталя: он весь проходной. Здесь нет типичного для Одессы живого воплощения английского выражения «мой дом – моя крепость», когда каждый дом имеет замкнутый двор. Послушаем «Юношеский роман» Катаева:

Несколько раньше идёт описание красоты и удобства домов. У Катаева, очень ценившего комфорт и многим в жизни поступившегося ради сытой и благополучной жизни, такие описания всегда очень выразительны (припомним, как описана в «Траве забвения» закупка еды Маяковским для ужина).

Короче, мы вас достаточно заинтриговали – можем потратить минут 10 и походить по двору между корпусами. Отсутствие замкнутого двора даёт возможность выйти на любую из четырёх улиц через десяток выходов – идеальное место, чтобы «уйти от хвоста». Но давайте дисциплинированно вернёмся на Французский бульвар, чтобы полюбоваться Мавританскими воротами – в них упирается Пироговская. Через ворота, по заверению Катаева, Пушкин ходил к морю. Шутка из цикла «Пушкин – наше всё»: ворота появились лет через 80 после пребывания Пушкина в Одессе.

Ещё один переулок по морской стороне Французского бульвара[221]носит имя вице-адмирала Азарова. Илья Ильич Азаров – член военного совета Одесского оборонительного района в период обороны Одессы. Он оставил очень хорошие воспоминания о том времени – книгу «Осаждённая Одесса»: мы её с удовольствием читали и перечитывали. Так что и его можно считать немного «мастером пера»[222].

Поход по улицам Уютной, Морской, Отрадной и Ясной прибережём до следующего раза. На этих улицах действительно очень уютно и отрадно – можем «застрять» там надолго и не успеть выполнить план основной экскурсии. Отметим только замечательный пример использования ассоциативного ряда в маркетинге: новый элитный дом на углу Отрадной и Ясной назвали «Ясная Поляна», а строящийся в этом же районе «клубный дом» получил имя «Граф» и слоган «Дом с характером»[223].

Основной план – осмотр снаружи театра Музыкальной комедии и переход к дому Чуковского. Рассматривая Одесскую Музкомедию, видим сходство с Оперными театрами в Харькове и – особенно – в Вильнюсе[224]. В здании театра по причуде кинорежиссёра фильма «Чародеи» Константина Леонидовича Бромберга разместился Научный универсальный институт необыкновенных услуг (НУИНУ). Именно фойе театра с легко узнаваемым громадным гобеленом стало местом нескольких массовых сцен, включая финальный бал. Именно по служебным коридорам Музкомедии[225] бродит заблудившийся герой Семёна Фарады – Семёна Львовича Фердмана (1933–12–31 – 2009–08–20), печально восклицая: – «Ну кто так строит!» С учётом того, что много лет спустя после долгожданного открытия театра в зале зимой всегда было очень холодно, а в последнем ряду и сейчас могут разместиться только зрители с очень худыми ногами, восклицание более чем точное.

«Чародеи» – яркий пример иллюстрации мысли Пушкина

Следственно, тех интеллектуалов, кто ждал экранизации культовой повести братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу», постигло ужасное разочарование. Но режиссёр – после успеха «Приключений Электроника» – решил на той же Одесской киностудии поставить вторую музыкальную комедию, и ему это удалось. А что от «Понедельника» ничего не осталось – это на восприятие фильма как новогодней сказки не влияет. Как говорил герцог, обсуждая памятник Мюнхгаузену в бессмертной горинско-захаровской комедии:

Сворачивая от Музкомедии на Пантелеймоновскую, останавливаемся у самого невзрачного дома первого квартала улицы – № 14. В архитектурном отношении значительно привлекательнее соседний дом № 12. Если задумать экскурсию «Одесса революционная» (почти секретную, так как основные мемориальные доски сняты), этот дом был бы важным объектом: в нём жил видный революционер Вацлав Вацлавович Воровский (1871–10–27 – 1923–05–10) – кстати, кроме прочего, литературный критик и политический фельетонист, так что тоже «мастер пера».

Но нас интересует литературный критик № 1 дореволюционной России – а он жил в доме № 14. На маленькой (соразмерно дому)[226] мемориальной табличке сказано: «В этом доме 1883–1905 гг. жил Корней Иванович Чуковский видный советский писатель, критик, литературовед» (как говорится, «орфография и пунктуация сохранены»).

Мы уже немного рассказывали о том, как появился псевдоним Корней Иванович Чуковский. Теперь же расскажем, что вышло из-под его пера.

Прежде всего – критические статьи, сделавшие Корнея Ивановича самым влиятельным литературным критиком дореволюционной России. Его реально считали вторым Белинским, писатели ждали оценки своих произведений и одновременно очень боялись этой оценки.

А ведь Николай Корнейчуков (1882–03–31 – 1969–10–28) был самоучкой. Из знаменитой 5-й гимназии его отчислили, как он сам писал, из-за «закона о кухаркиных детях»[227].

В 19 лет – в 1901-м году – он начал сотрудничать с газетой «Одесские новости» (помог его друг ещё с детского сада Владимир Евгеньевич (тогда так) Жаботинский. В 1903-м он едет как корреспондент «Одесских новостей» в Лондон. Вот каков был уровень одесской журналистики: местная газета могла позволить себе иметь корреспондента в Англии, да ещё платя 100 рублей ежемесячно. Командировка была одновременно свадебным путешествием. Причём невеста – Мария Арон-Беровна Гольдфельд – ради молодого (на два года моложе неё) мужа сбежала из дома и тайно крестилась, став Марией Борисовной. А ведь внешность Чуковского была очень нестандартной. По современным медицинским представлениям у него, возможно, был даже «синдром Марфана» – гормональный сбой, приводящий к гигантизму тела (с непропорциональным увеличением выступающих его частей – от пальцев до носа) и повышающий одарённость ума.

Эта одарённость ума позволила выучить английский по самоучителю до уровня, позволявшего быть корреспондентом в Англии, читать и переводить английских писателей (мы все читали рассказы о Шерлоке Холмсе, а кое-кто и Уолта Уитмена, именно в переводе Чуковского). Впрочем, обещанные деньги из Одессы приходили нерегулярно, не помогло и дополнительное сотрудничество с киевскими газетами. Сначала в Одессу возвращается беременная жена, а в 1904-м году сам Чуковский. Поселяется он на Базарной, № 2. В это время в соседнем доме – Базарная, № 4 – у Валентина Катаева появляется младший брат Евгений. Снова одесская бесшовная мозаика.

Чуковский захвачен духом революции 1905-го года, дважды посещает мятежный броненосец «Потёмкин» (правда, с мирной миссией – берёт у восставших моряков письма к их родным). Затем навсегда покидает Южную Пальмиру, возвращаясь в Северную[228], чтобы – как мы сказали ранее – стать новым Белинским. Кстати, в этом качестве он очень поддерживал футуристов и персонально Маяковского. До этого – ещё в 1908-м – публикует сборник «От Чехова до наших дней» – очерки о творчестве Чехова, Бальмонта, Блока, Куприна, Горького, Брюсова, и других литераторов. Сборник выдержал три переиздания в течение года – какой сборник аналогичной тематики выдержит три издания за год в наше время?

С 1917-го года Чуковский занимается Некрасовым. Благодаря ему число опубликованных стихотворений Некрасова увеличилось на четверть. Он также обнаружил и опубликовал прозаические произведения «поэта-демократа». Хотя сам Чуковский говорил, что самый близкий по духу ему писатель – Чехов, творчество Некрасова он изучал с 1917-го по 1962-й год[229], когда очередное издание монографии «Мастерство Некрасова» удостоилось Ленинской премии. Так что у нас прогулки от одного лауреата Ленинской премии к другому.

Ещё Чуковский – автор книг «Александр Блок как человек и поэт», «Ахматова и Маяковский», «Искусство перевода», «От двух до пяти» – эту более-менее знают, хотя большинство читало только первые страницы с яркими примерами забавных детских выражений. Но всё это меркнет, как звёздочки днём при солнечном свете, на фоне Чуковского – автора детских стихов. По данным Российской книжной палаты[230], в 2015-м году только в России издано 132 книги и брошюры его детских стихов тиражом почти 2.5 млн экземпляров. По этому показателю Чуковский – самый издаваемый детский писатель. Ужасно огорчился бы Самуил Яковлевич Маршак[231] (1887–11–03 – 1964–07–04).

Между тем детским поэтом Чуковский стал достаточно случайно – он начал развлекать заболевшего сына, а потом записал свои стихи. Примерно так же университетский преподаватель математики (и один из создателей математической логики) Чарлз Лютвидж Чарлзович Доджсон (1832–01–27 – 1898–01–14) решился записать и издать в 1864-м сочинённый им на прогулке с семилетней дочкой его знакомых Алисой Плезанс Хенри-Джорджевной Лидделл (1852–05–04 – 1934–11–16) рассказ об её приключениях под землёй. Так что в 1916-м году – в 34 года – он пишет первую сказку «Крокодил», в 1923-м «Мойдодыр» и «Тараканище»[232]. Сначала написание детских стихов казалось «тихой гаванью», но 1928–02–01 заместительница наркома просвещения Надежда Константиновна Крупская написала в газете «Правда» про сказку «Крокодил»[233]: «Такая болтовня – неуважение к ребёнку. Сначала его манят пряником – весёлыми, невинными рифмами и комичными образами, а попутно дают глотать какую-то муть, которая не пройдёт бесследно для него. Я думаю, «Крокодила» ребятам нашим давать не надо…» К счастью, это был только 28-й год, да и замнаркома с 1924–01–21 была не женой, а вдовой Владимира Ильича Ульянова, так что оргвыводов не последовало.

Более того, не последовало оргвыводов и после публикации в той же «Правде» 1944–03–01 статьи заведующего кафедрой марксизма-ленинизма МГУ Павла Фёдоровича Юдина (1899–09–06 – 1968–04–10) «Пошлая и вредная стряпня К. Чуковского»[234]. Приведём финал статьи:

Объективности ради скажем, что С. Я. Маршак тоже невысоко оценил «Одолеем Бармалея». Но повторим: «оргвыводов» не было ни в 1928-м, ни в 1944-м.

Чуковский остался корифеем детской литературы, что самого его – человека бесконечно одарённого и разнообразного в творчестве – очень огорчало. Двойственность внешнего и внутреннего мира – характерная черта Чуковского: он удостоен, кроме Ленинской премии, ордена Ленина и четырёх (!) орденов Трудового Красного Знамени, книги его издавались и переиздавались[235] – вместе с тем он контактировал с диссидентами и дневники его, охватывающие период с 1901-го по 1969-й годы (что само по себе поразительно) и опубликованные после смерти, показывают человека весьма мизантропического.

Эта двойственность мироощущения удивительно проявилась в двух его детях из четырёх – Лидии и Николае[236]. Лидия Корнеевна – диссидент, автор первой повести про репрессии 1930-х «Софья Петровна», лауреат «Премии Свободы» (Франция, 1980-й) и премии Сахарова (1990-й). Николай Корнеевич – советский по убеждениям писатель, член правления Союза писателей СССР, наиболее известный по роману «Балтийское небо».

Сам Корней Иванович пережил внезапно скончавшегося сына на четыре года и умер в солидные 87. В такой длинной жизни Одесса заняла совсем немного времени: от приезда в раннем детстве и до возвращения в Петербург в 1905-м – лет 20 (с учётом командировки в Англию и жизни в Николаеве). И мы совсем не хотим искусственно привязывать Чуковского к нашему городу: он действительно не ассоциируется с плеядой одесских писателей, рванувших в столицу примерно в том же возрасте 20 лет спустя. Но первые литературные опыты, создание семьи, рождение первого сына – всё это случилось в Одессе. В старой (1923 г.) песне на стихи соратника Маяковского Николая Николаевича Асеева (1889–07–10 – 1963–07–16) сказано: «Никто пути пройдённого у нас не отберёт». И Одессу не отнять из жизни Корнея Ивановича Чуковского.

Для завершения этой части экскурсии нам нужно пройти по Пантелеймоновской в сторону нарастания номеров до угла с Гимназической улицей: там логично расположено здание, где до революции размещалась 5-я мужская гимназия. Так получается, что обо всех писателях, учившихся в 5-й гимназии, мы будем рассказывать у домов, где они жили. О Чуковском уже рассказали. Но пройти по Пантелеймоновской до № 13 и полюбоваться на исключительно красивое здание этой гимназии стоит ещё ради одного товарища – Бориса Сергеевича Житкова (1882–09–11 – 1938–10–19). Мы сказали «товарища», а не «писателя», ибо в жизни он перепробовал массу профессий, хотя в итоге писательство и стало главным делом его жизни.

Как и здание управления Одесской Железной дороги, здание 5-й гимназии, хотя и имеет номер по Пантелеймоновской, но фасадом выходит на другую улицу – в данном случае Гимназическую. Более того, Гимназическая так названа именно потому, что начинается с этого шикарного здания. Впрочем, это мы уже рассказывали во второй книге, ведь нынче в здании – Главный корпус Одесского государственного аграрного университета. «Блеснув эрудицией», добавим, что Гимназической называлась некоторое время наша центральная – Дерибасовская[237] – улица. Было это, правда, в самом начале истории города – с июня 1811-го по апрель 1812-го года.

В гимназии учились Чуковский, Жаботинский, братья Катаевы и Борис Житков. О нём сходу вспомнят только при прочтении стихотворения Маршака «Почта». Именно в поисках неугомонного Житкова письмо объезжает Земной шар. Помните, в начале:

Потом (уже в Лондоне)

И в конце (снова в Ленинграде) – практически happy end:

Тут мы не удержимся и снова припомним байку про Евгения Петрова – на основе которой даже снят фильм с Кевином Спейси «Конверт». Герой фильма (в оригинальной легенде – Евгений Петров) отсылает письма на выдуманные адреса, чтобы получить письмо назад с почтовой маркой экзотической страны. И вдруг однажды приходит ответ. Из него следует, что в то время, когда Петров лежал в одесской больнице с воспалением лёгких без сознания, он же был в гостях у адресата письма в Австралии… Тем, кто не знаком с историей, советуем потратить 15 минут на этот короткометражный фильм[238]. История имеет один «минус» – Евгений Петров не знал английского языка – и одно объяснение – те, кто в 1930-е годы читали письма за границу, в мягкой манере разъяснили заслуженному журналисту и писателю, что так шутить не нужно…

Житков подружился с Чуковским еще в гимназии. Его отец преподавал математику в Новгородском учительском институте (в Великом Новгороде Житков и родился), поэтому – в отличие от Чуковского – гимназию он закончил и поступил в Новороссийский университет. После окончания естественного отделения Житков перепробовал – и успешно – массу профессий, что говорит о высоком качестве образования и отсутствии узкоспециализированной подготовки. Вообще в нынешнем бурнопеременчивом мире трудно рассчитывать всю жизнь проработать в одной профессии. Поэтому куда надёжнее получить подготовку пусть и не очень глубокую, зато широкую, и уже потом на её основе осваивать подробности конкретных видов деятельности.

За пять лет Житков был штурманом, ихтиологом, преподавателем физики и черчения, руководителем технического училища, путешественником. С 1911-го по 1916-й учился на кораблестроительном факультете Петербуржского политеха. С 1917-го года работает инженером в Одесском порту, в 1923-м переезжает в Петроград[239].

Ленинград был тогда центром детской литературы. В нём жили и работали главные лидеры направления – Маршак и Чуковский, величайший популяризатор науки Яков Исидорович Перельман (1882–12–04 – 1942–03–16)[240], работал Дом занимательной науки, издавались десятки журналов для детей. Житков сотрудничал в основных детских журналах, путешествовал, работал корреспондентом в Дании и писал-писал-писал. Только с 1924 по 1937 году вышло 12 сборников писателя. Смерть в 1938-м не остановила этот поток – как случается, если в писателе больше пробивного таланта, чем литературного. Житкова издают регулярно до сих пор. Неудачно получилось, увы, с главным произведением – романом о революции 1905-го года «Виктор Вавич». Его подготовили к изданию в ноябре 1941-го, но Фадеев несколькими точными фразами пустил тираж под нож. Он написал[241]:

Один экземпляр попал в главную библиотеку страны, другой сохранила (выкрала) Лидия Корнеевна Чуковская. Роман в итоге опубликовали даже не в Перестройку, а только в 1999-м. Книга, по словам Андрея Георгиевича Битова способная занять место между «Тихим Доном и «Доктором Живаго», книга, которую сам Борис Леонидович Пастернак – автор поэм «Девятьсот пятый год», «Лейтенант Шмидт» и «нобеленосного» романа «Доктор Живаго» – называл лучшим, что написано про 1905-й год, осталась известной только специалистам. Как сказал по этому поводу Андрей Битов – «Кроме текстов нужна ещё и судьба». Судьба сначала улыбнулась Житкову: он познакомился с Чуковским и тот уговорил его писать. Потом была к нему благосклонна: он занимался интересными делами, много путешествовал и много писал. Потом было совсем грустно: он умер от рака лёгких в 56 лет, и главная его книга выпала из контекста. Но у нас есть возможность её прочесть и оценить.

Оглавление книги