Книга: По следам литераторов. Кое-что за Одессу

Глава 9 Бремя больших ожиданий

Глава 9

Бремя больших ожиданий

Итак, мы находимся на улице Белинского – одной из примерно семи десятков улиц и переулков, в разное время носивших в Одессе «литературное» имя. Нам предстоит поход на удивительную улицу с одним рядом домов, обращённых к морю. Мы уже рассказывали о ней в части «Одесса военная» нашей первой книги[289]. Сейчас предстоит более подробное знакомство, ведь в доме № 8 жил Константин Георгиевич Паустовский, чья книга «Время больших ожиданий» – без преувеличения энциклопедия одесской жизни начала 1920^-х годов.

«Поход», конечно, слово громкое, так как нам предстоит пройти несколько кварталов, но по дороге мы встретим кое-что примечательное – и обязательно про это расскажем.

Начнём с того, что если на плане соединить квартиры Чуковского на Пантелеймоновской, № 14, Бялика на Малой Арнаутской, № 9, и Фруга на Белинского, № 12, то получится практически равносторонний треугольник со стороной метров 300. Поразительная концентрация выдающихся литераторов на квадратный метр. Конечно, не по этой причине они с такой симпатией относились к творчеству друг друга – но, как говорится, факт налицо.

Когда-то это была часть границы порто-франко – свободного порта, то есть территории бестаможенного ввоза товаров[290]. Потом границу переносили и старую границу причудливо именовали Старопортофранковской улицей. Затем части улицы, охватывающей центр города (по этой линии до сих пор идёт трамвай № 28), получали свои названия. Так, в 1898-м году появилась улица Белинского. Виссарион Григорьевич, несмотря на короткую жизнь (он умер в «классические» 37 лет), успел посетить Одессу, что засвидетельствовано мемориальной доской на здании бывшей гостиницы «Петербургская» (Приморский Бульвар, № 8).

Осматривая театр Музыкальной комедии[291], мы ранее забыли сказать, что на его месте был дом с адресом по улице Белинского, № 22. В нём жила Вера Евсеевна Слоним – будущий редактор, переводчик, машинистка, секретарь, критик и – в итоге – хранительница литературного наследия, а короче говоря – жена Набокова. Так что ещё один мастер пера Владимир Владимирович – хоть и опосредованно – имеет отношение к Одессе.

От Музкомедии переходим на нечётную сторону улицы. Хорошо просматривается 10-этажная «Ясная Поляна» на углу Отрадной улицы[292]. Впрочем, с Белинского её скоро «прикроет» вторая – пятнадцатиэтажная – очередь этого комплекса. Дом № 13 по Белинского – бывшая дача Г-на Консельского, ныне – один из самых роскошных одесских ресторанов «Александровский»[293]. По адресу № 9/11 находится Областной туберкулёзный диспансер, где размещён организованный другом нашего отца Заслуженным врачом Украины Л. Г. Авербухом «Музей борьбы с туберкулёзом». О Леониде Григорьевиче мы рассказывали в Книге 2 (стр. 107–108), где также сообщили, что наша бабушка по отцу Любовь Ефимовна Кизер-Вассерман была одним из крупнейших одесских фтизиатров.

Здание под № 11 выделяется мощью форм и солидностью, хотя в нём всего два этажа. Его построил в 1914-м году Фёдор Павлович Нестурх (архитектор также нашей Научной библиотеки) и оно должно было войти в комплекс Евангелической больницы. Идея больницы появилась в 1880-м, земля куплена в 1886-м, строительство начато в 1890-м, корпус Нестурха закончен как раз к началу «Германской войны». Живая иллюстрация печальной шутки: «Пока найдёшь место под солнцем – уже вечер». Прекрасно и второе здание комплекса, перпендикулярное Белинского, но тоже солидное и красивое. Судя по табличке на фасаде, в нём размещалась амбулатория.

Поскольку Одесса, как мы отмечали, занимает первое место в мире по числу знатоков города на душу населения, на каждый городской объект можно найти детальную информацию. Например, про прекрасную территорию туберкулёзного диспансера, в силу близости к морю периодически подвергаемую атакам желающих поставить на ней очередные элитные многоэтажки[294], можно прочесть следующее: «Краевед Р. Шувалов установил, что здесь некогда была загородная дача князя Г. М. Кантакузина: «дом каменный, сад разного дерева, кроме диких, 1500 штук (остатки сада сохранились), 2 колодца, каменная изгородь». Здесь гостил руководитель греческого освободительного движения А. Ипсиланти»[295]. О роли Одессы в освобождении Греции мы писали в начале главы 4.

В доме № 5 находится «Музей современного искусства», созданный при активном участии друга нашей семьи Заслуженного экономиста Украины председателя правления банка «Восток» Вадима Викторовича Мороховского (он и сам в молодости много и сильно участвовал в интеллектуальных играх, и сын прекрасного капитана известнейшей из одесских команд спортивного «Что? Где? Когда?» и телевизионного «Брэйн-ринга» Виктора Яковлевича Мороховского – увы, очень рано ушедшего из жизни; Анатолий много лет играл в этой команде). Советуем посетить этот небольшой, уютный и неординарный музей.

В этом славном особнячке в советское время был Одесский филиал Советского комитета защиты мира. Иван Петрович Гайдаенко (о нём мы рассказывали у «писательского» дома на Пироговской, № 1) возглавлял не только Одесскую писательскую организацию, но и – в течение 20 лет – эту общественную организацию. Еще в декабре 1936-го года он – двадцатидвухлетний моряк – был захвачен франкистами на судне «Комсомол», перевозившем грузы в охваченную гражданской войной Испанию. Опыт полутора лет пребывания сначала в испанской, потом в немецкой тюрьме не мог не отразиться в желании бороться за мир – пусть и в советском бюрократическом варианте. Кстати, мы помним организуемые время от времени (как правило, пару раз в год) переводы однодневной зарплаты в «Фонд защиты мира».

Напротив – в угловом доме, имеющем адрес уже по Большой Арнаутской – пятый этаж имеет окна увеличенного размера. Это – один из двух специализированных домов художников с мастерскими на последнем этаже. Другой расположен на бульваре Искусств сразу за памятником конструктору Александру Эммануиловичу Нудельману[296]. На обоих домах мемориальные доски, посвящённые жившим и работавшим там художникам. Художники, не входившие в «ближний круг», довольствовались мастерскими в подвалах, неудобными для людей, чей труд требует хорошего естественного освещения. Тем не менее даже получение подвальной мастерской было большой удачей. К тому же площади таких мастерских были неплохие. Так, наш друг Илья Зомб[297] жил в небольшой однокомнатной квартире, но имел трёхкомнатную мастерскую. Большая[298] подвальная мастерская (как раз напротив дома «маститых» художников) была и у нашего родственника Люсьена Вениаминовича Дульфана[299]. Не по причине родства с ним, а объективности ради скажем, что одна его выставка собирала больше зрителей, чем выставки всех вместе взятых жильцов «художественного» дома напротив.

Напротив памятника Нудельману на бульваре Жванецкого стоит табличка с удивительным текстом. Приводим его как имеющий непосредственное отношение к теме наших прогулок: «На этом месте в нач. XX в. находился сад О. В. Васильевой, история продажи которого легла в основу замысла пьесы А. П. Чехова «Вишнёвый сад»». Из, так сказать, «выходных данных» на табличке только дата:2013–11–21. Поэтому о достоверности изложенного сказать ничего не можем. Для одесситов, конечно, приятно думать, что это (снова припомним горинского Мюнхгаузена) – «… не факт. Так оно было на самом деле». Реально же пьеса отразила обстоятельства, бытовавшие в то время по всей России: вряд ли история сада г-жи Васильевой уникальна. Во всяком случае в фундаментальной биографии Дональда Рейфилда (Donald Rayfield) «Жизнь Антона Чехова», где максимально подробно описываются все приезды Чехова в Одессу, про этот сад ничего не говорится.

Мы помним, что идём к дому Паустовского – но, как предупреждали ещё в предисловии, отвлекаемся по дороге на всё, что нам кажется интересным. На углу улицы Белинского и Лермонтовского переулка – Украинский НИИ Медицинской реабилитации и курортологии. Когда-то друг отца Даниил Наумович Вайсфельд[300] выпустил книгу «Курорты Одессы». Помним, как он преподнес её нам с шутливой надписью «Если вас одолеют стрессы, помните, вам помогут «Курорты Одессы»» – причём использовал в этом тексте слова «Курорты Одессы» из заголовка книги. Тогда в Одессе действовала масса санаториев: одних военных было три. Теперь, чтобы изучать курортологию, институту нужно рассматривать все курорты Украины.

В институте много лет работала знаменитый одесский невролог, Главный специалист Одесского центра реабилитации детей-инвалидов доктор медицинских наук профессор Ирина Викторовна Галина. Для всей Одессы друг отца был Даниилом Наумовичем, а для нас просто «дядя Дима» – вот и его жена была и есть «тётя Ира». Общаясь с ней, сразу попадаешь в атмосферу невероятного обаяния, доброжелательности, с ней просто так уютно и тепло, что совершенно не думаешь, что перед тобой выдающийся врач, чьей помощи ждут и на кого – как на последний шанс – надеются родители детей со страшным диагнозом «детский церебральный паралич». Мы же надеемся, что наша «тётя Ира» ещё много лет будет с успехом выполнять свою благородную работу.

Идею о том, что на втором поколении природа отдыхает, выдумали избалованные дети, не захотевшие трудиться так же добросовестно, как их родители. Младшая дочь – Наталья Данииловна Вайсфельд – одна из самых молодых докторов физико-математических наук и заведующих кафедрами нашего национального университета имени Мечникова (с точки зрения нас, учившихся в ВУЗе в 1970-е годы – единственного университета Одессы). Имя же Марии Галиной хорошо известно тем, кто следит за современной литературой. Дружа с ней, мы не можем быть объективны, поэтому ограничимся статистикой: шесть сборников стихов, 15 – художественной прозы, семь – нехудожественной (как сейчас говорят – «нон-фикшн»), 25 литературных наград и премий. Мария очень хотела пойти по нормальному пути таких писателей, как Чехов, Вересаев, Арканов и Горин – то есть поступить в МЕДин. Не удалось – то ли в приёмной комиссии был какой-то недоброжелатель её семьи, уже тогда весьма заметной в одесской медицинской среде, то ли сработала общесоветская установка: строже экзаменовать детей интеллигенции – то ли по классовым соображениям, то ли для компенсации стартового преимущества людей, с детства пребывающих в условиях, способствующих развитию[301]. Пришлось становиться биологом, защищать диссертацию, работать в Норвегии[302], чтобы пополнить ряды московских литераторов, сформировавшихся в Одессе (и, как правило, известных за пределами малой родины куда больше, чем на ней).

Ещё две микроостановки. Бюст бравого военного на доме № 19 – бюст генерала от инфантерии Лидерса (за институтом курортологии незаметно начинается Лидерсовский бульвар, но на Белинского мы ещё вернёмся). Про Лидерса мы уже рассказывали[303], как и про то, что в доме № 17[304] родился лейтенант Шмидт. Так что чисто технически Остап Бендер мог быть его сыном – он заканчивал частную гимназию Илиади в Одессе[305].

Мы свернули в переулок Веры Инбер, как и обещали в главе 5. Типографию её отца реорганизовали в один из цехов Одесской книжной фабрики. Владимир был в нём во время «производственного ориентирования», как называли тематические экскурсии старшеклассников – было очень интересно. Перестройку Книжная фабрика – как и большинство одесских предприятий – не пережила. Теперь на её месте очередная «элитоэтажка».

Поворот налево – мы на Черноморской улице. Перефразируя «Горе от ума», скажем: «Оползень способствовал ей много к украшенью» – после него осталась только чётная сторона, обращённая к мору. Из окон вид на море, нормальный для любого приморского города – кроме, как мы не раз говорили, Одессы до недавней застройки береговой части высотками.

Дом № 10 – административное здание Одесского центра стандартизации и метрологии. Особняк не так прост, как кажется: снаружи он выглядит двухэтажным, но реально в нём и рабочий цокольный этаж и чердак, так что фактически это четырёхэтажное здание. Практически аналог Белого дома в Вашингтоне, где, правда, кроме цокольного этажа и четвёртого, скрытого высокой балюстрадой, есть ещё два подземных этажа. К тому же в Белом доме три лифта, в маленьком здании центра метрологии – всего один.

Дом № 8 украшает мраморная доска с надписью «В этом доме в 1920–1922 годах жил русский советский писатель Константин Георгиевич Паустовский 1892–1968» и большим мраморным даже не барельефом, а скорее портретом писателя. Рядом в пристройке расположился филиал Одесского литературного музея – дом-музей Константина Георгиевича Паустовского. Есть несколько музеев Паустовского: самый крупный, естественно, – Литературный музей-центр в Москве, издающий даже журнал «Мир Паустовского»; есть дом-музей в Тарусе, где он жил; есть в городе Старый Крым. Но наш музей реально создан общественной организацией «Товарищество Мир Паустовского», потому что в Одессе – его культ.

Началось с того, что когда улица (ей сейчас вернули историческое название Черноморская), называлась в честь Николая Артуровича Гефта[306], на цокольном этаже одного из домов метровыми буквами было написано «Улица Паустовского». И даже то, что именем Паустовского назвали улицу в спальном районе «посёлок Котовского», где в одной стандартной девятиэтажке жило больше людей с адресом «улица Паустовского», чем на всей улице Гефта, не изменило положения: именно эту улицу «в народе» продолжали называть улицей Паустовского.

Одесситы видят в Паустовском пример гипнотического действия, оказываемого нашим городом на творческих людей. Наверное, это – причина культа Паустовского в нашем городе. Музей, созданный общественностью; первый памятник писателю – в виде сфинкса в Саду скульптур Одесского литературного музея; упомянутая надпись «Улица Паустовского» – всё это как бы говорит: «Если даже этого писателя, такого далёкого по темпераменту и по литературному стилю от Одессы и её знаменитых литераторов, «пронял» наш город, то мы живём в удивительном месте».

Паустовского «проходили» в школе. Наверное, это был приговор: кто во взрослой жизни возвращается к писателю, включённому в школьную программу? Описание Мещерского края Паустовским порождало невыносимую скуку, не больше энтузиазма вызывала повесть «Кара-Бугаз» про одноимённый залив Каспийского моря, хотя именно эта повесть выдвинула Паустовского в первые ряды советских писателей в начале 1930-х годов. При этом фильм 1935-го года, снятый по ней Александром Ефимовичем Разумным (режиссёром «Лейтенанта Шмидта» – см. гл. 4), не был выпущен в прокат. Впрочем, за эту неудачу режиссёра – вопреки расхожим легендам – не репрессировали: он снял не только фильм «Тимур и его команда» (1940), заложивший (вместе с повестью Аркадия Гайдара, конечно) основы тимуровского движения, но и первый литовский художественный фильм «Игнотас вернулся домой», заложивший основы блистательного литовского кинематографа эпохи СССР (с ним мог конкурировать – при всей несхожести – только грузинский кинематограф).

Вернёмся, однако к Паустовскому. В школе мы его изучали прилежно, как и положено «круглым» отличникам, но не любили. Вот и Дмитрий Быков признался, что любит его потому, что сам много времени проводил, как и Паустовский, на Оке. Должно быть, поэтому Быков не включил Паустовского в свой учебник «Советская литература». А ведь ходили разговоры, что в 1965-м, когда Паустовского (и Ахматову) выдвигали на Нобелевскую премию по литературе, СССР заключил большой торговый договор на поставку нам шведских судов с тем, чтобы премию вручили Шолохову.

Мы не можем проверить, является ли Нобелевская премия Шолохову в большей степени заслугой министра внешней торговли СССР Николая Семёновича Патоличева[307] или самого Михаила Александровича. Но «Тихий Дон» – на самом деле величайший русский роман XX века, безусловно заслуживающий и высшей литературной награды и глубокого прочтения (у Паустовского – при всём нашем уважении к нему – нет произведений сравнимого размаха и глубины). Также советуем прочитать «Нобелевскую речь» Шолохова, где есть отсылки к Священному Писанию – и нет ничего про «руководящую и направляющую роль КПСС». Травли Пастернака это не искупает, но тем не менее…

Что-то мы всё отвлекаемся от Паустовского. Больше так не будем. Осенью 1958-го года в Тарусе на Оке Константин Георгиевич закончил книгу «Время больших ожиданий». Это была четвёртая из шести книг, составивших «Повесть о жизни». Она не успела войти в светло-коричневый шеститомник, выпущенный «Худлитом» в том же 1958-м нормальным для живого советского классика тиражом 300 000 экземпляров. Поэтому, когда в 1963-м году Паустовский заканчивает последнюю книгу – «Книга скитаний», все шесть повестей издают отдельным двухтомником.

Про Паустовского можно сказать много хорошего. Окуджава, конечно, льстил мастерам пера, когда писал (и пел):

но к Паустовскому это относится в полной мере. Такую честность в работе он привил и своим ученикам семинара прозы Литературного института имени Горького: Борису Исааковичу Балтеру, Юрию Васильевичу Бондареву, Инне Анатольевне Гофф, Юрию Валентиновичу Трифонову, Григорию Яковлевичу Фридману (Бакланову), Владимиру Фёдоровичу Тендрякову (кто, как мы, читал всех этих авторов, согласится с нашей оценкой). А ещё Паустовский – невероятное явление для «генерала идеологического фронта» (он заведовал кафедрой литературного мастерства Литературного института; извините за тавтологию – это не мы придумали) – не был членом КПСС, не написал ни строчки о Сталине, не подписал ни одного письма с осуждением «врагов народа».

Паустовский был составителем важнейших литературных сборников «оттепели»: «Литературная Москва» и «Тарусские страницы». Последний сборник вышел в Калужском книжном издательстве в 1961-м году тиражом «всего» в 75 тысяч экземпляров. Этот сборник – одна из жемчужин книжной коллекции семьи Владимира. Не будем перечислять авторов сборника, просто разместим содержание среди иллюстративного материала книги – сами оценИте!

А ещё, как сейчас принято говорить, «вишенка на торте». В своей книге «Воспоминания» Марлен Дитрих рассказала, что прочитав рассказ «Телеграмма», уже не могла забыть неизвестного ей ранее русского писателя. Потом она была «опьянена его прозой»[308] после прочтения двухтомной «Повести о жизни» и сожалела, что единственная встреча произошла на её концерте в Москве незадолго до смерти Паустовского.

Одесситы тоже «опьянены его прозой», когда читают «Время больших ожиданий». Вслед за Лениным, сказавшим (если верить очерку о нём Горького[309]) о Троцком «С нами, а – не наш», мы можем то же сказать о Паустовском, но нажимая на первую часть: «хоть не наш по биографии, без капли гедонизма, без южного темперамента, сочности и цветистости (и прозы и жизни), а с нами». Именно это так радует одесситов при чтении этой книги.

«Дни наши сочтены не нами», – мудро поучал Альбера «проклятый жид», он же «почтенный Соломон» в «Скупом рыцаре» Пушкина[310]. Паустовский, родившийся в 1892-м, был старше всех писателей «одесской школы». Даже раньше сформировавшийся как писатель Бабель был моложе его на два года, Багрицкий – на три, Катаев и Ильф – на пять, Олеша – на семь, Евгений Петров – на 10. Но только Валентин Петрович Катаев пережил Паустовского, прожив солидные 89 лет.

К моменту выхода «Времени больших ожиданий в 3–5-м номерах журнала «Октябрь»[311] за 1959-й год из всех упомянутых мастеров пера жив был только Олеша, да и то ушедший в глухое молчание, прерванное только посмертной (а смерть Олеши пришлась на следующий – 1960-й – год) публикацией «Ни дня без строчки». Перефразируя горинско-захаровского Мюнхгаузена: «Давно ли Вы продолжили публиковаться? Сразу после смерти».

Поэтому повесть, где даны такие прекрасные портреты друзей Паустовского, работавших с ним в газете «Моряк» и просто встречавшихся с ним в голодной, разорённой двумя войнами, но неунывающей и живущей большими ожиданиями Одессе, не могла не понравиться читателю – особенно одесскому. Конечно, Катаев чуть позже подарил нам большое число повестей и романов «за Одессу» своей юности. Но, во-первых, они написаны своеобразным и непростым стилем позднего Катаева, а во-вторых, опубликованы уже в 1960-е и 1970-е годы.

Паустовский первым ярко и подробно рассказал об Исааке Бабеле – буквально через пару лет после «реабилитационного» XX съезда. Такое большое внимание Бабелю в книге – исходная причина разногласий с Твардовским, хотя тот, что удивительно, всего через три года опубликовал в «Новом мире» «Один день Ивана Денисовича» Солженицына[312]. Даны портреты и других до обидного рано ушедших друзей. Но, главное, дан яркий, выпуклый и – несмотря на описываемые невероятные трудности и лишения – оптимистический портрет нашего города. И этот заражающий и заряжающий оптимизм – ещё одна причина популярности и книги, и её автора. Как шутили в эпоху Перестройки: «Пережили разруху – переживём и изобилие!». Если Одесса выжила после таких испытаний, какие описаны во «Времени больших ожиданий», она не умрёт никогда!

Музей[313], около которого мы стоим, в наибольшей степени посвящён, что логично, именно этой книге. Экспонаты, в нём представленные, иллюстрируют яркую и своеобразную эпоху, с блеском изображённую Константином Георгиевичем. Почтение к книге столь велико, что в музее хранится даже экземпляр для слепых, изданный шрифтом Брайля[314]. Несмотря на скромные размеры музея, знакомство с его увлекательной экспозицией требует немало времени. Поэтому предлагаем экскурсантам сделать это самостоятельно в следующий раз. А мы идём дальше, чтобы рассказать ещё, выражаясь по-одесски, много разного.

Черноморская улица не только односторонняя, но и фактически одноквартальная. Специально не проверяли, но скорее всего это самая маленькая улица Одессы: на ней всего 10 домов, включая два детских сада, что приятно. До строительства 11-этажного дома, получившего № 1[315], и жителей на Черноморской было скорее всего меньше, чем на всех других улицах Одессы[316]. Это ещё больше подчёркивает элитный характер места. Элитный дом на 200–300 квартир – не оксюморон ли это?

Если идти по Черноморской в сторону уменьшения номеров, то слева обнаружится безымянный проезд на Лидерсовский бульвар[317], а за ним – красивый особняк, где размещено Генеральное консульство Турции в Одессе. Как видно, консульства занимаются не только выдачей виз, ведь с Турцией – безвизовый режим. В Одессе много консульств: на нашем маршруте ещё будет румынское.

Педантичных экскурсантов проинформируем, что Турецкая Республика не оригинальна: на этой же улице – правда в особняке № 27 по отсутствующей ныне морской стороне – перед самой Первой Мировой было Австро-Венгерское консульство. Рядом – в доме № 25 – находился тот самый гарем, который то ли скрашивал, то ли укоротил жизнь иранского шаха (см. главу 1). Как принято теперь выражаться – «Совпадение? Не думаю». В доме № 21 в 1903-м году гостил Владимир Галактионович Короленко, а в доме № 11 летом 1913-го гостила внучка Льва Николаевича Толстого – Софья Андреевна Толстая, будущая жена Сергея Александровича Есенина[318].

Кроме консульств, в Одессе ещё с советских времён – на упомянутой в начале главы улице Отрадной – есть представительство МИДа. Там Владимир получал первый – служебный (!) – загранпаспорт, чтобы на турецком судне прийти в Грецию и улететь через Будапешт в Москву. С учётом того, что паспорт был СССР, а дело было через полгода после его распада, история практически шпионская. Но мы – в отличие от Паустовского – пока не пишем «Повесть о жизни» в двух томах, поэтому ограничимся только одним замечанием: наблюдение за режимом работы порта Салоники позволило Владимиру предсказать греческий экономический кризис за 20 лет до этого события.

Если пройти ещё дальше, то за упомянутой многоэтажкой с адресом Черноморская, № 1, стоит особнячок, такой же таинственный, как здание Центра стандартизации и метрологии. С фасада он двухэтажный, но мы видим его со двора, где в силу уклона местности цокольный этаж превращается в полноценный первый, а вместо чердака на флигеле, ближнем к морю, есть надстройка, делающая здание вообще четырёхэтажным. До революции именно в этом особняке, построенном архитектором Франческо Джузепповичем – Францем Осиповичем – Моранди, жил генерал Лидерс. Отсутствие других построек в сторону моря придавало даче Лидерса стратегическое значение. И не зря в военное время – в 1854-м году – на даче Лидерса располагался штаб главнокомандующего обороны Одессы Дмитрия Ерофеевича Остен-Сакена.

Затем в этом особняке размещался роддом, причём в надстройке – родовой зал, что непросто с учётом отсутствия лифта. Знаем это по «впечатлениям» жены Владимира Инны: здесь в 1995-м году родилась их дочь – и соответственно племянница Анатолия – Мария. Это тоже было «время больших ожиданий» и больших трудностей, выразившихся, в частности, в том, что в какой-то момент Инна осталась в роддоме одна – так мало одесситов (и не только) решалось завести детей в 1995-м. Какой-то вид детского питания мог достать только Анатолий в Москве – и получение посылки с банками нужного порошка у проводника поезда Москва – Одесса было важнейшим событием. Специально отмечаем для любителей поностальгировать… Впрочем, роддом закрыт. Пока его не снесли, но скорее всего – место отличное – снесут и возведут очередную многоэтажку.

Перед бывшим роддомом – часть парка Шевченко. Мы ещё помним деревянные павильоны шахматно-шашечного клуба, игротеки, где можно было взять напрокат настольные игры, и библиотеки. Место не меняло облик лет 40, что позволило без строительства декораций в 1978-м году снять эпизод мосфильмовской картины «Тактика бега на длинную дистанцию», где герои узнают о начале Великой Отечественной войны… Сейчас здесь паркуют автомобили.

Въезд на Трассу Здоровья, идущую вдоль моря до Аркадии километров шесть, обозначен Аркой Ланжерона. Здесь была его дача. Когда-то до неё доходил маршрут упомянутого трамвая № 28. Здесь наш дедушка Илья Владимирович, работавший вагоновожатым во время учёбы в Нархозе, проявил смекалку и включил реверс электродвигателя, чтобы не разбить трамвай на покрытых опавшей листвой рельсах (тут приличный уклон). Ватманы[319] менее сообразительные, чем наш дедушка, свои трамваи повредили… Вообще мы уже рассказывали[320], что дедушка был человек неординарный, не совпавший со временем, в котором ему суждено было прожить свою жизнь.

От арки идём назад в город по Лидерсовскому бульвару. Справа – Аллея Славы[321], слева – шестнадцатиэтажный трёхлучевой жилой дом, называемый в народе «Мерседес». Он – один из престижнейших в городе. Среди жильцов – товарищ Владимира, успешный бостонско-московский предприниматель и настоящий одессит Юрий Михайлович[322] Михель. Бывая в его гостеприимной квартире, мы обращаем внимание на то, что в Одессе даже в самых престижных домах красота – внутри квартир; вестибюли, лестницы и лифты – скромнее. На Западе мы наблюдали противоположную картину: небольшие квартиры с простыми встроенными шкафами и скромным санузлом сочетаются с прекрасными лифтами, вестибюлями, закрытым бассейном и тренажёрным залом. Как говорили в своё время, «два мира – два образа жизни».

Лидерсовский бульвар – как и Черноморская – односторонний, т. к. он ограничивает парк Шевченко. На нём «Одесская академия тенниса», не включённая нами, однако в прогулки по ВУЗам Одессы (смайлик), и Городская клиническая больница № 3. Больница, увы, для нас памятная: в ней ушла из жизни наша бабушка по материнской линии Анна Давидовна Ошерович (по мужу Баум).

При её жизни мы не знали выражения «street smart», но её точнее не опишешь. Бабушка была последним – седьмым! – ребёнком в семье; мать родила её в 1904-м в 44 года. Отец семейства умер вскоре после этого, жили очень бедно, бабушка проучилась всего три класса, но писала безукоризненно грамотно. Была она весёлой, очень остроумной и по-житейски мудрой. До конца своих дней обладала изумительной памятью и «чувством времени» в буквальном смысле слова: будучи разбужена ночью, могла сказать, который час. Под старость она периодически жила то с нами, то с семьёй тёти, и это время мы очень любили. Но больше времени жила сама, в соответствии со своим характером – сильным и независимым. Возраст не признавала: на 80-летие пошла в фотоателье и сказала: «Я готовлюсь к 70-летнему юбилею, но вы сфотографируйте меня так, чтобы видно было, что мне 60» – и получилось! Примерно в этом же возрасте, когда врач предложил временно походить с палочкой, отказалась со словами: «Ну, тогда все подумают, что я старенькая».

Ушла красиво: до последнего дня жила полноценно, внезапно случился инфаркт, скорая забрала в эту 3-ю больницу, бабушка ещё заметила: «Хорошо, больница в парке, воздух там чистый», а через пару дней её не стало. Хоронили точно в день 82-летия. Переживала, что не дождалась правнуков (Анатолий на вопрос, дождётся ли она при своей жизни внуков, отвечал – в её стиле – что не дождётся и при ЕГО жизни).

Пережила всех своих братьев и сестёр[323]. Большой радостью под старость было переписываться со старшим братом. Он вместе со старшей сестрой ещё до Первой Мировой уехал в СГА. С ними прервали связь в 1930-е и чудом восстановили в эпоху «разрядки» в начале 1970-х.

Тогда мы получили фотографии американских родственников, чтобы поразиться силе генов: один из американских кузенов мамы выглядел как близнец её одесского двоюродного брата. Напомним: такое же сходство было у Николая II и английского короля Георга V. Но у тех был хотя бы сходный образ жизни. Наш же дядя Даниил прожил непостижимо драматическую жизнь. Прошёл фронт: оборона Одессы, плен в Крыму, невероятное событие – из плена его отпустили в Одессу, не разобравшись, что он еврей. Потом он прятался в оккупированном городе и не мог ни при каких болезнях оказаться в больнице, чтобы не выдать себя некоторыми анатомическими особенностями юноши, рождённого в иудейской семье. В Одессе он женился на немке (как мы понимаем – настоящая любовь), её отца выслали после освобождения города, дядя Даниил поехал к нему и по дороге что-то пытался продать, чтобы материально помочь тестю в ссылке. За что сам был арестован и посажен как спекулянт. Наверное, его американский кузен тоже не как сыр в масле катался, но такую жизнь не прожил. И при этом у них даже очки были одинаковые.

Ещё невероятнее, что ещё у одного двоюродного брата мамы была такая же судьба: плен, освобождение, подпольная жизнь в Одессе, смена фамилии на русскую и чудесное спасение. Говорят: снаряд в одну воронку дважды не попадает. Как видим, при плотном обстреле попадает.

С южной стороны (выражаясь по-американски) территорию больницы ограждает Обсерваторный переулок. Обсерватория – куда, напомним, перенесли планетарий – рядом, в парке Шевченко. Переулок примечателен, во-первых, тем, что сначала в плотной его застройке ухитрились найти место для девятиэтажной новостройки, а потом разместили ещё и шестнадцатиэтажный дом: все хотят квартиры с видом на море и парк по соседству. Во-вторых, мы помним изумительное название переулка в позднесоветское время: переулок Тон Дык Тханга. Напомним, что «товарищ Тон» был вторым – после смерти Хо Ши Мина – президентом Северного (социалистического) Вьетнама, а после победы Севера над Югом (почти как в СГА) – президентом объединённого – и тоже социалистического – Вьетнама. Вступил он на эту должность, созданную после объединения страны, в 1976-м году – в 88 лет – и пробыл на ней 4 года до своей смерти в 92 года[324]. Он был решительным президентом: при нём армия Вьетнама, закалённая в многодесятилетних войнах, вошла в соседнюю Камбоджу – в тот момент Кампучию – и освободила её от «красных кхмеров», чем спасла миллионы её жителей. Ещё мы помним, что в трёхэтажном здании по Тон Дык Тханга, № 8 было одесское отделение «Укрпрофздравницы», обеспечивающей профсоюзными путёвками в десятки одесских санаториев. Самое забавное, что эта структура существует до сих пор[325], однако в виде частного акционерного общества; не исключено, что доходы её даже увеличились по сравнению с социалистическими временами, хотя количество санаториев и отдыхающих уменьшилось, наверное, в сотню раз. Впрочем, эту грустную тему мы уже освещали[326].

Что-то мы отвлеклись от наших литераторов. Продолжим о них в следующей главе.

Оглавление книги