Книга: Кнайпы Львова

Шинок «Селедка на цепи»

Шинок «Селедка на цепи»

Об этом кабаке оставил воспоминания Остап Тарнавский. В центре торговой площади Брестской унии (теперь Лыпневая) был кабак, который отличался постоянно большой клиентурой уже благодаря тому, что рынок был каждый день людный, и всякий на базаре не отказывался от рюмки. Кабак этот получил в аренду в 1942 г. студент Василий Найда и скоро сумел сделать из него прибыльное предприятие, в которое не только заходили торговцы с площади, но и актеры и писатели, и даже представители власти. Сам Найда не успевал администрировать свое предприятие, и ему на помощь пришли друзья: один из них студент Политехники и в то же время обладатель хорошего баритона, благодаря которому попал солистом на сцену Оперного театра, Иван Вересюк, и Тарас Мигаль, который учился в медицинской школе. Вересюк был человек деловой, закончил курсы агрономии и начал свою карьеру в театре, давно был членом организации националистов. Это благодаря ему в кабаке начало собираться художественное общество, в котором бывали актеры, дирижер оперы Лев Туркевич, директор театра Владимир Блавацкий.

Сначала Мигаль получил в аренду кабак Винда, но поскольку сам любил выпить и угостить коллег, то и бизнес не удался. Тогда перекинулся в трактир на площади Брестской унии.

Писатель Тарас Мигаль был очень колоритной личностью. О нем вспоминают, что он постоянно носил с собой папку, а в папке должны были непременно быть бутылочка и какая-то закуска. После немецкой оккупации Мигаль быстро нашел дорогу в комитет питания, в котором контролировали продуктовые карточки. Использованные карточки, которые продавцы лепили на листе и возвращали в комитет, должны были уничтожаться. И чиновники нашли дорогу, чтобы эти карточки перепродать на черный рынок, их отклеивали с листов, использовали вторично при покупке продуктов в магазинах, предназначенных для немцев, и таким образом процветал черный рынок. У Мигаля всегда были эти карточки, и он знал, как их выменять у знакомого мясника — владельца мясной лавки Масюкевича по улице Стефана Батория.

Как выглядел кабак, можно узнать из повести Мигаля «Селедка на цепи»: «На каждом углу площади находился кабак. И хотя назывались эти забегаловки по-разному — «Завтраки», «Закусочная», «Пиво — воды», «Буфет», — ни одна комиссия мира не нашла бы ни малейшей даже разницы в меню, способе обслуживания. Подавались здесь те же сорта пива, и селедки выглядели как из одной бочки, единственная фирма — «базар» — поставляла и яйца, и кур, и соленые огурцы для всех четырех заведений общественного питания».

До войны под десятым номером был когда-то кабак Абця, который все называли «Под селедкой». Восстанавливая при немцах заведение, Мигаль и его друзья оставили это название с добавлением «на цепи», хотя современники утверждают, что ни одной сельди на цепи там не было.

«У пивного аппарата стояли Рома и Ванда, — читаем в повести, — они о чем-то перешептывались. Десяток посетителей недовольно вертелись на стульях возле столиков, некоторые из них нетерпеливо били вилкой по пустой кружке, другие шумели в очереди перед стойкой, их пытался успокоить глупый Франь-калека. У него ноги были отсечены ниже колен, и он ползал на коленях, отталкиваясь обрубками кулаков от земли — пальцев на руках у него тоже не было. Мастер Процайлик пошил Франю твердый кожаный конверт на ноги, и ему даже удобно было передвигаться; по гладкому, натертому полу он мог развить незаурядную скорость. Тогда калека широко раскрывал рот и кричал: «Ранё, Ране!» Это значило — давайте дорогу, потому что Франь едет. Несчастный и говорить не мог внятно, да и не очень хочел. В советское время его раз пять забирали в дом инвалидов, но он после нескольких дней исчезал таинственным образом и снова появлялся на базаре. Раз, незадолго до войны, завезли Франя куда-то под Харьков, но через месяц он уже снова ползал по Брестской. Еще и объяснял, как мог, что его самолетом, как румынскую королеву-маму, везли, со всеми почестями.

Франь наводит порядок в шинке, когда за пивом стоит большая очередь. Он с разгона влетает между ног, одной рукой отбивается от стойки, второй бьет людей по коленкам. Пиволюбы отступают назад, и теперь Франь, шаркая сюда и туда, контролирует этот освободившийся коридор между буфетом и людьми: никто уже не сможет стойку перевернуть.

И сейчас довольный Франь гордо показывает знаками директору кабака, что порядок наведен, и он рассчитывает на то, что его работа будет соответственно оплачена.

Юрко холодно здоровается с Ромой и становится у пивного аппарата, наливает кружки. Роман заходит за буфет, осматривает закуски, крутит носом. Наконец и Ванда бросилась обслуживать гостей; делает это быстро, квалифицированно, но шероховато.

— Неужели такие бутерброды берут? — удивляется Роман. — Будто пугала за кустом.

— Еще как берут, — надула губы Ванда, недовольная критикой ее продукции. — А ты, когда голодный, не ел бы? Не забывай, что уже месяц — война.

Роман притихает. Он вчера одну корочку от этого бутерброда лакомством признал бы. Действительно, уже месяц — фашистская оккупация и голод. Как время летит!»

Шинок Найды — Вересюка — Мигаля не был одним из немногих кабаков, связанных с жизнью львовской литературной и художественной богемы во время войны.

Оглавление книги


Генерация: 0.739. Запросов К БД/Cache: 4 / 1
поделиться
Вверх Вниз