Книга: Русский Лондон

Николай I

Николай I

Неожиданно для себя и для всей Российской империи царем после смерти Александра I стал его младший брат Николай. Будучи третьим по старшинству после Александра I и Константина Павловича, он не готовился к роли императора, верховного самодержца, повелителя миллионов подданных. Получил он обычное для Романовых воспитание и образование, и интересно отметить, что до семи лет нянюшкой у него была шотландка, дочь лепного мастера, приглашенного императрицей Екатериной в Россию. Звали ее Евгенией Васильевной Лайон, Николай ее обожал, называл «няней-львицей» (lion – лев), а она привязалась к нему необыкновенно. Воспитателем его император Павел предполагал назначить не кого иного, как графа Семена Романовича Воронцова (долголетнего посла в Великобритании), но назначение это не состоялось.

Александр I вознамерился было обучать младших братьев – Николая и Михаила – вместе с простыми смертными, для чего и открыли Лицей, но спохватился и решил, что от этого все-таки надо воздержаться (а то случилось бы, что Пушкин и Николай были бы одноклассниками…). Ему «с первой минуты не нравилось воспитывать своих братьев в общественном заведении»[36], и, как и было обычно в романовской семье, дети получили домашнее образование. Николая обучали известные ученые, специалисты в своей области, но он относился к ним с большим пренебрежением, и единственное, что ему безоговорочно нравилось и в детстве и в зрелом возрасте – воинская муштра. Еще в детстве, только проснувшись, он тут же принимался за военные игры или же, надев гренадерскую шапку и взяв алебарду, направлялся будить брата и заниматься с ним экзерцициями. Он сам, по своей охоте, подражал солдатам и часами стоял в карауле днем, а то и вскакивал посреди ночи, чтобы хоть немного постоять с ружьем на плече…

Мать его, императрица Мария Федоровна, старалась отвлечь сына от любимого занятия мужской половины Романовых – военных упражнений и парадомании, но ее благие пожелания остались втуне, и ей так и не удалось направить внимание Николая на более возвышенные предметы. Пристрастие к муштре сделалось «единственным и истинным его наслаждением». По словам очевидца, единственное, что он делал идеально, это «когда он брал в руки ружье и делал ружейные приемы так хорошо, что вряд ли лучший ефрейтор мог с ним сравниться, и показывал также барабанщикам, как им надлежало бить»[37].

В программу обучения входило и обязательное знакомство великого князя с необъятной Россией, а также и с Европой, причем в качестве необходимой для посещения страны выступала Великобритания, или, как она обычно именовалась русскими, Англия. Как настаивала императрица Мария Федоровна, включение Англии, «этой достойнейшей внимания страны», было обязательным. Единственный изъян ее заключался, по мнению русских, в излишних свободах. Один из руководителей русской внешней политики граф Нессельроде даже составил наставление для Николая Павловича, в котором его предостерегает от возникновения желания ввести что-то похожее на английские политические институты в российскую действительность. Нессельроде признавал, что «нельзя удержаться, чтобы не отдать должной дани восторга общественному и политическому строю Англии», но он считал, «что было бы опасно, в порыве восторга, впасть в столь распространенное заблуждение, что возможно привить этот строй и другим народам и государствам»[38]. Но, как справедливо полагает биограф, от Николая Павловича нельзя было и ожидать таких предосудительных стремлений к конституционным учреждениям.

Великий князь Николай Павлович 13 (25) сентября 1816 г. отправился из Петербурга через Берлин и несколько других германских городов в Брюссель и Кале, откуда на борту королевской яхты «Royal Sovereign» прибыл 18 ноября в портовый город Дил и через Дувр приехал в Лондон. Николай остановился в доме герцога Сент Олбанс на небольшой улице Стретфорд Плейс рядом с Оксфорд-стрит (теперь это здание, построенное в 1774 г. лордом Стретфордом, занимает Восточный клуб – the Oriental Club).

В Великобритании Николай провел довольно долгое время – около четырех месяцев. Он побывал во многих городах, гостил у владельцев поместий и замков, встречался с представителями высшего общества; но не сообщалось ни об одном посещении известного литератора, ученого или же предпринимателя, но в результате Николай как-то умудрился получить, как выразился один из сопровождавших его, «полное понятие об образе жизни английских людей и их гостеприимстве». Путешествия эти проделывались в спешном порядке: «Трудно поделиться тем впечатлением, какое произвел на меня, – вспоминал другой сопровождающий великого князя, – вид стольких городов, замков и живописных местностей, ибо мы ведем чисто кочевую жизнь, быстро переезжая с места на место. Так, например, чем бы остановиться на несколько дней для подробного осмотра Бристоля и Бата, двух больших городов, представляющих много интересного, мы проведем там лишь по нескольку часов»[39]. Другое дело курортный город Брайтон, где в начале января 1817 г. Николай гостил у принца-регента «без малейшего стеснения, пользуясь вниманием и расположением принца; погода стояла прекрасная, устраивались прогулки и балы, на которых являлись первейшие красавицы в мире и гремела музыка».

В Англии его сопровождал капитан Уильям Конгрев, изобретатель знаменитых ракет, известных в Европе под его именем «конгревских». Николай Павлович вообще предпочитал общаться с военными: так, он несколько раз виделся со знаменитым полководцем герцогом Веллингтоном, но и не преминул побывать на крупном лондонском пивоваренном заводе компании Meux & C^o в центре города около театра на Друри-лейн (Drury Lane). Николай посетил известный арсенал и артиллерийский завод в Вуличе, где тогда ввели в действие новую паровую машину, приводящую в действие многотонный молот. Там в доке стоял русский фрегат «Меркурий», на борту которого Николай принимал принца-регента.

Отдел придворных новостей газеты «The Times» был полон известий о визите великого князя: он посещает такие обязательные для туристов достопримечательности, как Британский музей, госпиталь для найденышей (Foundling Hospital)*, Тауэр*, собор святого Павла*, Гилдхолл*, Английский банк*, Ковент-гарден*, Парламент*, а также очень тогда популярный музей Уильяма Баллока на Пикадилли*, осматривает тюрьму King’s Bench*.

Тогда же он побывал на улице Пэлл-Мэлл на выставке картин художника Бенджамина Уэста, американца, всю свою творческую жизнь прожившего в Великобритании, где король Георг III покровительствовал ему, назначив историческим живописцем при дворе. Уэст был одним из основателем Королевской академии искусств и ее президентом, он оказал решающее влияние на развитие живописи в США.

Кроме всего прочего, великий князь очень заинтересовался петушиными боями и провел полтора часа, наблюдая такое занимательное зрелище, а также бой боксеров и травлю привязанного быка собаками (это жестокое зрелище, популярное в Средние века, было запрещено только в 1835 г.).

В феврале 1817 г. Николай посетил графа Пемброк, зятя русского посла Семена Романовича Воронцова, в поместье Уилтон-хауз*, наполненном богатыми художественными коллекциями. Там он в память визита посадил дуб, который и посейчас здравствует в парке поместья; около него табличка с такой надписью: «Quercus Cerris planted by the Grand Duke Nicholas afterwards Emperor of Russia February 3^rd 1817» – «Quercus Cerris (разновидность дуба, который называется турецким или австрийским. – Авт.) посажен великим князем Николаем, впоследствии императором России, 3 февраля 1817 года».

Что же вынес Николай из знакомства с общественными и политическими организациями Великобритании? А вот что: «Если бы, к нашему несчастию, какой-нибудь злой гении перенес к нам эти клубы и митинги, делающие более шума, чем дела, то я просил бы Бога повторить чудо смешения языков, или, еще лучше, лишить дара слова всех тех, которые делают из него такое употребление».

В высшем свете великий князь пользовался большим успехом. Один из свидетелей его появления в обществе оставил описание наружности Николая: «Это необыкновенно пленительный юноша (ему тогда исполнилось 20 лет. – Авт.)… Его лицо – юношеской белизны с необыкновенно правильными чертами, красивым открытым лбом, красиво изогнутыми бровями, необыкновенно красивым носом, изящным малиновым ртом и тонко очерченным подбородком… Его манера держать себя полна оживления, без натянутости, без смущения и тем не менее очень прилична. Он много и прекрасно говорит по-французски, сопровождая слова жестами. «Если все сказанное им не отличалось изысканностью, зато он, во всяком случае, был чрезвычайно занимателен и, по-видимому, обладал несомненным талантом ухаживать за женщинами. В нем проглядывает большая самонадеянность при совершенном отсутствии притязательности».

«Что за милое создание! Он дьявольски хорош собою! Он будет красивейшим мужчиною в Европе! – восхищалась леди Кемпбелл, строгая и чопорная гофмейстерина. – Даже если не все, что он говорил, было очень остроумно, то, по крайней мере, все было не лишено приятности; по-видимому, он обладает решительным талантом ухаживать»[40].

Таким он был в английском женском обществе, а вот что увидел зоркий наблюдатель в России: «Едва вышел из отрочества, два года провел в походах за границей, в третьем проскакал он всю Европу и Россию и, возвратясь, начал командовать Измайловским полком. Он был несообщителен и холоден, весь преданный чувству долга своего; в исполнении его он был слишком строг к себе и к другим. В правильных чертах его белого, бледного лица видна была какая-то неподвижность, какая-то безотчетная суровость. Тучи, которые в первой молодости облегли чело его, были как будто предвестием всех напастей, которые посетят Россию во дни его правления… Никто не знал, никто не думал о его предназначении; но многие в неблагосклонных взорах его, как в неясно-писанных страницах, как будто уже читали историю будущих зол. Сие чувство не могло привлекать к нему сердец. Скажем всю правду: он совсем не был любим».

После прощального приема у принца-регента 10 марта 1817 г. Николай выехал из Великобритании через Дувр в Кале, оттуда поехал в Мобеж, где находился русский оккупационный корпус.

Еще одно путешествие Николай Павлович совершил много позже, почти через четверть века, в 1844 г. – он тайно, под псевдонимом графа Орлова, отправился в Великобританию для важных переговоров.

Для оценки намерений Николая I предпринять путешествие в Великобританию необходимо сказать об отношениях между двумя государствами в 40-х гг. XIX в. Великобритания со все большей подозрительностью рассматривала непрекращающиеся попытки России развить экспансию в сторону Константинополя и Ближнего Востока, прикрываясь заботой о судьбе христиан и храмов Палестины и в то же время открыто заявляя о необходимости водрузить русский флаг на берегах Босфора, о завоевании его[41], установления русского господства в Малой Азии и тем самым доминирования в восточной части Средиземноморья, непосредственно угрожая жизненно важным коммуникациям Великобритании. Вообще говоря, стремление николаевской России занимать господствующее положение в Европе резко противоречило основному принципу политики островной Великобритании – поддерживать равновесие на европейском континенте.

Для Николая, державшего в своих руках внешнюю политику России (как, впрочем, и внутреннюю), было необходимо нейтрализовать Великобританию, самую могущественную страну мира, а если возможно, привлечь ее на свою сторону в своих замыслах раздела Турции. Будучи уверен в собственных дипломатических способностях, он предпринял довольно неожиданный шаг – вызвался сам (правда, инкогнито – под именем графа Орлова) приехать в Лондон.

Николай I, уверенный в том, что его всегда примут, счел возможным сообщить только 18 мая, что он появиться в Лондоне 20-го числа. Он привык в России являться к подчиненным как снег на голову и тут не отказался от своих привычек. В Англии при этом известии переполошились: ничего не было готово, королева была на седьмом месяце беременности, да еще и саксонский король должен был прибыть в то же время. Для обоих визитеров отвели Букингемский дворец и поспешили с приготовлениями.

Николай прибыл в Лондон около полуночи, остановился в русском посольстве (на Дувр-стрит, № 30), приказал принести кожаный мешок с сеном, расставить койку и тогда же, не дожидаясь утра, отправил письмо супругу королевы принцу Альберту о своем желании увидеть Викторию.

На следующий день он был принят в Букингемском дворце, нанес несколько визитов, а на следующий день вечером отправился с вокзала Паддингтон в Виндзор, но, правда, перед отъездом успел походить по магазинам: заказал на Бонд-стрит серебряную посуду и ювелирные изделия на огромную тогда сумму – 5 тысяч фунтов стерлингов, а также забежал в зоосад (!).

Более всего времени он провел в Виндзорском замке, резиденции королевской семьи; там он, наконец-то переодевшись в военный мундир (в штатском он чувствовал себя неловко), с удовольствием наблюдал за военным парадом. Николай был на знаменитых скачках в Аскоте, объявив, что он жертвует 500 фунтов стерлингов на ежегодный приз, выплачиваемый в продолжение его царствования. Внимательная королева Виктория заметила: «Он мне напоминает дядю Леопольда – он так же любит наблюдать за хорошенькими симпатичными лицами и восхищаться ими». Николай пожертвовал значительные суммы на памятники Нельсону и Веллингтону. В Лондоне император посетил многих представителей английской аристократии, и в их числе леди Екатерину Пемброк, дочь Семена Романовича Воронцова, хозяйку имения Уилтон-хауз, где он побывал еще юношей. Герцог Девонширский, бывший посол Великобритании в Петербурге, дал в его честь большой праздник в своем имении Чизуик (Chiswick)*. Во время его короткого пребывания поляки-эмигранты, жившие в Лондоне, устроили демонстрации, раздавали листовки, называя его тираном похуже Нерона или Калигулы, и собрали большой митинг протеста, на котором присутствовало 1200 человек. Николай покинул Великобританию 9 июня 1844 г., пробыв здесь всего восемь дней. Королева Виктория, которая противилась визиту и уступила только по настоянию министров, признала, что «в конечном итоге, я очень довольна, что император приехал».

Она считала, «что в нем много доброты и благородства, хотя и смешанных с деспотизмом и жестокостью. Не знаю почему, но мне его жаль. Думаю, что его громадная власть тяжелым грузом лежит на его плечах. Он был воспитан с большой суровостью нелюбящей его матерью и полусумасшедшим отцом, затем внезапно он был брошен в гущу военных событий»[42].

Николай пытался договориться с английским правительством о разделе Турции, которая, как он считал, вот-вот прекратит свое существование: «Она умрет, она должна умереть. Это будет критическим моментом». Николай объявил английским министрам, что в России есть только два мнения по отношению к Турции: одни считают, что она при смерти, а другие, что уже умерла. Сам он, добавил Николай, придерживается второго мнения. Он попытался навязать великобританскому правительству формальное соглашение о совместных действиях против Турции, на что Англия, конечно, не могла согласиться: выход России с ее огромной армией на берега Средиземного моря был бы гибельным для английских коммуникаций с колониями. Он не преминул прибегнуть и к шантажу, заявив: «Думаю, что мне придется привести свои войска в движение». Но английские министры совершенно здраво оценили царские наскоки и отмели все предложения Николая.

Внезапный визит Николая I, считавшего себя способным дипломатом, окончился полным провалом, что и было доказано через десять лет участием Англии в Крымской войне и поражением николаевской России.

Оглавление книги