Книга: Московские слова, словечки и крылатые выражения

Литературный чай Серебряного века

Литературный чай Серебряного века

Домашний чай в домах литературной, художественной, научной интеллигенции, сохраняя черты и прелести вообще домашнего чая, с оживленной беседой, шутками, музыкой, зачастую превращался в серьезный профессиональный разговор.

Андрей Белый в книге воспоминаний «Начало века», говоря об эпохе поисков мировоззрения, пишет: «Чайный стол С. М. Соловьева — эмбрион академии, в которой родители моего друга Сережи и я с другом, различаясь в возрасте, — заседающий центр, где, себя ища, начинаем законодательствовать»; глава, рассказывающая о приезде Блока в Москву и знакомстве с ним, называется «За самоварчиком»: «Сидели за чаем веселой пятеркой. Блок юморизировал, изображая себя визитером с перчаткой в руке, наносящим визит обитателям синих московских домков…»

В 1910 году «молодые символисты» (так принято называть Андрея Белого, Александра Блока, Сергея Соловьева и их друзей и единомышленников) организовали издательство «Мусагет». «Редакция помещалась на Пречистенском бульваре, близ памятника Гоголю, — рассказывает о нем Б. А. Садовской, поэт, входивший в этот кружок. — На стенах портреты Гёте, Шиллера, Канта, Толстого, Соловьева и прочих русских и немецких писателей. В кухне постоянно кипел самовар. Пожилой хмурый артельщик разносил сотрудникам чай в больших чашках и мятные пряники».

Борис Александрович Садовской — интересная фигура русской поэзии Серебряного века и имеет прямое отношение к теме этого очерка.

Настоящая фамилия его Садовский, но он изменил в ней одну букву: вместо Садовский — Садовской, так говорили и писали в XVIII — начале XIX века. Прошлое он любил и знал глубоко, им написан ряд интересных исторических рассказов и повестей, в пушкинских временах он чувствовал себя гораздо более на своем месте, чем в современности.

«Я застал еще старую историческую Москву, — пишет Садовской в автобиографических набросках, — близкую к эпохе „Анны Карениной“, полную преданий сороковых годов… Трамваев не было. Конки, звеня, пробирались по-черепашьи от Разгуляя к Новодевичьему монастырю. Москва походила на огромный губернский город. Автомобили встречались как исключение; по улицам и бульварам можно было гулять, мечтая и глядя в небо. Арбат весь розовый, точно весенняя сказка. Развалистая дряхлая Воздвиженка, веселая Тверская, чинный Кузнецкий. У Ильинских ворот книжные лавочки, лотки, крики разносчиков. Слышно, как воркуют голуби, заливаются петухи. Домики, сады, калитки. Колокольный звон, извозчики, переулки, белые половые, знаменитый блинами трактир Егорова, стоявший в Охотном ряду с 1790 года. Еще живы были престарелый Забелин, хромой Бартенев, суровый Толстой. В Сандуновских банях любил париться Боборыкин. В Большой Московской можно было встретить Чехова, одиноко сидящего за стаканом чая».

Это — Москва самых первых лет XX века, тесно связанная с былым, еще существовавшая, но доживавшая свой век «уходящая Москва», как ее стали называть в начале XX века, и какой ее изобразил в знаменитых своих альбомах «Уходящая Москва» известный гравер И. Н. Павлов… Духом этой Москвы — реальной, но переходящей в мираж, насыщены стихи Бориса Садовского, посвященные Москве. В 1914 году он выпустил сборник с вызывающе простым, на фоне изысканных и эпатирующих названий символистских и футуристических книжек, названием — «Самовар».

Поэт описывает чаепитие как одну из важнейших, может быть, даже самую важную черту устоявшегося старинного истинно московского быта и самовар — как главный символ его. В сборник вошли стихотворения на тему чаепития: «Новогодний самовар», «Студенческий самовар», «Самовар в Москве» и другие.

«Студенческий самовар» — картина с натуры, картина быта самого Садовского, жившего в меблированных номерах «Дон», в конце Арбата, на Смоленском рынке.

СТУДЕНЧЕСКИЙ САМОВАР

Чужой и милый! Ты кипел недолго,Из бака налитый слугою номерным,Но я любил тебя как бы из чувства долга,И ты мне сделался родным.Вздыхали фонари на розовом Арбате,Дымился древний звон, и гулкая метельНапоминала мне о роковой утрате;Ждала холодная постель.С тобой дружил узор на ледяном окошке,И как-то шли к тебе старинные часы,Варенье из дому и в радужной обложкеНоворожденные «Весы».Ты вызывал стихи, и странные рыданья,Неразрешенные, вскипали невзначай,Но остывала грудь в напрасном ожиданье,Как остывал в стакане чай…

Стихотворение «Самовар в Москве» представляет собой неоклассическую идиллию и, кажется, выражает заветную мечту автора о собственной судьбе.

САМОВАР В МОСКВЕ

Люблю я вечером, как смолкнет говор птичий,Порою майскою под монастырь ДевичийОтправиться и там, вдоль смертного пути,Жилища вечные неслышно обойти.Вблизи монастыря есть домик трехоконный,Где старый холостяк, в прошедшее влюбленный,Иконы древние развесил на стенах,Где прячутся бюро старинные в углах.Среди вещей и книг, разбросанных не втуне,Чернеются холсты Егорова и Бруни,Там столик мраморный, там люстра, там комод.Бывало, самовар с вечерен запоет,И начинаются за чашкой разговорыПро годы прежние, про древние уборы,О благолепии и редкости икон,О славе родины, промчавшейся, как сон,О дивном Пушкине, о грозном Николае.В курантах часовых, в трещотках, в дальнем лаеМерещится тогда дыханье старины,И воскрешает все, чем комнаты полны.В картинах, в грудах книг шевелятся их души.Вот маска Гоголя насторожила уши,Вот ожил на стене Кипренского портрет,Нахмурился Толстой и улыбнулся Фет,И сладостно ловить над пылью кабинетнойБылого тайный вздох и отзвук незаметный.

Борис Садовской последние свои годы прожил не близ Новодевичьего монастыря, а в самом монастыре, кельи и полуподвальные помещения которого в конце 1920-х годов были превращены в большую коммунальную квартиру, но — увы! — в болезни и нищете, а не как антиквар, описанный им в стихотворении. Тогда же там получили «жилплощадь» некоторые деятели культуры, среди них архитектор-реставратор П. Д. Барановский, последний владелец Остафьева искусствовед и музейщик П. Д. Шереметев…

В двадцатые годы еще держались традиции московского чаепития, с его глубинным подтекстом и содержанием. Летом 1927 года Борис Пастернак, живший тогда на даче, неподалеку от Абрамцева, писал:

Когда на дачах пьют вечерний чай,Туман вздувает паруса комарьи,И ночь, гитарой брякнув невзначай,Молочной мглой стоит в иван-да-марье,Тогда ночной фиалкой пахнет все:Лета и лица. Мысли. Каждый случай,Который в прошлом может быть спасенИ в будущем из рук судьбы получен.

И не случайно Маяковский приглашал Солнце:

Я крикнул Солнцу:«Погоди!              послушай, златолобо,Чем так,                без дела заходить,Ко мне                 на чай зашло бы!»

И звучала повсюду популярнейшая песенка:

У самовара я и моя Маша…

В последующие десятилетия былое «московское повальное чаепитие» пошло на убыль, но все же москвичи до сих пор остаются чаехлебами.

Оглавление книги


Генерация: 0.310. Запросов К БД/Cache: 4 / 1
поделиться
Вверх Вниз