Книга: Вокруг Кремля и Китай-Города

46. Никольская улица

46. Никольская улица

Это одна из самых древних улиц нашей столицы. Она появилась, когда жители посада начали ставить свои дома по сторонам дороги, которая вела из Кремля в Ростов Великий, Суздаль и Владимир. В 1292 году здесь был основан Богоявленский монастырь, а в 1390 году недалеко от него появился другой монастырь – Николы Старого, по которому и стали называть улицу с середины XVI века, когда стена Китай-города отрезала её от Большой Лубянки и Сретенки. До того три улицы составляли одно целое с общим названием – Сретенская.

Улица Никольская, вид от Богоявленского переулка. Фото 1887 года из альбома Н. А. Найдёнова

К XVII веку Никольская сделалась одной из самых престижных улиц Москвы. Домами здесь владели князья Воротынские, Хованские, Трубецкие, бояре Салтыковы и Шереметевы, а проезжая часть была вымощена дубовыми плахами – плотно подогнанными и вбитыми в землю шестиугольниками, – улицы с таким покрытием в те годы можно было по пальцам перечесть. Было и ещё кое-что, отличавшее Никольскую от прочих московских улиц.

Если Варварка воспринималась как торговый центр Москвы, а Ильинка стала её деловым и финансовым центром, то Никольская сделалась центром духовности и просвещения. Первые учебные заведения в России открылись здесь и первая типография тоже, а потому и книжная торговля сосредоточилась вокруг Никольской.

Поскольку первые книги имели религиозное содержание, то и первыми их переписчиками, а также и первыми просветителями были монахи. Территория монастыря Николы Старого ещё при Иване Грозном была разделена на две части, и на одной половине афонские иноки основали Греческий Никольский монастырь, а на другой (уже при Борисе Годунове) был основан Спасский монастырь, более известный как Заиконоспасский, так как находился за Иконными рядами.

В этом монастыре в 1665 году была устроена школа, которую возглавлял Симеон Полоцкий. Другая школа открылась при Печатном дворе в 1680 году. Преподавал в ней русский иеромонах Тимофей, долгое время проживший в Палестине и на Афоне и хорошо знавший греческий язык и латынь. Открылась школа и в Богоявленском монастыре, где грамматику и риторику преподавали два учёных грека, братья Иоанникий и Софроний Лихуды, приехавшие в Москву в 1685 году.

Братья имели уровень образования настолько высокий, что и двух лет не прошло, как было создано (практически «под них») новое учебное заведение – Славяно-греко-латинское училище, впоследствии академия. Там, в помещении Заиконоспасского монастыря, братья Лихуды преподавали грамматику, пиитику, риторику, психологию, физику и прочие дисциплины, и сами же составляли учебники по этим предметам.

Памятник братьям Лихудам. Скульптор Вячеслав Клыков, архитектор Виктор Пасенко, 2007

Славяно-греко-латинская академия давала широкое образование, то есть не являлась исключительно церковным учебным заведением. В программу входил весь цикл средневековой схоластической школы, поэтому поступали в академию не только юноши, желавшие стать священниками, но и те, кто намеревался поступить на государеву службу (в том числе сыновья князей и бояр), а также и те, кто хотел посвятить себя науке.

Синодальная типография на Никольской. Фото 1900-х годов

Недоброжелательно относившийся к светскому образованию иерусалимский патриарх Досифей добился того, что Лихуды были удалены из академии, но за восемь лет работы братья успели создать учебное заведение, на долгое время ставшее самым знаменитым в России. Из стен академии вышли поэт Василий Тредиаковский и писатель Антиох Кантемир, путешественник Степан Крашенинников и основатель русского театра Федор Волков, издатель первого учебника «Арифметика» Леонтий Магницкий и замечательный архитектор Василий Баженов.

Сын поморского крестьянина Михайло Ломоносов тоже учился здесь, и когда по его инициативе в Москве был открыт первый русский университет, Славяно-греко-латинская академия стала готовить лиц духовного звания. В 1814 году ее перевели в Свято-Троице-Сергиеву лавру в Сергиев Посад.

«Славянский базар». Открытка 1900-х годов из фонда ЦИГИ

Здание в готическом стиле с 1930 года занимает Историко-архивный институт (ныне Российский государственный гуманитарный университет), а строилось оно в 1811–1815 годах для Синодальной типографии. Архитекторы Алексей Бакарев и Иван Мироновский украсили фасад солнечными часами, а над ними поместили барельефные изображения льва и единорога. Эти геральдические животные на герб располагавшегося здесь Государева Печатного двора перекочевали с личной печати Ивана Грозного.

В глубинах участка сохранилась построенная в 1679 году каменная двухэтажная Прави?льная (корректорская) палата, но доступа к ней нет.

Принадлежавшая купцу А. А. Пороховщикову гостиница «Славянский базар», в которой останавливались такие знаменитости, как Чехов и Чайковский, славилась не уровнем комфорта номеров, а прежде всего рестораном. Это был первый в Москве ресторан, объединивший русскую кухню с европейским стилем обслуживания. Открылся он в 1873 году и вскоре стал очень популярным, несмотря на весьма высокие цены.

В этом ресторане 21 июня 1897 года сошлись поужинать Станиславский и Немирович-Данченко и так заговорились, что ужин плавно перетёк в завтрак, а ближе к обеду Константин Сергеевич и Владимир Иванович и сами не заметили, как стали основоположниками театра нового типа.

Много лет зал ресторана украшала картина «Собрание русских, польских и чешских музыкантов», написанная Репиным по заказу владельца заведения. После революции полотно переместили в консерваторию, а ресторан закрылся, и надолго. Помещение предоставили кукольному театру под руководством Сергея Образцова, и труппа давала представления здесь, пока Театр кукол не переехал в новое здание на площади Маяковского, а затем и в собственное здание на Садовой-Самотечной.

Богиня Гигия, античная покровительница медицины, изображалась обычно в облике женщины, кормящей из чаши змею. Целых четыре богини украсили собой фасад «старой московской аптеки», построенной в 1884–1899 годах Адольфом Эрихсоном по заказу магистра фармации Владимира Карловича Феррейна.

Бизнес династии Феррейнов начался с покупки одной из первых аптек в Москве, открытой Даниилом Гурчиным в 1701 году у Иверских ворот. Потом заведение перебралось на Никольскую, здание несколько раз перестраивалось и в итоге приобрело вот такой вид – со статуями, большими витринами и готической башенкой, когда-то украшенной часами.

В XIX веке лекарства приготавливались не фабричным способом, а руками провизоров, и сырьём для приготовления медикаментов служили не только химические вещества, но и растения и другие природные материалы. У Феррейнов лаборатория занимала второй этаж соседнего дома, а лекарственные растения выращивались в ботаническом саду в Бутове. Чтобы подчеркнуть высокое качество используемых компонентов, на втором этаже аптеки у лестницы стояло чучело медведя (мази на основе медвежьего сала были очень популярны). Про этого медведя рассказывали, будто некогда жил он при аптеке и ежедневно его водили на Лубянскую площадь поить из фонтана. Выдумка, конечно. Но Москва без легенд – это не Москва.

Аптека В. К. Феррейна. Фото 1900-х годов

В 1917 году Феррейны, узнав о революции, бросили всё и покинули Россию. Предприятие, включавшее в себя плантации лекарственных растений, фабрику и несколько магазинов, новая власть национализировала. Чучело медведя уступило место бюсту товарища Ленина, и заведение на Никольской стало аптекой № 1.

В так называемые «годы застоя» у входа крутились старушки, бормотавшие мантру «баянчики, таблеточки, молодёжь». У них, как утверждают знающие люди, можно было добыть любые таблетки, вплоть до самых забористых.

В период первоначального накопления капитала с Феррейном произошла очень симптоматичная история – фамилия потеряла одну букву, зато превратилась в бренд. Один из водочных королей зарегистрировал слово «Ферейн» как товарный знак, под которым развернул фармацевтическое производство. Буква была потеряна умышленно – чтобы на слух разницы не ощущалось, но при этом отпала необходимость доказывать права на использование фамилии знаменитого аптекаря.

А в 2006 году в здании аптеки открылся дом хрусталя Baccarat. Всемирно известный дизайнер Филипп Старк создал интерьер магазина и расположенного на втором этаже ресторана. Реставрировать статуи не рискнули, но фасад здания отчистили, потолку и стенам вернули первозданный вид, старинную плитку на полу оставили в неприкосновенности…

Здание на другой стороне Никольской – на углу с Лубянкой – тоже недавно пережило реконструкцию. Глядя, как стены облицовывают искусственным камнем в лужковском стиле, страшновато было думать о том, что останется от бывшего доходного дома графа Алексея Орлова-Давыдова, и особенно – во что может превратиться магазин на первом этаже.

В советское время это был рядовой продмаг с прилавками, за которыми возвышались инсталляции из шоколадных плиток, пирамиды консервных банок и прочие достижения народного хозяйства. Но над головами мощных тёток в белых халатах мерцали мозаики в стиле ар-нуво, казавшиеся в соседстве с бакалейным товаром настолько нездешними, что впечатление производили незабываемое.

Композиции цветов – маков и примул, ирисов и хризантем, лилий, колокольчиков, а также репейника, ставшего одним из символов «прекрасной эпохи», – нигде не повторялись. Французский художник С. Пиццагалли выполнил эти мозаики по эскизам Эдуарда Ниермана, одного из самых модных парижских декораторов начала ХХ века. Ниерман оформлял знаменитое кабаре «Мулен Руж», рестораны и казино Лазурного Берега, а в Москве выполнил несколько заказов обрусевших европейцев – прославленных Карла Фаберже, Анри Брокара, Романа Кёлера. Шоколадный магазин последнего как раз и располагался в этом помещении до революции.

Роман Кёлер в молодости работал провизором в аптеке Феррейна. Набравшись опыта, организовал собственную торговлю аптекарскими товарами, а затем начал сам выпускать продукцию. В 1864 году он открыл завод по производству этилового спирта (первый в России), вывел на рынок эссенции для улучшения вкуса водки, пищевые красители (например, для пасхальных яиц), бульонные кубики, аптечки. Да-да, именно Кёлер придумал продавать медикаменты комплектами: для путешествий, а также домашние и фабричные, для крестьян, велосипедистов и так далее.

Стандартные лекарства для стандартных случаев – идея простая, как Колумбово яйцо, но ни Феррейн, ни другие аптекари до неё не додумались, пока Роман Кёлер не организовал широкое производство лекарственных средств, которое со временем оставило провизоров без работы, ведь вслед за Кёлером и Феррейн начал создавать фабрики для переработки сырых продуктов в фармацевтические препараты.

А Кёлер не останавливался на достигнутом. Его проект сельской лечебницы, включавшей в себя амбулаторию, хирургический кабинет и аптеку с полным набором средств первой помощи на Московской политехнической выставке 1872 года удостоился особого внимания императора Александра II. Проект получил золотую медаль, а его автору за успехи в области укрепления здоровья населения был присвоен чин мануфактур-советника.

Потомственный почётный гражданин Москвы Роман Кёлер до революции не дожил. Основанное им Фабрично-торговое товарищество «Р. Кёлер и К^о» в 1917 году было национализировано и вскоре стало называться «Фармафабрика им. Н. Семашко». Сделались государственной собственностью и открытые Романом Романовичем в Москве 17 аптек и магазинов, в том числе и этот шоколадный бутик.

Бывший магазин Романа Кёлера, фрагмент интерьера. Фото 2014 года

Уцелевший в советское время интерьер, к счастью, не погиб и при реконструкции дома, – напротив, мозаики были старательно отреставрированы. Более того, персонал открывшегося здесь ресторана помнит о людях, оставивших нам эту красоту, и тем, кто интересуется, с гордостью покажет спрятавшийся в мозаике маленький кусочек смальты с подписью художника – C. Pizzagalli.

От Большого Черкасского до Богоявленского переулка простиралась усадьба самых крупных здешних домовладельцев петровских времён, князей Черкасских. В середине XVIII века участок был разделён и перешёл в другие руки – к графам Шереметевым и к купцам братьям Чижовым. Представители торгового сословия на углу с Богоявленским переулком построили Чижовское подворье, аристократия последовала примеру купечества.

Шереметевское подворье. Открытка 1910-х годов из коллекции Алексея Рябова

На первом этаже Шереметевского подворья книгопродавец Глазунов в 1808 году открыл крупнейший в Москве книжный магазин с библиотекой. В тот период Никольская сделалась центром московской книготорговли – на ней (либо на прилегающей Новой площади) находилось 26 из 30 существовавших тогда в Москве книжных лавок.

Семейный архитектор Шереметевых Александр Мейснер в 1906–1907 годах перестроил подворье, но коммерческое назначение этого здания сохранилось до революции. Неизменным оставался и дух Никольской – здесь процветала книготорговля: крупнейший российский издатель Иван Сытин держал на этой улице два магазина, а многочисленные лавки букинистов теснились вдоль Китайгородской стены и в тупике между Третьяковским проездом и Пантелеймоновской часовней.

Никольский тупик заканчивался у стоявшей под стеной Китай-города маленькой церкви Троицы в Полях. В 1843 году в стене была сделана калитка, открывшая выход на Театральный проезд, но узкий проход со ступень ками годился только для пешеходов. Братья Третьяковы в 1870-х годах, выкупив у Шереметевых участок земли между тупиком и «Славянским базаром», пробили в Китай городской стене ворота и устроили проезд, получивший их имя.

Ни букинистов, ни знаменитого когда-то магазина «Книжная находка», ни часовни Целителя Пантелеймона, ни Китайгородской стены не осталось – а вот узкая тропка на месте Никольского тупика по странной прихоти судьбы существует и в наши дни. Она проходит между задней стеной торгового центра и неприметным трёхэтажным домом, завешенным тканью так давно, что уже мало кто помнит, как он выглядел.

Дому, на первом этаже которого господин Константинов торговал конфектами, а месье Габю – швейцарскими часами, после революции довелось увидеть жизнь совсем с другой стороны. Подобно тому как кровь въедается в кирпич, прозвище «расстрельный дом» намертво прикипело к этому зданию.

Располагавшаяся здесь Военная коллегия Верховного суда СССР в период с 1 октября 1936 по 30 ноября 1938 года вынесла 31 456 приговоров, и все они были приведены в исполнение. Пролетарское правосудие было таким же плановым, как социалистическая экономика: чекистам спускали разнарядку, какое количество врагов народа им следует обезвредить по каждому наркомату, и они работали. Время от времени проводились чистки и в их собственном департаменте – обычно при смене его руководителя.

С точки зрения арифметики, чтобы за указанный период рассмотреть 31 456 дел, работая три года подряд даже без выходных дней, ежедневно потребуется выносить в среднем 39,76 приговора. Следовательно, участия защиты и даже присутствия обвиняемых этому правосудию не требовалось, иначе невозможно было бы сохранять такие ударные темпы.

Улица Никольская, вид в сторону Кремля. Фото 1896–1915 годов из фонда ЦИГИ

Возможно, кого-то из обвиняемых сюда и привозили – в глубине здания был маленький внутренний двор, куда могла заехать машина (обычно использовали фургоны с надписью ХЛЕБ), – хотя вряд ли здесь кого-либо расстреливали. Эта часть технологического процесса ещё с 1920-х годов проходила в подвале одного из домов на Лубянке. Приведя приговор в исполнение, родственникам сообщали, что гражданин такой-то осуждён на «десять лет без права переписки с отбыванием срока в северных лагерях».

В 1990-х годах, когда о малопочтенных делах советской власти говорить стало не только можно, но и модно, в этом доме чуть было не создали музей репрессий, тем более что на тот момент пребывали в полной сохранности парадная лестница и зал заседаний коллегии, а также кабинет её председателя армвоенюриста Василия Ульриха.

Получая лично от товарища Сталина указания об определении для подсудимых меры наказания, этот кудесник юриспруденции с блеском подтверждал правоту русской поговорки «Закон что дышло: куда повернул, туда и вышло». Например, вынося приговор по делу Бориса Савинкова, Ульрих приговорил бывшего террориста к смертной казни, но сохранил ему жизнь, в том же самом приговоре умудрившись заменить высшую меру наказания десятью годами заключения. Впрочем, и года не прошло, как Савинков погиб в результате падения в лестничный пролёт в здании ОГПУ.

Однако вернёмся к судьбе дома. Располагавшийся здесь военкомат получил другое помещение, но мысль о музее канула в Лету, потому что период демократических преобразований закончился и пришло время первоначального накопления капитала. К тому же стало неуместным проявлять неуважение к чекистам, поскольку один из героев невидимого фронта уже прочно обосновался в Кремле.

Дом продали, и новые владельцы пожелали сделать из него не то торговый центр, не то автостоянку, но так ни на что и не решились. Уже и улица успела стать пешеходной, и арендаторы на ней сменились неоднократно, а злосчастный дом так и стоит укутанный саваном, словно в ожидании кремации.

Оглавление книги