Книга: Пречистенка

Смерть дипломата

Смерть дипломата

Дом фабриканта С. Берга (Денежный переулок, 5) построен в 1897 году по проекту архитектора П. Бойцова.

Если от здания Поливановской гимназии свернуть в пречистенские переулки, то в скором времени окажешься у здания итальянского посольства — одного из самых примечательных в Москве.

История этого дома началась со сноса. Один из богатейших москвичей, сын знаменитого золотопромышленника Павла Берга, сам владелец чугунолитейных и текстильных заводов, С. П. Берг решил отстроить в Денежном особнячок. Точнее говоря, дворец. Для этого был быстренько разобран деревянный особняк П. Ефимовского 1818 года.

Впрочем, история этого дома связана не столько с Бергом, сколько с германским послом Мирбахом, убитым здесь в июле 1918 года. А ведь поначалу ничто не предвещало беды. Мирбах со своим посольством обустроился в особняке. Один из участников миссии, барон Карл фон Ботмер, писал: «Дом Берга — огромный, еще довольно новый, построенный сахарным королем Бергом (фон Ботмер мог не разбираться в истории русской промышленности — А.М.). Его вдова с многочисленными детьми должна была срочно освободить свой дом, что она сделала, как говорят, охотно, так как его новое предназначение защищало ее имущество от коммунистической практики конфискации. Наш дворец, вполне заслуживающий такого названия, кроме нескольких залов и многочисленных помещений для прислуги, насчитывает еще не менее 30 комнат. Обстановка и интерьеры очень дорогие, отдельные вещи даже красивы, однако общий стиль не выдержан, не чувствуется особого вкуса, хотя ясно, что выбор делался без ограничения средств. В обстановке не хватает гармонии; на фоне дорогих предметов видна явная безвкусица».

Все было обставлено изящно и технично. За день до убийства у особняка сняли охрану. А после сюда заявились два советских товарища — Андреев и Блюмкин. Они предъявили удостоверения ВЧК и потребовали срочной встречи с Мирбахом. Тот вышел в гостиную и сразу же был умерщвлен. По одной версии, в него кинули бомбу, а по другой — всего лишь выстрелили.

Один из очевидцев преступления, Леонгард Мюллер, сообщал: «Около 3 ч. после обеда зашел ко мне советник посольства гр. Бассевитц и сообщил, что пришли двое членов Всероссийской Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией, которых намерен принять тайный советник д-р Рицлер, и чтобы я при этом присутствовал. Когда я встретился с д-ром Рицлером, у него в руках было удостоверение этих лиц, подписанное председателем Комиссии всемогущим Дзержинским, которое гласило, что член этой Комиссии Блюмкин и член Суда Трибунала Андреев уполномочены вести переговоры с посланником по чисто личному делу. Доктор Рицлер и я вышли в приемную, где оба лица сидели, и провели их через вестибюль и зал в приемную, где мы уселись… Когда д-р Рицлер предложил графу Мирбаху прекратить переговоры и дать письменный ответ через комиссара Карахана, второй посетитель, до сих пор только слушавший и сидевший в стороне, сказал, что мы по-видимому хотим узнать, какие меры будут приняты со стороны Трибунала по делу графа Роберта Мирбаха, на каковой вопрос, при его повторении со стороны Блюмкина, граф ответил утвердительно.

У меня теперь такое чувство, что этот вопрос явился условленным знаком для начала действия. Со словами «это я вам сейчас покажу», стоящий за большим тяжелым столом Блюмкин опустил руку в портфель, выхватил револьвер и выстрелил через стол сперва в графа, а потом в меня и д-ра Рицлера. Мы были так поражены, что остались сидеть в своих глубоких креслах. Мы все были без оружия.

Граф Мирбах вскочил и бросился в зал, причем его взял на прицел другой спутник… Граф выбежал в соседний зал и в этот момент получил… пулю в затылок. Тут же он упал. Брюнет продолжал стрелять в меня и доктора Рицлера. Я инстинктивно опустился на пол, и когда приподнялся, то тотчас же раздался оглушительный взрыв от брошенной бомбы. Посыпались осколки бомбы, куски из штукатурки. Я вновь бросился на пол и, приподнявшись, увидел стоявшего доктора, с которым кинулись в залу и увидели лежащего на полу, в луже крови, без движения, графа. Тут же вблизи на полу лежала вторая, не разорвавшаяся бомба и в расстоянии примерно 2—3 шагов в полу большое отверстие — следы взорвавшейся бомбы. Оба преступника успели скрыться через окно и уехать на поджидавшем их автомобиле. Выбежавшие из дверей подъезда слуги крикнули страже стрелять, но последняя стала стрелять слишком поздно и этим дала возможность скрыться безнаказанно убийцам. Скрываясь от преследования, злоумышленники забыли свой портфель с бумагами по делу графа и другими документами… и свои шляпы».

На место происшествия сразу же прибыл Ф. Дзержинский. Да что Дзержинский — даже Ленин не поленился и приехал с извинениями, которые в знак уважения и сострадания высказал по-немецки.

Убийцы очень скоро были пойманы, однако наказания не понесли. Блюмкин, в частности, был амнистирован «ввиду добровольной явки и данного им объяснения обстоятельств убийства германского посла графа Мирбаха».

Блюмкин стал своего рода героем. Вадим Шершеневич спустя пару месяцев посвятил ему стихотворение:

Другим надо славы, серебряных ложечек,

Другим стоит много слез, —

А мне бы только любви немножечко,

Да десятка два папирос.

Похоже, что за заговором против Мирбаха стояли отнюдь не левые эсеры, как гласила версия официальная, а сама партия большевиков, в планы которой входил разгром левых эсеров. И случай с Мирбахом был провокацией.

Причем провокацией удачной. Резонанс был невообразимый. Паника возникла даже в тюрьмах. Находившийся в то время в заключении книгоиздатель Михаил Сабашников впоследствии писал: «В открытое окно к нам со двора донесся как-то чей-то возглас: „Мирбаха убили!“ В камерах началось необычайное волнение. Шум заключенных, окрики надзирателей. Беготня по коридорам. Хлопанье дверьми. Кто-то снаружи ломится в ворота тюрьмы. Раздался выстрел, другой, через некоторый промежуток третий. „Надзирателя убили“, — крикнул кто-то, пробегая по коридору. Все сразу смолкло. Долго стояла мертвая тишина… Наконец послышалось какое-то движение по коридору. Обходили камеры. Обыскивали заключенных. Мы сидели как на иголках… Вот отомкнули нашу камеру и тщательно, не говоря ни слова, обыскали все наши вещи».

Одновременно начался мятеж левых эсеров, который, как известно, был подавлен.

В особняке же разместился Бюробин — Бюро обслуживания иностранцев. Здесь, на одной из вечеринок Михаил Булгаков познакомился со своей второй супругой Л. Е. Белосельской-Белозерской. Любовь Евгеньевна об этом вспоминала: «Передо мною стоял человек лет 30—32-х; волосы светлые, гладко причесанные на косой пробор. Глаза голубые, черты лица неправильные, ноздри грубо вырезанные; когда говорит, морщит лоб. Но лицо, в общем, привлекательное, лицо больших возможностей. Это значит — способно выражать самые разнообразные чувства. Я долго мучилась, прежде чем сообразила, на кого же все-таки походил Михаил Булгаков. И вдруг меня осенило — на молодого Шаляпина! Одет он был в глухую черную толстовку без пояса, «распашонкой». Я не привыкла к такому мужскому силуэту, он показался мне слегка комичным, так же как и лакированные ботинки с ярко-желтым верхом, которые я сразу вслух окрестила «цыплячьими» и посмеялась. Когда мы познакомились ближе, он сказал мне не без горечи:

— Если бы нарядная и надушенная дама знала, с каким трудом достались мне эти ботинки, она бы не смеялась…

Я поняла, что он обидчив и легко раним. Другой не обратил бы внимания».

Тем не менее Булгаков заинтриговал мемуаристку.

Оглавление книги