Книга: Кнайпы Львова

Касино

Касино

Никаких клубов в английском стиле, знакомых нам из романов Голсуорси, ни Львов, ни Польша не знали. Зато роль клубов выполняли касино. Касино — это вовсе не казино, как позволяют себе часто писать самодеятельные львовские историки, а клубы. В касино проходили громкие забавы и карнавалы.

В конце XVIII в. касино Гехта стало любимым местом отдыха львовян. Не существующее ныне двухэтажное здание стояло там, где сейчас Львовский университет. В касино была гостиница и две залы — контрактовая и бальная. Это был первый отель, который предлагал посетителям обслугу и покои с умывальниками.

Здесь проходили празднования различных торжеств по поводу юбилеев уважаемых горожан и приема высоких достойных лиц, а еще карнавалы, или, как их называли, редуты. Со временем касино стало славиться не слишком хорошим общественным мнением среди гражданства, так как собирались там картежники и шулеры, а влюбленные прятались от людских глаз в Гехтовых закоулках.

Причины для громких гуляний были различными. В сентябре 1782 г. галичская шляхта провела на балу целых пять дней, получив право у Станового сейма. Зимой 1795 г. князя Адама Понинского офицеры армии Костюшко обвинили в измене во время войны с москалями и устроили суд чести, но князь доказал ложность этих обвинений и по этому случаю закатил бал, на котором гости выпили более тысячи бутылок шампанского.

Происходили балы также в честь прибытия во Львов высоких гостей — императоров Иосифа II, Франца I, Франца-Иосифа, владык Сицилии — Марии Каролины и Фердинанда IV, князя Кароля Радзивилла, графа Карла де Нассау — Зигена или в честь славного Ференца Листа или английской оперной певицы Каталани.

«Во вторник танцевали везде с одинаковым жаром, а однако нашлось, кроме того, еще около пятисот человек, которые, не имея ничего лучшего, посетили редут, — писал немецкий чиновник фон Краттер о забавах, происходивших в XVIII в. — На всех трех последних редутах меньше было обязательных краковяков и дебардеров, составляющих неизменную завязь на каждой такой забаве. Зато можно было увидеть домино и другие маски, которые прибыли в зал с различными специальными злобными и остроумными намерениями и преследовали незамаскированных людей.

Широко рассказывали при этом, как одна пара в масках не узнала друг друга и устроила сладкое рандеву, и таким образом нехотя сохранила супружескую верность.

Наряды наших дам позволяют, при всей своей изысканности, осматривать отдельные формы далеко подробнее, чем это делала древняя мода».

2 марта 1850 г. «Gazeta Lwowska» рассказала о забавах на запусты. «Мало известных домов было таких, где бы не устраивались забавы. Уже в этом году произошло сорок три бала, и если на каждой из таких забав собралось хотя бы двадцать пять человек, то это означает, что по крайней мере 66 процентов львовян предались веселым минутам. А ведь были и такие балы, которые в среднем насчитали до ста человек! Кроме того, было немало публичных балов, не привязанных к хозяину. Так называемых «заведенческих», где то или иное заведение или общество в доход своих институтов расписывали карты, прошло двадцать один. «Заработанных», где организаторы зарабатывали, распродавая билеты, — шестьдесят семь. На этих последних собралось много щедрых людей, поэтому шампанское лилось реками, хоть и венгерское.

А еще было четыре бала для бедных в Стрелецкой зале, но они не купились и едва покрыли расходы. 17 февраля бал устроило Общество слепых, где присутствовал наместник. Танцмейстер Вильгельм устроил на Стрильнице такой удачный детский бал, что поощрил им и старших. Танцмейстер Костринский во дворце Потоцких организовал четырнадцать балов, где гуляла одна молодежь. Танцовщица Риза провела бал в театре для театральных подруг.

Многие балы давали кабатчики. На этих балах играли в фанты, в пастора и танцевали «подушечного». Кабатчик Скалинский открыл бал для приблуд — то есть для непредвиденных гостей, Бауэр дал бал для официантов, Сиротинская — для ремесленной челяди. Лучше повел себя Вальслебек, который восемь раз принимал у себя поварих, челядь, лакеев и низших чинов военных. Но всех заткнул за пояс трактирщик Гофлингер, который организовал одиннадцать балов в залах Иезуитского парка для поварих и горничных. А балы эти собирали по триста — четыреста человек».

«Нынешний карнавал еще проявит себя несколькими последними судорожными танцами, — писали в газете, — прежде чем, посыпав наши головы пеплом, мы можем отдохнуть и подвести итог достижений и расходов запусных… Но еще целых двое суток отделяют нас от жирного вторника, а во время, когда «Газета» выходила из печати, только заканчивался на Стрильнице бал Мещанского касино. Еще наверняка произойдет два редута, вечеринка в Мещанском касино и несколько частных забав. Наплыв гостей, прибывающих из провинции, такой значительный, что за самые большие деньги невозможно найти комнату ни в одном отеле. Немного привел к этому съезд делегатов Хозяйственного общества, но больше прибывает гостей с целью потанцевать. Видно, что провинция слишком желает танцевать в этом году, потому что есть и такие, что с самых концов области прибывают во Львов, чтобы лишь только натанцеваться вволю».

О забаве, которая состоялась в зале швейцарского домика в Иезуитском парке, Ян Лям писал 23 февраля 1868 г.: «Эту забаву устроили чехи, а на заманчивом приглашении указывался порядок танцев: трясак, страшак, четверилка, полька и снова страшак, напоследок квапик (так чехи попереводили названия популярных танцев. — Ю. В.). Мы не дошли еще до такого пуризма и танцуем просто: польку-тремблянте, кадриль, галоп. Страшак — это танец исключительно чешский и называется так потому, что дансер и дансерка кивают друг на друга, будто испугались. Зато в чешском порядке танцев нет ни упоминания о вальсе».

«Важнейшим случаем целой недели, бесспорно, был конец карнавала, — писал Лям 1 марта 1868 г. — Конец его достоин был той замечательной жизни, которая на протяжении шести недель держала нас ночью на ногах. Прежде всего, от субботы вечером до воскресного утра. А для некоторых и пополудни длился последний и самый многочисленный из всех бал Мещанского касино. На следующий день, кто еще мог сяк-так переплетать ногами, обладал способностью к проявлению своей выносливости на балу у пана наместника, на вечеринке в касино, на нескольких забавах в частных домах или на редуте».

На отдельных забавах случались конфузы. Ян Лям язвительно советовал распорядителям балов считать, чтобы аристократические пары не оказывались в очень близком соседстве с «канальей». Однако случалось и такое. На одном из балов одна графиня оказалась рядом с еврейкой, кстати, еврейкой благородного воспитания и такой, что говорит по-польски лучше сиятельной пани. Но, очевидно, графиня имела впервые возможность рассматривать вблизи создание нехристианское, которое танцевало кадриль, и, вынув лорнетку, начала ее мерить с ног до головы. Между тем еврейка не растерялась и, вспомнив, что еще не видела никогда графини настолько любопытной, сама начала разглядывать графиню с помощью лорнетки. И взаимная инспекция происходила в двух шагах. Неизвестно, чем бы эти осмотры закончились, если бы фордансер не отделил их какой-то нейтральной парой.

Надо сказать, что львовский карнавал имел свои особенности, которых не было в карнавалах других городов. Отличался он, прежде всего, выразительной компактностью товарищеских группировок города (когда речь идет об интеллигенции и зажиточном мещанстве), а также выразительным выделением определенных ремесленных специальностей. Товарищеские группы объединялись на больших балах независимо от специальности: купцы с врачами, адвокатами, университетским и литературным миром. Старые мещанские семьи, которые поколениями врастали в жизнь города — Ридли, Гефлингеры, Гойнацкие, Уверы, Товарницкие, Траппы, Гетцы, — задавали специальный тон балам, которому подчинялись все остальные участники забав.

Вихрь зимних карнавалов в 80-х годах XIX века проносился не только по касино и общественным помещениям, но и по частным домам. Громкие балы потрясали дворец на ул. Курковой графа Владимира Дидушицкого, старый дворец на ул. Зеленой графа Мавриция Дидушицкого, дома графини Павлины Лосевой из дома Баворовских, графа Валерия Борковского, графини Марии Борковской, графа Станислава Бадени, графини Цецилии Калиновской, графа Владимира Руссоцкого — и не счесть их. На таких балах съезжались паны и из Кракова, и с Подолья. Даже пост не прерывал этих забав. «Файф о’клок» как раз только входили в моду, но оживленное львовское общество быстро к ним привыкло. Уже около четырех движение фиакров на улицах Львова приобретало особое оживление, паны делали визиты дамам, которые в тот день принимали.

Дворец графа Владимира Дидушицкого гостеприимно открыл свои двери для новогоднего карнавала 1888 г. Сразу две группы — «свадьба краковская» и «свадьба гуцульская» — бушевали в его салонах. Для этого театрализованного действа целый месяц проходили репетиции, ведь недостаточно было проявить себя только в «краковяке» или «аркане», но и в перепевах. К тому же, «гуцульская свадьба» была новинкой и до тех пор никогда не ставилась, а разыгрывали ее более тридцати пар в настоящих гуцульских нарядах. Интересным фактом этой забавы оказалось то, что пара молодых с этой театрализованной свадьбы через год стала перед алтарем.

На львовские карнавалы молодежь обычно приходила в масках и находилась в них до полуночи. Только после этого наступало время для демаскировки. Забава в масках позволяла выйти из устоявшихся рамок банальных салонных разговоров, попасть в водоворот интриг и любовных заигрываний. Одновременно важно было следить, чтобы не выдать себя преждевременно. Поэтому панны появлялись не как обычно — в сопровождении мам, которые масок не надевали, а сами, поскольку, увидев «маску» с родителями, легко было ее распознать. Парни же перед тем, как зайти в салон, проходили проверку в отдельном покое, где снимали на секунду свою маску перед кем-то из хозяев. Это предостережение было совсем не лишним, ибо случалось, что тот, кто не приглашен, мог попасть среди гостей.

Преимущественно балы заканчивались под утро, а сигналом для окончания бала было появление горячего борща в горнятках (чашках).

Приемы во дворце известного пивовара п. Кисельки на Подзамче отличались большой пышностью. Начав свою карьеру очень скромно — работником пивоварни, вскоре он стал миллионером, а его знаменитое пиво пили не только во Львове, но и по всей Восточной Галиции. Пан Киселька был счастливым отцом трех симпатичных дочерей и братом трех менее симпатичных сестер не первой молодости. Во дворце на Подзамче любила гулять молодежь, приданое трех дочерей никого не оставляло равнодушным, потому-то и каждое появление семьи Киселек в Городском касино как магнит притягивало толпы золотой молодежи из мещанских сфер. Танцуя с дочерьми, парни должы были уделять внимание также и тетям, которые отличались неисчерпаемой энергией в танцах.

Поражали своей численностью рауты. Многие дома, где не устраивали балов по таким уважительным причинам, как траур, устраивали вечерние приемы. Ясно, что такие посиделки при отсутствии танцев навевали скуку на молодых людей, но отказаться от них было невозможно. Особенно, когда принимала вдова графа Агенора Голуховского в салонах своего дворца, украшенного великолепными гобеленами. Буфетик бывал традиционно скромным, сетовал современник, но считалось большой честью быть сюда приглашенным.

На раутах не только танцевали, но и играли в любительский театр и так называемые «живые образы», темами для которых были обычно исторические события.

Встречи Нового года в XIX в. не относились к семейным праздникам, редко ждали двенадцати, чтобы, встретив Новый год, наконец пойти спать, а новогодние поздравления делали на следующий день утром. Однако происходили «сильвестровые» новогодние балы, которые приходились на День святого Сильвестра.

Самыми прославленными балами, которые остались в воспоминаниях современников, были те, что происходили во дворце Львовского наместника во время каденции графа Альфреда Потоцкого (1817–1889), которая длилась с 1875-го по 1883 год. Патронессой этих балов была жена Альфреда Мария из Сангушков Потоцкая (1830–1903), которую в обществе называли по львовской привычке Альфредова. Она даже в своем распоряжении имела черного как смоль сенегальца, которого привез ее муж в 1880 г. с африканской охоты. Ровно в двенадцать сенегалец, одетый в богатый восточный костюм, ударял с жаром в гонг, возвещая торжественный момент.

У хозяйки дворца «Под Кавкой» было подробно спланированное время. Для чиновников приемы устраивались в среду и воскресенье. Вторник между 12.00 и 13.00 — это время для приезжих. Вечера по вторникам — пора для исключительных лиц по специальному приглашению Альфредовой.

После того как каденция наместника Альфреда Потоцкого закончилась, Потоцкие жили во Львове только в зимнее время, наняв дом на ул. Костюшко, 14, в котором теперь забурлил жизнью новый салон пани Альфредовой.

Ремесленники имели свои локали, бальные представления и танцы, и прежде всего собственный стиль поведения. В этих локалях в предместье больше всего танцевали польку, но также куявьяк, оберок, гуцулку, голубку, которые не были известны завсегдатаям элитных бальных залов.

Плиточники отмечали Новый год в своем цеховом помещении на Зеленой, почтальоны — на Японской, печатники — в собственном «Костре» на ул. Пекарской, железнодорожники — на Шопена, пожарные (по-львовски «помпари», потому что возили с собой водяную помпу) — на Клепарове или Замарстынове.

На таких забавах пили преимущественно пиво, потому что это был напиток дешевый и легкодоступный. Закуска специфическая львовская: флячки (мелко порезанный свиной или телячий желудок), тушеная с мясом капуста, кишка, вареники с разнообразной начинкой, жареная рыба, раки.

Поскольку музыка там играла с особым рвением, то неудивительно, что влекла к себе любителей забавы прямо с улицы. А это вызывало громкие авантюры, воспетые во множестве песен.

Студенты и другая молодежь танцевали на паркете Дворца спорта на ул. Зеленой, в «Звезде» на ул. Францисканской и в залах «Сокола» на углу улиц Зиморовича и Сокола.

Общество «Стрельница» собиралось на забавы в собственном дворце в парке на ул. Курковой, где происходили карнавальные действа, любительские спектакли и политические собрания. Стрельница имела только одну залу, которая заканчивалась сценой, где играл оркестр. Своим убранством Стрельница отражала мещанские вкусы.

«Не считая двух редут и балов публичных, прошло несколько больших забав в частных домах, не считая меньших танцевальных вечеринок, — писал Ян Лям в «Газете Народовой» в начале января 1868 г. — Надеемся, что и нынешний музыкальный вечер в Мещанском касино изменится в танцевальный и забава пойдет бойко. А вообще у нас играют лучше при меньшей толпе, состоящей из знакомых, чем на забавах публичных. Львов с этой точки зрения имеет мало от большого города. Не умеем развлекаться с людьми незнакомыми, а уж на редутах так и очень скучаем».

На каждой такой забаве верховодила какая-нибудь пани протекторка, которая занимала трон на эстраде и подавала знак к началу танцев. До ее появления никакие танцы начинаться не имели права.

Важную роль исполнял также танцмайстер, или фордансер, который проводил несколько десятков пар в танцах, потому что дело это было нелегкое, особенно если такой фордансер затевал какие-то новые комбинации мазурки.

В день визита императора в 1879 г. роскошный бал состоялся в городской ратуше. Император лично прибыл на забаву в обществе очаровательной пани Альфредовой. Сразу после его прибытия несколько десятков пар исполнило мазурку. При этом выбраны были только красивейшие дамы, чтобы император мог полюбоваться львовскими красавицами. А пан Верига— Даровский, который ту мазурку проводил, так разгулялся, что нечаянно врезался в императора, воскликнул «Пардон!» и поскакал дальше. Император ответил улыбкой, но в душе, наверное, выругался, потому что это был единственный трафунок, когда не пожелал представить ему фордансера.

Император обладал феноменальной памятью и, общаясь с львовянами, вспоминал многих по предыдущим своим визитам. Особенно заводил речь на тему, которую затевал с собеседником несколько лет назад. Внимание его величества привлекли две светловолосые евреечки, красота которых напоминала картины Гейнсборо. Император поинтересовался у пани Альфредовой, что это за крали. Пани Альфредова подошла к панянкам и поинтересовалась, как их зовут. Одна из них сказала:

— Клерман.

Но произнесла это так, что пани Альфредова услышала «Клермонт». И, удивленная, спросила:

— Пани полька?

— Да, полька, но израелитка.

Этот ответ удивил пани Альфредову еще больше, и она только буркнула:

— Ниц не шкодит (не страшно).

Император всегда, когда попадал на бал в какой-то новый дом, получал подробный план апартаментов и любил ними прогуливаться.

На следующий день император навестил бал в Городском касино, где собрались аристократы и помещики. Настроение здесь царило уже не такое официальное, император охотно общался как со старыми, так и с новыми знакомыми, хорошо понимая польский язык. Но наибольшее удовольствие оказывал ему прием презентаций панянок их же матерями. Он обладал особым даром сказать каждому что-нибудь приятное и уместное.

В львовском обществе было тогда так много красивых женщин, а туалеты были такие изысканные, украшения такие замечательные, что глаза высоких гостей разбегались. «Ах, — вспоминал Игнат Богданович, — какие же там были замечательные пани! Сколько их живет теперь только в воспоминаниях, а сколько я встречаю уже как бабушек или даже прабабушек».

После отъезда императора бал продолжался до самого утра.

На улице Мицкевича, 6, во дворце графа Бельского славился популярностью Клуб землевладельцев, который называли шляхетским. А в народе его прозвали Конским, потому что наведывались туда любители лошадей. Вступить в этот клуб имели право только помещики. То был древнейший товарищеский клуб, основанный 1845 г. членами Галицкого общества скачек, и сначала он находился в помещении театра Скарбко, где в просторных комнатах в венском стиле разместились бильярд, столики для газет, шахмат и карт.

Просторную веранду с помощью цветов и кустов превратили в искусственный сад, посреди которого разбили две палатки. На балконах собиралась публика пить кофе и другие напитки. Клуб насчитывал около сотни человек из высшего офицерства, чиновников и более богатой шляхты и был закрытым для кого-либо вне высоких сфер. Однако различные аферы и слухи о скандальных картежных играх все же проникали наружу. В частности, сплетничали, что представитель одного из старейших галицких родов граф Цетнер за одну ночь проиграл в касино три дома.

В 1840 г. был основан Клуб скачек, членами которого были сначала только те, кто брал уроки верховой езды. Клуб, таким образом, служил канцелярией — четыре столика, несколько десятков соломенных кресел и бильярд — это была вся его мебель. Постепенно в клуб начала вписываться шляхта, и в 1848 г. он стал называться касино Народовым, или Мещанским. В 1880 г. касино, по свидетельству Людвика Яблоновского, уже ничем не отличалось от первой попавшейся кофейни. Здесь стали проходить балы профессиональных групп. Касино в 80-х годах находилось на ул. 3 Мая в здании Общества страхования.

В 1839 — 1840-х годах в Доме австрийского наместничества устраивал пышные приемы военный генерал-губернатор края Фердинанд д’Эсте. Начинались они в 7 вечера, а заканчивались ровно в полночь. С тех пор это переросло в традицию

Балы в верхних салонах наместничества в конце XIX века проходили каждый вторник. Лицо, попадавшее на такой бал, сразу же оказывалось среди высших сфер и становилась членом своеобразного общества. Приглашение на эти балы получали не все желающие, а только избранные, потому-то на плацу перед дворцом между двенадцатью и часом дня громоздились десятки фиакров — это львовская и приезжая знать спешила с поклоном к наместнику. Опытный глаз мог сразу распознать, кто из тех, что выходили из дворца, услышали заветное «Принимаю во вторник, очень прошу», а кто получил только карточку с надписью «Цисарский королевский Наместник и графиня Мария Потоцкая просят…» — дальше указывалось лишь несколько дат, когда в течение зимы можно было попасть на бал.

Большие публичные балы были фактически единственным местом, где встречались аристократические и помещичьи семьи с львовским мещанством. Последние гордились традициями, которые достигали средневековья. Правда, большие роды Бонеров или Боимов уже не существовали, но им на смену пришли другие, которые пытались сохранить обычаи львовских патрициев.

Евреи собирались в касино Израильтянском на ул. Сиктуской, 23, чиновники — в правительственном на Рынке, 9, военные — в касино Офицерском или Военном на ул. Фредра, 3. Атмосферу этого касино описал Иван Франко в повести «Для домашнего очага»:

«Почти сам не зная, как и когда, капитан оказался на улице Фредра перед домом Офицерского касино.

Было едва ли шесть часов. В касино не было еще почти никого, только в бильярдном зале два молодых офицера запаса играли в бильярд, громко выкрикивая числа сделанных карамболей. Когда вошел капитан, они салютовали по-военному и сейчас же начали вновь свою игру, хотя уже без громких криков. Какой-то пустотой дохнуло на капитана от тех обширных пустых зал с шаблонно расставленными креслами, с газетами, сложенными на столах, как трупы в большом морге, с лакированными софитамы, закопченными табачным дымом. Только перед самым входом капитана слуга касино зажег там две-три газовых лампы, так что углы этой обширной залы утопали в полусумерках.

Освободившись от плаща и сабли, капитан сел у стола и начал читать журналы, хватая прежде всего львовские, которых почти не выдавали вот уже пять лет.

Понемногу касино начало наполняться военными. Приходили мерным шагом, вытянутые после прусского образца, позвякивая саблями и шпорами. Здоровались салютуя и короткими словами вроде «Сервус! Как дела?» Большая часть толклась в столовой, а отсюда переходили кто в бильярдный зал, кто в узкую и длинную картежницу, полную зеленых столиков и кресел. В читальню не многие заглядывали».

Корпус Ветеранов Военных, организация под патронатом войска, объединяла офицеров в отставке, которые гуляли в локале общества на ул. Охоронок, 1 (боковая ул. Кохановского), где устраивали популярные воскресные забавы, прибыль с которых шла в бюджет организации.

В забавах участвовали воины, подофицеры, ремесленники, рабочие, батяры, студенты, служанки, швеи, проститутки… Однажды общество устроило воскресную забаву в годовщину битвы под Ольшинкой. В результате возникла авантюра, воспетая в балладе «Там на балу…», созданной до Первой мировой войны.

Оглавление книги