Книга: Кнайпы Львова

Городское касино и Круг художественно-литературный

Городское касино и Круг художественно-литературный

Весь Львов с нетерпением ждал новогодних балов и карнавалов. Залов, где проходили балы и пиры, было немало, но наибольшей популярностью пользовался бал в Городском касино на ул. Академической, 13. Там организовывались концерты и театральные представления. Кроме Городского касино, были конференц-воеводства на углу Чарнецкого и Кармелитской и Стрильницы на Курковой, где находилось Стрелковое общество.

В меню такой забавы входили: борщ в чашках, вареный карп с маслом, печеный индюк с брусникой, французский компот-салат, шарлотка a la Russ, бутерброды, ну и, наконец, водка, пиво, вино, черный кофе, ликеры. Гости могли танцевать, а могли играть в карты или смотреть ревю (эстраду). А все это удовольствие стоило три золотых с лица. Достаточно дешево.

Те балы, проходившие в помещениях воеводства в присутствии львовского воеводы и правительственных лиц, были по своим настроениям слишком официальными и церемониальными. Но для деловых лиц считалось престижным попасть именно туда.

Городское касино было хорошим двухэтажным домом с двумя танцевальными залами и буфетом на втором этаже, партер занимала библиотека с читальней и залом, где происходили чтения. Марьян Тирович вспоминал, что в 20– 30-е годы уже в дверях приветствовал гостей старшего возраста портье, который, выпуская их ночью, прощался самодельными стишками.

Балы проходили в просторных апартаментах второго этажа с окнами, выходящими на тополиную аллею. Зал поражал богато украшенным потолком с бледно-кремовой резьбой, освещенной кинкетами на потолках. Попадали туда через вестибюль, обставленный креслами и диванами. Из бальной залы вел проход к меньшей танцевальной зале, а из нее в буфет с холодными закусками. Во второй буфет со столиками вело несколько ступенек, тут уже подавали горячее.

В буфете водочку, винцо или пиво можно было закусить бутербродами, борщиком в чашках или жареным карпом или индюком, запеченным с брусникой, на десерт — шарлотка из риса и яблок, кофе и ликеры.

Партер касино занимали бюро Круга литературно-художественного и читальня. Главная танцевальная зала благодаря бледно-кремовой окраске стен имела особенно торжественный вид, здесь часто на карнавалах играл большой военный оркестр. Но какие бы оркестры в касино не играли, репертуар всегда был связан с традиционной программой танцев. Здесь выступали лучшие в городе ансамбли, порой в сопровождении известного хора «Эряна» (Яна Эрнста) или эстрадной группы «Наше очко» под руководством Виктора Будзинского.

На различные карнавальные действа, на балы прессы, юристов, архитекторов, техников, железнодорожников, врачей, армян, дубленцев (т. е. воспитанников Полеводческой академии в Дублянах, которые преимущественно происходили из помещичьих семей), забаву Музыкального общества попасть можно было только по именным приглашениям, которые при входе проверялись. Еще большей закрытостью отмечались балы с участием представителей официальных и военных сфер, зажиточного львовского патрициата.

Вот как звучало газетное объявление от 9 октября 1930 г.: «С 16 октября начнется литературно-художественный сезон в казино и Кругу литературно-художественном, который продлится до конца апреля. По четвергам будут выставки на актуальные темы вперемешку с камерными концертами и авторскими вечерами композиторов. Субботы в касино приходятся на каждую последнюю субботу месяца. Вход по приглашениям. По воскресеньям дансинги с 19.30 до 24.00. Карты участников выдает комиссия. Для этого нужно подать заявление и паспорт или удостоверение с фотографией. Комиссия оставляет за собой право отказать в членстве без опровержения. Без членской карты ни купить билет, ни попасть в зал нельзя. Исключительно для членов касино и их семей от 20 октября будут студии салонных модных танцев. Запись уже началась».

Самой оплаты было мало, потому что должен был быть еще и бальный костюм. Пани надевали роскошные длинные платья и настоящую бижутерию. Вечерние платья по колено вошли в жизнь в начале 30-х и имели успех у молодых женщин стройных и высоких. Паны должны были быть во фраках с орденами, с белой бабочкой на чопорном воротничке рубашки. Все это тщательно проверялось в гардеробе. Те, кто появлялся в смокингах, должны были иметь черную бабочку. Белая бабочка при смокинге означала официанта. Военные приходили в парадных мундирах. Панны — не сами, а только в обществе родственников или по крайней мере одного из родителей, который должен был находиться здесь до самого конца забавы, сидя чаще всего на темно-вишневых бархатных диванах, стоявших в ряд под зеркалами вдоль стен большой залы касино. Родители часто отлучались в ресторан или в буфет, оставляя матерей следить за дочерьми. И видно, мамочки справлялись с этой задачей очень хорошо, если чувствительные танцовщики прицепили им злобное прозвище «бабозверь диванный».

Когда это был маскарад, то гости появлялись переодетыми согласно своему состоянию, но так же были определенные ограничения, касающиеся приличия. Ничего такого, как в Англии во времена Байрона, когда дамы поражали наготой персей и бедер, здесь быть не могло.

Особенно бурные забавы проходили под Новый год, или, как тогда говорили, на Сильвестра, и на так называемые «Останки», во время которых в полночь вешали сельдь, означавшую начало Великого поста.

На карнавалах касино удостаивало наград за лучший наряд. В течение двух лет награждался самый толстый человек во Львове, доктор Линк. Ходил он всегда с моноклем, в один год переоделся Нероном, а в другой Урксом, героем романа Сенкевича «Камо грядеши».

Президент Круга литературно-художественного, а затем вице-президент города Тадеуш Рутовский в карнавале 1885 г. организовал бал Сенкевича, посвященный трилогии, которая в ту пору стала бестселлером. Эта идея очень понравилась патриотически настроенной аристократии, патроном этого бала выбрали Альфредову. Организовывал Рутовский также другие костюмированные балы, например «коломыйскую ярмарку».

Во дворце Владимира Дидушицкого на Курковой балы происходили ежегодно, а среди них и костюмированные. Однажды две большие группы энтузиастов разыграли две свадьбы — краковскую и гуцульскую. Это были настоящие театрализованные представления, в которых участвовали абсолютно все присутствующие. В то время как краковская отмечалась большой шумностью, гуцульская поразила всех своим высоким стилем и серьезностью.

По древнему обычаю до прихода советов провозглашались все танцы в карнете (нечто вроде музыкального меню), каждый такой небольшой карнетик был рисован от руки и перевязан шелковым шнурочком с бомбончиком, а на шнурке висел маленький карандашик. В эти дамские карнеты кавалеры вписывались на тот или иной танец, и каждая панна имела расписанным весь вечер. Но товарищеские перемены быстро отвергли и карнеты, и резервирование партнерши на танец.

Балы начинались полонезом, первые пары которого формировались из лиц, определенных патронами бала. Потом шли вальсы, после которых наступала очередь новых танго, фокстротов, английских вальсов и чарльстонов. В первые годы после Первой мировой войны наряды были довольно скромными, блюда в буфете не отличались изысканностью, но забава зато была исполнена юмора. Однако нашлись и противники даже таких скромных балов. 19 января 1921 г. «Gazeta Lvovska» поместила обращение Объединения христианских женских обществ в Львове «Против насилия»:

«Краткий прошлогодний карнавал преподнес охоту танцевальную. Хватало ее нам всегда, а ныне, как реакция военной скорби, выступает она с удвоенной силой. Бороться с этим — дело бесполезное. Но от скромной, дешевой, домашней или даже товарищеской забавы до роскошных приемов и балов — шаг слишком большой и действительно неуважительный. Перед этим шагом мы хотели предостеречь общественность. Потому что не годится шумно развлекаться, когда еще столько траура вокруг границы. Государственность еще не завоевана, враг один и второй только и ждут момента, валюта досадно низкая, интеллигенция и свободные профессии в крайней нужде, голод скалит зубы. Каждый грош, потраченный легкомысленно на богатые костюмы, на шикарные блюда, на роскошь, — гвоздь в гроб, в который враги силятся снова вложить наш едва воскресший край. Помним же о том всегда — пусть молодежь забавляется, однако в домашних стенах, пусть мамы и отцы носят более скромные туалеты, простота, скромность, чистота, мысль ясная и высшая, чем мимолетное неистовство — это наш лозунг на ближайшие дни и вечера».

Но ничто не могло остановить желание львовян устроить себе веселую забаву. И хотя в начале 20-х годов еще достаточно популярными были фигурные танцы, вроде кадрили, или котильона, или лансьера, медленно начали уже появляться на паркете фокстрот, танго, английский вальс, тустеп. Фокстрот имел тогда целых шесть фигур, и, чтобы не сбиться, кавалер шептал партнерше номер той фигуры, которую собирался выполнить. Исключительную точность в воспроизведении фигур фокстрота проявляли известные профессора математики Гуго Стейнгауз и Евстахий Жилинский. После фокстрота появилась ява, которую танцевали с руками, поднятыми вверх, и чарльстон. Под конец 30-х стал модным в Польше порывистый и фиглярный английский танец — ламбет валк. Танцевали его сначала в кофейнях, на дансингах, но очень быстро внедрили и на паркет касино.

Надо сказать, что появление каждого нового танца вызывало немедленную реакцию морализаторов. И если в 20-х они нападали за безнравственность танго, за сто лет до того их раздражал вальс. Речь шла, прежде всего, о том, что танцевальная пара держала друг друга в объятиях, чего не было в других старосветских танцах салонных — кадрили, лансиере или гавоте. Отдельные святоши даже пустили слух, будто танго зародилось в публичных домах Буэнос-Айреса. Между тем танго в том виде, в котором оно пришло в Польшу, было таким усложненным, фигурным и сложным, что безнравственность могла просматриваться разве что с точки зрения зрителя, а не исполнителя.

Танго во Львове появилось сначала на сценах театров и кабаре, а уже оттуда сошло на пол кофеен и гостиниц. В то же время владельцы локалей решили, что поскольку в зале есть место для танца, то нет причины ограничивать игру оркестра вечером или ночью. Таким образом, вошли в моду так называемые «five o’clock tea», которые на самом деле начинались в четыре.

Посредине бала аранжер объявлял мазурку. Правду говоря, не много человек, кроме офицеров 14-го полка уланов Язловецких умело ее правильно исполнить. От аранжера зависело управление парами, чтобы исправить недостатки в хороводе, который извивался ужом через все залы, и в фигурах, которые быстро менялись.

Огненную мазурку танцевали дважды в течение вечера. Тот, второй танец назывался «белой мазуркой» и завершал под утро забаву. Однако хорошим тоном считалось оставить бал еще задолго до его окончания. Особенно это касалось панночек на выданье, которых забирали с собой родители.

После первой мазурки наступал длительный перерыв, проходящий в шумных буфетах, после чего шла забава до самого утра уже с современными танцами.

К аттракции каждой забавы принадлежал выбор королевы бала, то есть особы, которая танцевала лучше всех, но победу определял не столько сам танец, сколько наряд и ненавязчивая агитация, не говоря уже о престиже мужа.

В определенный момент возникла традиция, когда аранжер командовал «Ронде!», и образовывалось нескольких танцевальных кругов, а дамам вручались небольшие букетики. Выполняли такую задачу младшие офицеры. Но прежде чем это должно было произойти, в зал заводили двух породистых жеребцов, навьюченных корзинами цветов. Дамы в благодарность должны были подойти к жеребцам и погладить их. А на выходе жеребцы получали кусочки сахара.

Композитор Ян Эрнст вспоминал один из таких балов, который, собственно, начинался с дарения цветов: «Пунктуально в десять часов вечера командир XIV полка Уланов Язловецких полковник Кунахович появился в бальном зале, а за ним ввели красивого серого коня. По обе стороны жеребца висели корзины с букетами роз. Полковник, обходя всю залу, вручал женщинам пучки, которые добавляли еще большей прелести их замечательным туалетам… Однако конец забавы оказался для меня достаточно печальным. В шесть утра, когда зал уже опустел, полковник вместе с группой высших офицеров пожелал расслабиться и отдохнуть после организационных усилий, так как уже устал столько часов «держать фасон», и пригласил нас на завтрак. Меню было довольно специфичное: чистая водка и копчености, а вместо рюмок — «литератки», как назывались во Львове стограммовки. Мне до этого не приходилось пить водку из таких больших сосудов и, когда я отказался выпить стаканчик, то полковник объявил, что авансирует меня на подхорунжего, и поднял тост в мою честь. Ну, и я должен был душком опорожнить этот «пугар», а уже дальше шло каждый раз легче. Около полудня всех нас в мизерном состоянии развезли на фиакрах по домам». Ежи Яницки дополнил рассказ тем, что лошадь, оказывается, имела на ногах «фильцовые пантуфельки», а по бокам коня висели не корзины, а литавры, и были там не розы, а гвоздики, причем в одном красные, а во втором белые.

Касино «Круг художественно-литературный» в 80-х находился на пл. Марийской, 9. Здесь можно было угоститься кофе с пирожными, но это заведение не пользовалось симпатией тех журналистов, которые любили хорошо выпить. С началом Первой мировой войны, когда немало ресторанов и касино пришло в упадок, благодаря дамам из благотворительного общества появилась в Круге чайная, которая быстро завоевала симпатии львовян.

Ежедневно пополудни локаль наполнялся посетителями, а в праздничные дни роилось здесь так, что шум стоял, как на ярмарке.

Конечно, чай был определением условным, здесь можно было выпить и кофе с пирожными и пампушками.

Просторная зала с полукругами балконов сохранила еще остатки сцены с декорациями последнего предвоенного бала в виде беседки, увитой красочными фестонами зелья и цветов. В 6 час. посетителей ждал вкусный и недорогой ужин.

Члены касино сходились в читальне, и называлось это «проходом на газеты» и для многих считалось ежедневным ритуалом. Но приходили также любители игры в карты. В читальню и в кабинет игры женщины не имели доступа, но на балах и художественных вечерах присутствие женщин было значительным. Брали они участие также в любительских спектаклях и исторических сценках к конкретным датам.

На литературные вечера приглашали афиши, помещенные по обеим сторонам ворот касино.

После Первой войны Круг переселился на второй этаж пассажа Миколяша, но впоследствии перебазировался на ул. Академическую, 13.

Когда в 1893 г. тайные организации призвали новый 1893 г. объявить годом траура в память сотой годовщины второго раздела Польши, то большинство львовян не восприняли призыва серьезно, и первого января поход разозленной молодежи двинулся через Рынок на улицу Францисканскую к дому «Звезды», где проходил бал, и сорвал забаву, а затем дальше на ул. Академическую под Городское касино, где выбиты были в партере и на первом этаже стекла в знак протеста против новогодних гуляний.

Чтобы сорвать другие частные забавы, применяли самые разнообразные средства. Случалось, посреди разгара бала в зале появлялась похоронная процессия с гробом и пением траурного марша. В другом случае разбросали в зале стеклянные пробирки, специально привезенные из Вены. Когда эти пробирки разбивались, из них вырывался противный запах, вызывавший рвоту.

Оглавление книги