Книга: Кнайпы Львова

Клуб интеллигенции

Клуб интеллигенции

Этот клуб был создан с приходом советов, и разместился он в 1939–1941 гг. на ул. Ягеллонского, 7. 22 января 1940 г. здесь произошло досадное происшествие, сыгравшее для многих известных польских писателей трагическую роль, а вскоре обросшее слухами и легендами. Все началось с того, что Владислав Дашевский, известный театральный сценограф, пригласил в ресторан, который был одновременно и клубом, несколько польских литераторов, а среди них Владислава Броневского, Тадеуша Пейпера, Александра Вата, Анатоля Стерна, Шемплинскую, Леона Пастернака и нескольких актеров.

По свидетельствам современников, которые не были очевидцами, события развивались так. Где-то хорошо за полночь известный поэт Владислав Броневский начал читать свой известный стих о шпике, и тут его арестовал советский офицер. Поднялась суматоха, которая переросла в драку. Появилась милиция и НКВД-исты. Большинство мужчин были арестованы. Выглядело это все как спланированная провокация. Подтверждал эту версию и тот факт, что этой же ночью были арестованы литераторы, которых в клубе не было.

По версии профессора Стейнгауза, который тоже свидетелем не был, все выглядело иначе: «Когда они сидели за столиками и уже выпили несколько водок, пришла актриса Орановская с советским офицером и села напротив Броневского и начала с ним кокетничать. Офицера это возмутило, и он дал ей пощечину. Броневский бросился на офицера».

От легенд перейдем к свидетельствам очевидцев. Поэт Александр Ват, между прочим, вспоминает, что один знакомый, которого он подозревал как сексота, предупреждал его не идти на ту забаву в ресторан. Но Ват, который ожидал ареста, как и остальные львовяне, в любую минуту, решил, что посещение ресторана не должно внести какие-то особые изменения в его судьбу.

«Мы сидели в кабинете за очень большим столом. В том же кабинете был еще один небольшой столик в углу. Через некоторое время пришел некий лысый тип и сел за тем столиком с актрисой польского театра, о которой было известно, что она путается с советами и не советами, хорошая такая блондинка… Я несколько раз спросил Дашевского, по какому случаю он собрал нас, но он только потирал руки и говорил: «Увидишь! Увидишь!» Потом спросил нас, позволим ли, чтобы к нашей компании присоединился известный советский историк искусства, и показал на лысого. Мы, конечно же, не были против… Лысый садится в конце стола, имея за собой дверь, заслоненную шторой, с одной стороны сидит актриса, а с другой Скуза… И вот я вижу, как Скуза наклоняется к этой актрисе, что-то ей говорит, а между ним и актрисой сидит этот советский. И тут неожиданно советский дает Скузу в морду, стаскивает скатерть, все летит со стола…

Вероятно, что это был сигнал, потому что в тот же миг вылетели из-за шторы двое атлетов с квадратными рожами и трах направо, трах налево — бьют! В какой-то момент вижу, что один из них борется с мужем Шемплинской, потом получаю удар в зубы и падаю. Меня залила кровь… Теряю сознание на короткое мгновение, жена отливает меня водой… Повсюду паника, крики уже и из других залов. Моя жена видит, что Дашинский хочет исчезнуть, ловит его у гардероба: «Влодку, что здесь происходит?» А он бежит, не осознавая, не отвечает, схватил пальто и вылетел. И Оля видит, что на лестнице стоит милиция, сплошь лестницы обставлены милицией, а его пропускают».

По воспоминаниям Леона Пастернака, события происходили совершенно иначе. Прочитав их, будете иметь яркий пример, как об одном и том же событии могут рассказывать разные люди, и можно ли к мемуарам относиться на полном серьезе.

«Когда все сидели за столом, появился Броневский, и все его поздравили аплодисментами и усадили рядом с какой-то рыжей актрисой (заметьте — не блондинкой, и к тому же сидела она, оказывается, не за соседним столом. — Ю. В.). Броневский уже был слегка под газом и сразу начал ухаживать за актрисой. Делал это очень элегантно, поскольку всегда к женщинам относился со старосветской галантностью. Актриса, между прочим, ничего не имела против. Между тем официанты накрыли стол, подали водку в графинах и закуски, зазвучали первые тосты.

В эту минуту я заметил, что между гостями, сидевшими за соседним столиком, и Влодком разгорелся спор. Влодко встал и сделал движение рукой, словно пытался закрыть актрису от стычки. Тогда я мельком посмотрел на наших соседей. Было их четверо, разговаривали на русском, что в те времена не было ничем странным, поскольку многие пришельцы с востока наведывались в комфортабельные локали, и никто на это не обращал внимания. Один из них был порядочно под мухой и ежеминутно вскакивал из-за стола, коллега придерживал его за руки, оглядываясь вокруг, как бы ожидая помощи. Когда я проследил за их взглядом, то в глубине залы заметил два столика, за которым сидели, вероятно, их кумплы (приятели). Они не сводили с нас глаз и что-то выжидали. Обеспокоенный, я перевел взгляд на Влодка. Он стоял, склонившись над столиком наших соседей, и что-то спокойно объяснял. Шум в зале царил такой, что невозможно было понять, о чем речь. Никто за нашим столом не обращал на это внимания. Вдруг раздался громкий визг! Пьяный из-за соседнего столика опять сорвался, отскочил назад и схватил обеими руками кресло. Это был высокий, крепко сложенный тип. В выражении лица было что-то отвратительное. И наш, и соседние столики следили за сценой в напряжении. Влодко стоял неподвижно. Внезапно пьяный швырнул кресло в него, тот мигом уклонился, кресло пролетело в воздухе, ударилось об пол и разлетелось на куски. Рыжая шмыгнула под стол, потянув рукой скатерть, — полетели миски и стаканы.

Дальше… дальше помню только то, как оказался под стеной с графином в руке. Женские крики, визг, на отдельных лицах кровь. Над моей головой пролетает ножка от стола, летят столешницы столов, бутылки под ногами, звон стекла. Сплошная суета… передвигаюсь к следующей зале. Вижу, сидит Ват с платком у губ, а под стеной вяжут того пьяного здоровяка, он тяжело дышит, в уголках губ пена. Не защищается. В шкафу, стоявшим за баром, разбиты стекла, полно разбитой посуды, запах разлитого алкоголя. Владелица в отчаянии вызывает по телефону милицию. Я подаю Вату воду, руки у него дрожат, и слезы в глазах. Показывает мне свои передние зубы — шатаются в деснах… Оглядываюсь. Из наших никого нет. А самое главное, нет нигде Влодка. В прихожей, которая находится на противоположной стороне зала, куча людей жмется к выходу. Какой-то игомость (священник) шумит, дергает ручку на лестничную клетку. Через минуту дверь открывает солдат с голубым околышем на фуражке, смотрит, но не выпускает никого. При этом я замечаю, что там уже есть немало солдат».

Леону вместе с женой удается выбраться из мышеловки и, притаившись у ворот напротив, они наблюдают, как выводят арестованных писателей, в том числе и Броневского.

Еще той же ночью арестован был ряд писателей, которых на вечеринке не было, — Леопольд Левин, Теодор Парницкий, Анатоль Стерн — всего около пятнадцати. Но арестовала их уже не милиция, а чекисты. Среди них и Неглерову, жену шефа жандармов Варшавы.

Задержанных держали в тюрьме на Замарстынове. Некоторые, как например Войцех Скуза, так и погибли в лагерях. А еще через несколько дней начались аресты среди польских и украинских социалистов и коммунистов.

Газета «Червоны Штандар» об этом инциденте писала: «В ресторане, называемом Очаг Интеллигенции, группа проправых типов устроила пьянку и пьяную драку… Среди задержанных милицией оказались Скуза, Броневский, Стерн, Ват, Пейпер, Балицкий и другие». Каждый из них характеризовался очень едко. Скуза — «кулацкий писатель, сотрудник хулиганского журнала «Прямо с моста», откровенный шовинист», Броневский — «горький пьяница, автор националистических стихотворений» и т. д.

В записках Петра Панча тоже есть об этом происшествии: «Броневского, Вата, Скуза, Пайпера и Штерна милиция арестовала «за хулиганство». Ведется следствие. Сегодня (25.1.1940 г.) было у меня шесть женщин, и все просили за своих мужей.

— Они были совсем трезвые. Нам не то что было весело, а даже скучно».

Оглавление книги