Книга: Автостопом по Индонезии и к папуасам

Жизнь в Соронге

Жизнь в Соронге

Перед рассветом встали, помолились, один из пакистанцев прочитал проповедь двум десяткам собравшихся местных жителей (переводил Тофи Ахмад), позавтракали и заново уснули – было только шесть утра и моросил дождь. Потом опять проснулись. В мечети начались какие-то торжественные приготовления, пришли разнаряженные люди, дети, женщины. Оказалось, будет отмечаться Мавлид – день рождения Пророка Мухаммада (на Яве его уже отмечали, но мне кажется, что там было преждевременно). Снова провели лекцию, всем присутствующим выдали продовольственный набор – сладости и рис, завёрнутые в банановые листы. Потом пакистанцы засобирались в порт – сегодня ожидался пароходик в островной посёлок Вайгео. Сперва меня тоже хотели заманить – и я согласился, такая интересная компания и на остров тоже хотелось – потом выяснилось, что судно очень маленькое и билеты на него все уже раскуплены. Пакистанцы ехали за свой счёт, на пароходы не вписывались. Кто-то из местных жителей отвёз меня в главную мечеть, откуда я пришёл вчера, а пакистанцев – на пристань. Больше я их не видел, только слышал легенды о них в каждом населённом пункте. Те, кто впервые видели меня и мою бороду, поначалу думали, что я тоже пакистанец из этой бригады.

Впоследствии узналось, что в Соронге – небольшом по населению, но длинном посёлке – имеется шестьдесят три мечети. Многие сорончане целыми неделями и месяцами не занимаются никакой производственной деятельностью, а только духовной – ходят из одной мечети в другую, и ночуют в них же, и проповедуют ислам другим мусульманам – «делают давват». В каждой из мечетей, что я посетил, стояли сумки, рюкзаки, чемоданы разных давватчиков, а если прийти утром (с семи утра до полудня) – то можно найти и палатки, навесы или просто одеяла, в которых спят местные проповедники. Также они ходят по окружающим деревням и посёлкам, плавают в соседние города (у кого есть время и средства). Другие же приплывают в Соронг с Явы и других островов. Если предположить, что в Соронге живёт пятьдесят тысяч жителей, причём половина из них – мусульмане (тысяч 25), – то не меньше одного процента людей (250 человек на город или даже больше) заняты давватом. Интересно, что они никак не воздействуют на аборигенов, «оранч асли». Никто не стоит на площади с проповедью, никто не раздаёт журналы типа «Пробудитесь» или листовки, весь давват проходит строго в кругу уже уверовавших. Не знаю, отчего – или они сами выбирают путь наименьшего сопротивления, или же местными законами запрещено перетягивать граждан из одной религии в другую.

Выражение «оранч асли» («оранг асли», «орандж асли») можно перевести как «настоящие люди», или точнее «люди происходящие» (имеется ввиду – отсюда, из этой местности). «Orang asli di sini» – «человек местный, происходящий отсюда», абориген. Кстати, однокоренное слово «Орангутан» означает «Orang hutan» – «человек лесной», обезьяна.

Кроме мусульман и христиан, в Индонезии есть буддисты и индуисты, и только эти четыре конфессии признаны государством. В Соронге буддистов и индуистов я не видел. Однако, вероятно, существует закон «о свободе вероисповеданий» – о том, что человек каждой из четырёх религий может отправить свои духовные нужды в каждом городе Индонезии. Поэтому, например, в Соронге стоит новая, шикарная, никем не посещаемая, многоэтажная китайская пагода (закрытая на зам?к), а потом я нашёл и буддийский храм-дацан типового образца, охраняемый сторожем-папуасом с сигаретою. Позднее в Джайпуре (столице острова) обнаружились и буддийский, и индуистский храмы – тоже почти непосещаемые, но зато свобода религии в каждой провинции. (В пределах района или села этот принцип не действует – слишком дорого ставить все четыре храма в каждой деревне.)

Итак, я воротился в главную мечеть. Здесь обнаружился небольшой второй этаж, с балконом. Тут сидели, пили чай и курили старики – сторож мечети и его друзья-коллеги по три-четыре человека, при мечети постоянно тусовавшиеся. Два-три человека оставались на ночёвку на втором этаже, который иначе и не использовался. А внизу, на первом этаже, сидели и полулежали обычно более молодые граждане в халатах, в числе пять-шесть человек, вели беседы на тему что нужно, что нельзя, а что можно, но всё-таки не стоит, тоже иногда пили чай. Там же перед каждой молитвой выкатывал свой ящик продавец тюбетеек, Коранов и духов.

По длинной улице вдоль всего города (улица проходила вдоль мечети) с утра до вечера двигались маленькие жёлтые маршрутки, обозначенные буквами – jalur (маршрут) A, jalur B, jalur C. Также машины и мотоциклисты. Несколько перекрёстков, несколько светофоров, закрытых решётками (чтобы камнями не разбили), много мечетей и церквей разных размеров и форм, несколько маленьких супермаркетов, ларьки, «банк Папуа», гостиница, медленное и дорогое интернет-кафе, редкие продавцы дорогих фруктов и овощей, едальни в виде ящика на колёсах – внутри на примусе варится кастрюлька или две. Вдоль моря – трущобные домики, маленькие деревянные лачужки рыбаков на сваях-ножках, тут же бегают дети, тут же разделывают рыбу и продают её и десяток других сигаретно-съедобных сопутствующих товаров. Много школ – раздельно обучаются коренные жители-папуасы (в христианских школах) и, в мусульманских школах, – «мухаджиры» (переселенцы-мусульмане). Колледжи, лицеи всякие, все внутри простецкие – классы, мел, доска, индонезийский флаг во дворе.

Каждое утро почти все граждане выстраиваются в торжественные линейки в своих местах: школьники – во дворе школы, с учителями во главе, под флагом Индонезии. Обещаем! Верим! Помним! Клянёмся! Свобода! Единство! Ура! Студенты – во дворе колледжа, менты и солдаты – во дворе своей полицейской или воинской части, дети-малолетки во дворе мечети, медресе, цекркви (куда родители суют малых детей-дошколят) – строятся рядами во главе с воспитательницей, и то ли гимн поют, то ли ещё что-то.

Каждое достойное госучреждение в Индонезии имеет плакат, вывеску или парадную арку с надписью «17 августа 1945. 62 года (независимости)!» Каждый год число лет независимости переправляют, хотя в глубинке бывает, что застряли на 60-ти. Верный признак – если на столбах ворот написано «MERDEKA (свобода). 62 TAHUN. 17.08.45» – перед вами государственная контора, школа, милиция или управление чего-нибудь.

В Соронге мне нужно было найти мэрию или управление провинции, чтобы узнать там их мнение о дорогах, может присмотреть карту. В городских магазинах карт не было. Не было и самих книжных магазинов, а газеты продавались с земли в двух местах у дверей больших магазинов. В полиции, в школах, в мечети и в интернете карты города не нашлось.

На многих картах Соронг значился как столица провинции Западное Папуа. Однако, даже это оказалось неверным – столицей провинции оказалось соседнее Маноквари, до него триста километров. Соронг же является районным центром, впрочем довольно крупным. Управление города (мэрия – Kantor Walikota) и правительство района занимают целый квартал одноэтажных домиков, обнесённых забором. Трёхэтажный небоскрёб, куда должны переехать все правительственные службы, пока стоит неготовый, и все офисы растыканы по офисному муравейнику. В этом лабиринте домиков запрятаны и Отдел Туризма, и Управление Дорог и Коммуникаций. Где бы найти карту города? – этим вопросом я озаботил всех начальников. Одни послали к другим, другие к третьим, наконец толстый важный человек (неужели сам мэр города? Конечно, нет, наверное один из его заместителей) сказал:

– Карта… Да, у нас была карта. Только кто-то её забрал. Эй, слуги! Разыщите и покажите карту этому мистеру!

Помощники разбежались и вскоре… я думал, что обрадуюсь – увижу карту города или района, с дорогами, улицами, деревнями. Но оказалось иное – внесли втроём огромный рулон пластика, метров пять на три – размером с добрый рекламный баннер в Москве, – развернули его – это оказалась огромная распечатка запада Новой Гвинеи с интернет-сайта Google. earth! Вид Новой Гвинеи из космоса, с облаками, океаном, островками и смутными очертаниями поселения, на котором было жирно напечатано «SORONG». Спасибо.

Ни для пересъёмки, ни для ориентирования карта, конечно же, не подходила. Наверное, её вывешивают на официальных мероприятиях на сцене, сзади от выступающих начальников. Никакого более практического применения ей быть не могло. Увидев, как я замолчал, служители Управления поняли, что карта произвела на меня большое впечатление, постояли с рулоном и опять скрутили его.

Ещё в одном управлении нашёлся план самого городка. Начерченный карандашом от руки. Я спросил разрешения сфотографировать; начальники позволили, но прикрыли картонкой заголовок «Соронг», чтобы возможный шпион, похитив мой снимок, не догадался, Соронг ли это или какой другой город, например Урюпинск. Пользы и из этой карты никакой не было.

В Кантор Паривисата – управлении туризма – о дорогах ничего не знали. Предполагали, что их нет. Я показал карты, где дороги нарисованы. «А, ну может быть и есть», отвечали мне.

А есть ли здесь пригородное пароходство? – с этим вопросом я пристал к другому чиновнику, ведающему водными путями. Но реакция была совсем неожиданной:

– О, садитесь, садитесь! Как я рад! Конечно, у нас кораблей нет. Пригородного сообщения нет. Но мы можем вместе его организовать! Вы можете вложить деньги, мы закупим судно, будем вместе возить грузы и народ и поделим прибыль!

– Вы, наверное, шутите, я писатель, и как-то не занимаюсь инвестициями в пароходства.

– Да вы подумайте! Это же очень просто! Нам как раз позарез необходим иностранный инвестор. Здесь, в Папуа, всё может быть очень выгодно, только нужно вложить деньги и немножко подождать – здесь грядёт экономический бум! Давайте и будем вместе развивать транспортное сообщение в Папуа!

Насколько я понял, никакого местного сообщения тут нет – ни в Маноквари, ни в Фак-Фак, – основным и единственным транспортом являются суда компании «Пелни». Еле избавился от общества назойливого англоговорящего чиновника, который управлял только исключительно собственным стулом и столом, хотя в мыслях у него были различные прожекты.

Итак, чиновники ничего не знают. Может быть, о дорогах знают самые пронырливые люди – журналисты? Заодно и узнаю про транспорт, и сообщу о себе в местных СМИ. Может, и интернет в газетах найдётся, быстрый и бесплатный.

Газет в Соронге целых три. Образцы я взял в мэрии. В двух газетах был обнаружен адрес, по которому я и принялся разыскивать редакции, третья газета не нашлась. Итак, начинаем.

Ежедневная «Радар соронг» – входит в большой все-индонезийский концерн (как и уже известная мне «Радар Таракан»). Выпускают её мусульмане. Уровень журналистики, скажем так, средне-папуасский. Интернета в редакции нет. Англоговорящих в редакции нет. Про дороги ничего не слыхали, знают только, что летать можно на самолёте. Единственный обнаруженный журналист, когда я пришёл, как раз опрашивал какого-то человека, чтобы составить репортаж. И тут я. Журналист поступил простейшим способом – взял уже имеющиеся вырезки про меня, сходил куда-то поксерил (ксерокса в редакции нет), сфотографировал меня на свой мобильный телефон и завещал приходить назавтра за образцом газеты.

Вторая газета – «Фаджар Папуа» («западная Папуа» или «вечерняя Папуа») находилась в другом районе города, на главной улице, в одноэтажном сарайном домике. Несколько пыльных комнат, заваленных бумагами и старыми газетами, прокуренных. Работники – папуасы (интеллигентные, один даже знает несколько английских фраз). Мои предыдущие газеты взяли и отнесли поксерить (ксерокса в редакции и тут нет нет), сфотографировали на мобильник, интернета в редакции нет, про дороги тоже ничего не слыхали, но предполагают, что нужно лететь на самолёте. Поинтересовался тиражем газеты. Шестьсот экземпляров! Печатается здесь же в сарае.

Молочных продуктов в городе почти нет, только в супермаркете за большие деньги. Яблоки «рекламная цена» – дороже, чем в Москве; капуста – целый доллар за килограмм; одно дешево – сахар и сгущенка. Интернет убойно медленный, даже в хотеле Мариотт (кстати, это не фирменный Мариотт, а папуасский сарай одноэтажный).

После всех дел и обследования города, в главной мечети, вечером, ко мне подсаживается мужик. Разговоры, разговоры, вдруг спрашивает – какой у меня размер? Я не понимаю слова «размер» на бахаса, мне другие подсказывают, жестами объясняют – размер одежды. Говорю: «не знаю, диаметр 42—44 см, смотря сколько съем, а так не знаю». «Тебе подарю одежду!» – говорит. – «Не надо», отвечаю, – да я и одет был прилично очень, вроде никак не походил на голого.

И вот – ушёл, через полчасика – глянь, идёт с пакетищем. Господи, помилуй! Целый мешок одежды, три тёплых футболки и ещё куча всего. Долго объяснял ему – не надо, у меня есть, таскать целый гардероб трудно, самолёт упадёт, пароход утонет, машина лопнет, если я буду гардеробы по всему свету возить (карту показываю). Или придётся в деревне на бананы менять все эти одеяния. Всё ж пришлось взять хотя бы 1 футболку, плюс один соронг (юбку) – уже третий – и шампунь-мыло всякое. Остальной мешок вернул мужику. Такими темпами пора уж одёжный магазин открывать. А я пока надеюсь встретить в лесу бедных, диких и голых, и замёрзших, и одарить их китайской курткой, шапкой и другими вещами, которые пока при мне (в ожидании холодных гор).

Мужик недолго горевал.

– Деньги у тебя есть?

– Вроде да, говорю.

– Э, возьми ещё, – и щедрой рукой вносит 100.000 рупий в фонд великой экспедиции. Видел бы он, как я лапшу в мечети завариваю, наверное весь бы кошелёк вручил мне, не задумываясь нимало. Вот какие интересные люди попадаются. Встречу в Росссии индонезийского путешественника – задарю тоже.

А ведь он ещё не читал завтрашних газет!

Оглавление книги