Книга: Автостопом по Индонезии и к папуасам

Пять дней на борту

Пять дней на борту

Суда компании «Пелни» в Индонезии выполняют ту же роль, что в России – поезда дальнего следования. Линия Джакарта – Сурабайя – Соронг – Джайпура – аналог Транссибирской магистрали, а Новая Гвинея (Папуа) – это Дальний Восток. А внутренние районы Новой Гвинеи можно сравнить даже с Якутией или с Чукоткой. Сюда сложно попасть: очень долго – пешком, дорого – самолётом, с дорогами дело обстоит неважно. Все грузы сюда завозятся с Большой Земли (с Явы или Сулавеси), и цены на всё привозное тем выше, чем дальше посёлок отстоит от «Транссибирской магистрали» – главной береговой линии и портов.

Пароход «Нггапулу» идёт от Сурабайи до Новой Гвинеи пять дней, делает по пути некоторые остановки. Сперва – крупный порт, третий город страны Макассар на юге острове Сулавеси. Затем мы огибаем длинный Сулавеси с севера, заходя по пути в порты Паре-Паре и Битунг. В Битунге мы берём на борт сотни мешков с овощами, капустой, луком, сотни ящиков с курами, петухами и цыплятами – десятки тысяч цыплят! Хозяева груза располагаются на палубах; владельцы петухов – кормят их через прорези в коробках, некоторые даже выгуливают кур и петухов по палубе, привязав верёвкой за ногу; цыплят не кормят и не выпускают – их слишком много для этого. На каждом ящике с цыплятами этикетка – количество цыплят столько-то +3% на естественную убыль. Когда смертность уже заложена при упаковке, можно и не кормить.

Обладатели лука и капусты выкладывают овощи и перебирают их на палубе, выявляют подгнившие и выбрасывают их за борт. Непонятно – неужели Папуа – голодный край, и там нет даже капусты и лука?

– Куда везём, – спрашиваю, – в Соронг?

– Да, в Соронг.

– Папуа – голодный край? Еды нету?

– Нету. Земля плохая, не растёт у них ничего. Вот и везём!

Весьма непонятно, почему в тропическом климате, где столько воды и земли, почему здесь не вырастить что-то съедобное? Обычная зелень на островах повсюду, наверное и овощи могли бы быть.

Дурианы тоже везут, но немного. По ходу созревания их по две-три штуки выкладывают на палубе и продают другим пассажирам. Цены ломовые!

На каждом индонезийском поезде и пароходе проявляется неприятное мне свойство индонезийского народа – большинство людей тут курят. Прямо сидя в поезде, или в жилом отсеке корабля, несмотря на предупреждающие вывески «Диларанг мерокок» (курить запрещено) и регулярные повторы по корабельному радио, типа:

– Уважаемые пассажиры! Напоминаю вам, что курение внутри нашего судна строго запрещается! Куря, вы не только отравляете воздух, но и создаёте пожарную опасность на судне! Для курения используйте верхние палубы! За курение в пассажирских отсеках взимается штраф!

Несмотря на это, курит большинство. И справа, и слева от меня, и повсюду – дымовая завеса. Я решил бороться с курением и курильщиками. Когда кто-нибудь закуривал, я подходил, тушил пальцами сигарету и важно говорил: «Диларанг мерокок!» – курить запрещено! «Мерокок – сакит-сакит (болезни)!» Особо стойких я подводил к табличке «Не курить». Вскоре мне удалось отучить от вредкой привычки целый сектор в пассажирском отсеке (они, конечно, курили, но вдалеке от меня, на палубе).

Один дядя завёлся на полу в проходе. Он оказался настойчив. Пытался сорвать все мероприятия по оздоровлению. Когда я тушил его сигарету, он извлекал новую и невозмутимо её закуривал. Наконец, я решил отобрать всю пачку, но не для того, чтоб выкинуть, а чтобы показать ему надпись «Минздрав Индонезии предупреждает: курение вредит здоровью». Здесь тоже такие надписи, как и в России, только на местном языке. (А в Тайланде додумались и вот до чего – на каждой пачке большая фотография лёгких курильщика в разрезе, или других его поражённых болезнями органов – чтобы даже неграмотный понял, что курить вредно.) – Но когда я схватил пачку, он подумал, что я её отберу навсегда, тоже схватил её и нервно вскочил, цапнул меня за руку, я его, он злобно смотрит на меня – сейчас, думаю, будет бить. Он немножко ниже меня и такой злобненький. Но хорошо, что разняли нас пассажиры – а то, если бы мы оба потеряли душевное равновесие – вероятно, он бы пострадал. А так другие жители парохода посоветовали ему курить пореже, и так он отстоял своё право на курение: он дымил изредка, когда я не был на месте, а когда я возвращался, он делал вид, что тоже хочет прогуляться, и шёл бродить по палубам.

Чем на судне можно заняться? Времени пять суток. Я занялся интересным религиозным делом. В Джакарте сикхи вручили мне книгу-цитатник своих песнопений, 280 страниц на пенджаби, английском и в транслите. Я решил поискать косяки, вставки и противоречия в святой религии сикхов. Конечно, таковые были найдены. Так что результатом стало небольшое сочинение «Фильтрованная история сикхов» – оно будет приведено ниже.

Кроме чтения книги, на судне можно: 1) спать, отсыпаться за все прошлые и будущие активные ночи, 2) есть – в шесть утра, в полдень и в пять вечера на пароходе происходит питание. Повара решают трудную задачу – «накорми 3000 человек так, чтобы ни один не попросил добавки». Еда трёхразовая входит в стоимость билета. Это коробочки из пенопласта, в которых наложен варёный рис, и к нему ничтожная добавка – или рыбья варёная голова, или чуток салата или омлета, плюс пластиковый закупоренный стаканчик питьевой воды 200 граммов. Такая еда «на воле» стоила бы никак не больше 2000 рупий. Компания «Пелни» собирает сверхприбыли, продавая билеты по 200—250 тысяч рупий ($22—28) за один полусуточный перегон. Правда, стоимость самого корабля мне осталась неизвестной, а ведь она должна входить в стоимости билетов.

Далее, можно 3) прохаживаться по палубе, заходить в каюту капитана, в служебные отсеки, в рубку, залезать в спасательные шлюпки и даже лазить на вышку с антеннами и локатором, что над всем океаном и кораблём. Все эти места, где висит вывеска «Диларанг масук!» (вход запрещён) или «Вход только для персонала», всюду иностранец может залезть, и никто ему ни слова не скажет. Конечно, здесь я проявил некую непоследовательность – ведь сам же гонял других пассажиров за нарушение запрета «Не курить!» Но такова моя двойственная сущность. Индонезийцы и их дети, поражённые моей наглостью, лишь задирали головы и тихо завидовали, когда я шёл в капитанскую рубку или тащил спальник и пенку наверх, чтобы лечь спать на самой верхней плоской поверхности – на крыше капитанской каюты (если не было дождя). Все завидовали, но сами никуда не лазили – народ законопослушный в чём-то.

Кроме того, можно 4) подтягиваться, отжиматься и приседать на верхней палубе, вызывая удивление всех других пассажиров – а двигаться совершенно необходимо, чтобы не облениться; 5) посещать мечеть – трижды в день на судне звучит азан – призыв на молитву, и в пароходную мечеть набивается сколько влезет, до трёх сотен самых религиозных граждан, есть и женское там отделение; по пятницам на корабле звучит пятничная проповедь; в мечети можно познакомиться со всякими колоритными гражданами святого вида; 6) можно мыться в душе, благо – горячая вода имеется в безграничном количестве, и в помывочной не очень грязно; тут можно и постираться; 7) можно фотографировать пассажиров и их разнородный багаж, и, наконец, 8) забраться куда-нибудь на нос или на корму судна, глядеть на бесконечный океан, на проплывающие на горизонте другие плавсредства, на зелёные острова, и думать обо всём хорошем, пока очередной ливень не сгоняет меня в трюм.

Начиная с Битунга, а потом и Тернате, на пароходе стали появляться папуасы. Чёрные, кучерявые, плотного телосложения, с крупными чертами лица, и довольно хмурые на вид. Они поселились на разных палубах небольшими стайками, по три-пять-шесть человек, и предались пьянству. Точно как наши соотечественники. Пили какую-то жёлтую жидкость, внешне похожую на мочу, но с резким спиртовым запахом. Выпив, папуасы повеселели, кто-то достал гитару – пели что-то, смеялись. Некоторые напились до бесчувственности и валялись на палубе, прямо под ногами других пассажиров. Когда шёл дождь (а шёл он довольно часто), полутрезвые перетекали внутрь отсеков, но самые спившиеся не могли встать и так и валялись на мокрой палубе, под шум ветра, дождя и волн.

– Эй, мужики, пить вредно! Пьянство – харам! – говорю им.

– Это Папуа! Нет запретов, нет законов! – смеются пьяницы.

– Да, папуасы, им нет запрета, – подтвердил плывущий тут же на судне, по каким-то своим делам, милиционер.

После Тернате – последнего не-папуасского порта – появилось и подтверждение этих слов. На пароходе возник наркоторговец, парниша, предлагавший мне (и некоторым другим) какие-то сосисочки размером с мизинчик. Потом он совсем осмелел и выложил свой товар в одном месте на перилах теплохода. Для еды – слишком маленькая. Да и никто не спешит покупать (а еду обычно быстро разбирают). Наверное, наркотик!

– Что это такое?

– Это колбаса индонезия, – отвечает он.

– Это вредная колбаса. Это наркотик! Выкинь её за борт!

– Ой, не могу! Она очень дорогая! Если я её выкину, попаду на большие деньги!

– Колбаса очень вредная, парень, – объясняю я ему. – Те, кто будут употреблять эту колбасу, станут слабыми, дохлыми, больными (sakit-sakit) и умрут!

– Наоборот, она хороша для здоровья.

Я предложил наркоторговцу проверить свои качества. Над верхней палубой висели в виде перекладин железяки, к которым крепились шлюпки – на этих железяках (подпрыгнув и ухватившись) можно было подтягиваться. Я подтянулся 20 раз, наркоторговец – 6, тем временем вокруг уже собрался небольшой митинг. Под общие улюлюкания продавец «колбасы» свалился с перекладины и признал своё поражение, но товар выкидывать не стал – аккуратно собрал и перебрался в другое место.

На судне Пелни не было ни одного иностранца на несколько тысяч человек пассажиров.

Ещё из интересного. Возможен ли на Пелни метод одной остановки? Дело в том, что после каждого порта происходит проверка билетов. Таким образом – запираются все отсеки и все переборки (не дай Бог начнём тонуть в это время) и целый час по всему судну ходит орава билетеров-контролеров (человек двадцать, а может и другие в это ж время по другим отсекам шарят). У всех проверяют билеты. Пробую опыт. Пошел в душ, когда переборки заперли, стою, моюсь. В туалетную комнату врываются билетеры – ТИКЕТ, тикет, тикет!! – Я приоткрываю дверцу душа и тихонько ругаю билетеров. Те увидев мою бороду, все понимают (уже много раз проверяли) – а сосед моется в душе, и достает из-под душа, глянь, билет, и через верх кабинки протягивает его проверяльщикам! Те смотрят, ладно, мол, – потом проверяют другие кабинки на пустость и идут дальше. Потом переборки отпирают.

Несмотря на это, на судне есть много мест, куда кто бы не залез, не найдут. Индонезы просто скромные. А сколько мест для зайцев! Спасательные шлюпки те же. Пустые бочки, бессчетно везомые в Папуасию. Кабина-капитанская рубка, ну кто ж там будет искать зайца. Хотя конечно сидеть там бесконечно тоже неудобно. Лучше уж в шлюпке. Проверка билетов не сразу после отправления, а иногда, но раз в сутки как минимум.

Когда плыл на пароходе, специально подгадал момент пересечения экватора – приперся в каптанскую рубку на это время. Кэп, впрочем, редко присутствует у себя в рулевой. Он только в момент причаливания и отчаливания. Бумажки подписывает. В остальное время есть своя команда, навигаторы, ведут пароход по GPS – очень просто. Трудно только причалить и выйти в море обратно. На подходе к порту, уже в видимости порта, пароход останавливается и гудит; из порта к нему приплывает маленький теплоходик-буксир с лоцманом, или бывает даже два таких буксира. Они пришвартовываются к большому судну и медленно и аккуратно затягивают громадину в порт. Потом так же лоцманские буксиры вытаскивают гиганта «Пелни» из акватории порта в открытое море и там отцепляются от него.

Остальное автоматически, карта, GPS, иногда менять курс. Пересечение экватора не представляет особого события. Просто цифры перещелкиваются на приборе, ну и все. Зато в одну ночь я забрался спать на крышу рулевой рубки, никто там меня не видел, да и не лило в эту ночь с неба, а я как бы один под небом, а подо мной 3000 человек на пароходе, начнем тонуть – утону последним, забавно. Впрочем, вероятность утонутия такого парохода невелика, и льдин нету, чтобы как Титаник столкнуться с кем-то, и шлюпок полно, а кроме того – и ящики пассажиров тоже плавучие (в том числе и коробки с петухами…)

– А бывает ли, что падают за борт пассажиры? – спрашиваю рулевого.

– Ага, бывает. Пьяные. Особенно если маленького роста, проваливаются с перил. Это очень невыгодно. Пароход приходится останавливать, искать этого человека.

– И потом находят?

– Не всегда. Иногда находят. Иногда нет, особенно ночью, не видно, где. Освещаем вокруг, ищем. Если нет, делаем запись в судовой журнал, оставляем спасательный круг с фонариком и оповещаем другие суда. Потом плывем дальше.

Вот блин гнилое дело алкоголизм, свалишься за борт ночью и привет. Оставят тебе спасательный круг с фонариком – не пей больше!

Смешной на пароходе груз петухов в сумках и коробках. Нежные петухи – приходится прятать их от солнца, от дождя, таскаться с ними туда-сюда по палубе. А они и кукарекают все время с утра. А цыплят не оберегают, их 150 ящиков.

Есть много розеток, можно заряжать мобильники (но всё равно они не работают в открытом море). Некоторые пассажиры заряжают свои плееры и радиоприёмники, а самые хитрые берут на судно тройники и удлинители и утаскивают розетки себе на место, чтобы заряжаться током, не слезая с тюфяка.

На верхних этажах есть несколько кают для богатых. Проезд в них стоит в несколько раз дороже, чем переправа на самолёте. Что за публика там едет, не знаю: у них и кухня и столовая отдельно. Но тараканы наверное такие же. Ведь на пароходах – и Пелни, и контейнерном – тараканов полно.

На каждой остановке очень интересно наблюдать за грузчиками, стоя на одной из палуб. Как только пароход приближается к пристани, сразу там, на берегу, возникает оживление. К месту причала устремляются продавцы, грузчики, таксисты, хелперы, а также заниматели мест для пассажиров, за которыми пытаются пролезть и сами пассажиры. Пока корабль не подошёл, пока билеты не проверили, территория порта как бы заперта. Нетерпеливые граждане лезут через заборы – они покрыты колючей проволокой, но кто-то обычно уже прорезал дырку, – и даже сигают в воду в неогороженном месте, чтобы выплыть уже внутри ограды. Это, конечно, грузчики. Когда к судну подкатывают трап, вокруг него уже суетится несколько сотен человек: двести портовых грузчиков и другие. Ещё пароход не причалил, человек сорок взбирается на трап, остальные триста этот трап катают туда-сюда, чтобы подсоединить к судну. Уже самые ловкие, как насекомые, карабкаются по бортам судна, ещё до подачи трапа, а внизу десяток сотрудников порта не могут сдержать ораву. И вот – есть! Трап подан, и конечно тут надо бы пассажирам выходить, но не стойте в это время на главном проходе! По нему бегут со всех ног сто здоровых (по местным меркам) мужиков, они все бегут внутрь судна, надеясь увидеть скорее самых неповоротливых и обременённых багажом пассажиров и первыми предложить им свои услуги. Тут же за ними влетает и сорок продавцов всего на свете, за ними и между ними – пацаны-занимальщики-мест, а за ними уже тянутся помедленней грузчики с тюками и людьми, которых они проводят на пароход скорее занять место. Стой! А нам выходить-то где? Лавируя среди несущихся внутрь, аккуратно лезем к выходу – к выходам, их обычно два или три, но правило «сперва высадка, потом посадка» не соблюдается, скорей наоборот: сперва загрузка, потом выгрузка. Вот счастливые грузчики, неся на плечах огромные баулы, придерживая их обеими руками, спешат к выходу – при этом не забывая держать в зубах зажжённую сигарету и курить её; вот крики продавцов, а вот билетёры, пытающиеся проверить, наконец, билеты у отъезжающих. Можно продраться, выйти в порт и даже в город – у нас есть в распоряжении пара часов, чтобы сделать небольшой осмотр местности. Главное – не забыть с собой взять билет – иначе придётся на обратном пути лезть, как грузчики, через забор.

В Битунге погрузка шла необычным способом. На борт поднялись, кроме обычных грузчиков, десяток важных дядек с большими бухтами верёвки. Зайдя на верхнюю палубу, они привязали там два десятка блоков, пропустив через них верёвки. Тем временем внизу к борту судна подошло двадцать грузовиков с множеством мешков. В каждый кузов залезла пара-тройка человек, и стали привязывать мешки к верёвке, спущенной с борта. Как только они привязывали, за другой конец верёвки начинали усердно тянуть человек по пятнадцать молодёжи, от 13 до 20 лет, чуть ли не бегом – и груз возносился на седьмую палубу, где его отвязывали уже заранее устроившиеся там коллеги, распихивали мешки по палубе и по всему пароходу. В том числе и тащили на противоположный борт, а то судно бы накренилось. Тем временем верёвочный конец спускался вниз, там в кузове опять привязывали мешок, потные бурлаки опять бежали с канатом и т.д., и это повторялось десятки раз с каждой из двадцати верёвок. Многие тысячи тюков, мешков и коробок были подняты на борт всего за пару часов. Наконец, мешки кончились, и усталые, мокрые, разгорячённые грузчики попадали, как перезрелые груши, прямо в море с пристани, освежаясь мокрой и грязной водой с бензиновыми разводами, каковая имелась в близости причала.

Фильтрованная История Сикхов (1500—1708) в сокращении, составленная мной на пароходе

(Предполагается, что основные вещи про сикхов читатель знает. Годы даны по памяти примерно. Даже и проверять дома, в Москве, особенно не буду – уточнять даты могут разные буквоеды.)

Приступая к сему деликатному предмету, скажу что у меня на памяти только два источника – жёлтая книга «Религия сикхов», на русском языке у меня дома, составленная сикхами с сикхской позиции, – и жёлтый молитвенник (с текстами на языке пенджаби и на английском), содержащий тексты из главной книги сикхов – Грантх Сахиб. Альтернативных источников у меня нету, так что приходится профильтровать через здравый смысл всё прочитанное, чтобы ответить на интересный вопрос. Вот какой: Гуру Нанак говорил, что он не создаёт новой религии, что мусульманину достаточно стать правильным мусульманином, а индуисту – правильным индуистом. Первый Гуру говорил, что ритуалы, паломничество и ритаульное омовение – всё ничто перед именем Божьим. Но в результате, освящённая именем Нанака, возникла-таки новая религия, со своими ритуалами, паломничеством и омовением, и со своим культом. Как же это произошло?

Гуру Нанак (1469—1540) был воспитан в индуисткой традиции. Каким-то образом, Откровением свыше – или своим умом, он сумел выковырять из индуизма понятие об Едином Боге, и стал активно проповедовать Единство Бога и спасение, основным методом коего должно стать поминание Имени Бога. При этом он нашел определённое сходство между своим учением и мусульманской традицией, которая как раз распространялась в то время в северной Индии/Пакистане. И вот гуру Нанак решил отправиться (пешком – автостоп тогда не распространился) в дальнее путешествие – в Мекку.

Что так далеко? Таким образом Г. Нанак стал самым дальнобойным из основателей больших религий. Христос проповедовал в Палестине и навещал Иерусалим, ап. Павел (второй по дальнобойности после Нанака) добрался до Рима, Будда бродил по Индии лет 40, но в другие страны не хаживал. А этот пошел. Я думаю, тут были три причины, не указанные во всяких книгах. Первая – наверное, Нанак со своей проповедью очищения как индуизма, так и ислама, сильно достал местные индийские правящие круги, и мусульманскую верхушку тоже. Было это уже при Бабуре или до него? я не знаю, но предполагаю, что Нанак отправился в Мекку вскоре после того, как султан Бабур утвердился в районах Индии. Вторая причина – наверное, придя к осознанию Единого, г. Нанак пошел в Мекку, откуда за 900 лет до него распространилось учение Мухаммада, надеясь что его там поймут и поддержат коллеги-мусульмане. И, может быть, он думал, что проповедь в центре Земли, куда стекаются паломники со всего мира (от Магриба до Индонезии) принесёт какую-то особую пользу (так и Христос ходил на Пасху в Иерусалим, а апостолы Павел и Пётр – в Рим, в центр тогдашней цивилизации).

Добирание до Мекки в годы примерно 1500-е было делом неторопливым, и г. Нанак наверняка ухлопал не один год, путешествуя туда и обратно, он же и проповедовал по дороге. Ну а в самой Мекке самозванного учителя ждал, думаю, не самый тёплый приём. Г. Нанак не имел учёной степени, наверное и говорил он по-арабски с каким-нибудь акцентом, да и как святые мужи того и любого времени могли признать наличие какого-то другого Слова, откровения (пусть по смыслу и совпадающего). Хоть в истории и говорится, что г. Нанак поразил всех присутствующих своей мудростью и чудесами, – реально, полагаю, немного стало у него учеников, и поглядев, что и мусульмане того времени тоже чем-то не созрели, – г. Нанак потопал из Мекки прочь восвояси (и то хорошо, что его не кокнули там какие-нибудь ревнители чистоты и веры). Долго ли, может года ещё два, Нанак вернулся в родную Индию/Пакистан, за это время его недруги или успокоились, или умерли – может быть и Бабур его преследовал, но Гуру пережил его, – и вот Нанак решил распростанять свои поучения на родной почве Пенджаба.

Книгопечатание в Индии в начале 1500х гг наверняка было мало развито, и Нанак облёк свои поучения в песни, чтобы лучше запоминались – и меньше была вероятность искажений. В своих песнях г.Н. предстаёт очень скромным мужиком, этакой пылинкой перед Господом, не похож на Воплощение Бога и на Истинного Гуру, Спасителя Мира, коим его сделали последующие толкователи. В 1540 г.Н. благополучно умер, найдя перед смертью последователя – он увидел, что очищение вер (ы) индуизма и/или ислама – дело крайне долгое, и за одну жизнь тут не управишься. Были, вероятно, и другие ученики, Нанак был стариком одарённым. Хотя, наверное, сверхестественных свойств у него не было, их потом приписали поклонники и историки. А чудесное исчезновение тела Учителя после смерти (бывает же и такое, как нам известно) привело к умножению легенды.

Прошло 150 лет. Один гуру передавал преемственность другому, а дело спасения мира не продвигалось заметным образом. Как индуисты, так и мусульмане 16-го века в Индии, продолжали совершать недобрые поступки, отклоняться от пути, завещанного в их же священных книгах, а на гур и их последователей смотрели криво. Не считали их своими ни мусульмане, ни индуисты. Некоторых гур преследовали и убивали, чем состроили неплохую услугу новой зарождающейся религии. Видя, что мир лежит во зле, а носителей праведности – гур – мучают и убивают ни за что, – последователи г. Нанака и прочих поняли, что их община отдельная от всех, и очень хорошая. Гуру Рам Дас уже занялся сооружением Золотого Храма в Амритсаре, с водоёмом для омовений – последователей стало больше, стала нужна централизация культа. Гуру Нанаку приписали соответствующие пророчества и впихнули их в книгу (типа того, что омовение в святом водоёме гуру Рам Даса с верой – смоет все грехи и болезни). Явная вставка. Книгу дописали и выложили напоказ в храме, стали её повторять, как Божье слово.

Но настоящим основателем религии сикхов стал Гуру Гобинд Сингх. По-настоящему яркий и одарённый человек своего времени (1666—1708). Став 10-м Гуру, он извлёк максимум из своего гурного положения. Сикхов было уже много, тысячи (может, десяток тысяч?) Преследования от правящих мусульман и от жрецов-индусов привели их к обособленности, при этом со всеми признаками общинного хозяйства – общая столовая, молитвы, вписка всех паломников и прочее. Гуру Г. С. понял, что дальнейшая опора на единственного Гуру опасна – вдруг его убьют нежданно, и не успеет стать преемник – тогда разрушится религия (или преемник окажется неспособным). Поэтому Г. Г.С, объявил себя, фактически, божеством. Помогло ему и то, что он был десятым по счёту Гуру, а десять – достаточно удобное число, как и двенадцать. Вот, скажем, 11 или 17 гур как-то странно бы смотрелось. А 10, 9, 8 или 7 – нормально)

Для этой цели – 1) объявил Гуру Нанака носителем Божественного Света, Истинным Гуру (при том что сам Нанак считал Истинным Гуру только Создателя-Бога), 2) объявил Г.Н. спасителем всего мира, непогрешимым, 3) соотвественно Божий Свет передался всем 10 гуру, 4) себя Г. Г. С. объявил практически всемогущим, ему стали оказывать особые царские почести, чем он и пользовался для расширения влияния и создания Империи Сикхов, царства Божия на Земле (попытки создать оное нередко предпринимались ранее другими религиями). Чтобы подстраховаться, он объявил себя Последним Гуру, а после себя – Книгу Грантх Сахиб, которую сам же и подредактировал, и внёс в неё положения о Гуру, которых никто не мог внести ни до, ни после Г. Г. С. Убедившись, что некоторые из общины всецело доверяют ему даже жизнь, он крестил в Царство Божие (хальсу, т.е. общину) пятерых самых преданных сикхов и потом сам крестился от них. Сделал таким образом общину жизнестойкой, культ централизованным, книгу – единой, свою религию – отдельной от других религий, а культ Бога смешав с культом Гуру и, подтекстно, и себя.

Примерно в 1710 Гуру Гобинд Сингха убили (смертельно ранили). До этого враги убили и всех его сыновей, чему Гуру не сильно расстроился, видя дело Бога упрочнённым. Умирая, Г.Г.С. оставил общину, которая расширилась, дошла до этих дней и насчитывает примерно 20 млн. человек.

Цитаты приводить по памяти не рискну, двойной перевод тоже не улучшает (с пенджаби на английский, потом на русский), интересующиеся – обращайтесь ко мне, а лучше к самим сикхам.

Прибытие в Соронг

Пароход приближался к Новой Гвинее. По сторонам виднелись длинные зелёные острова. Горы, покрытые лесом, торчали из океана. Казались ненаселёнными. Редко-редко на каком-то из островов виднелся дымок. Ни домов, ни полей, ни людей не было заметно. Иногда встречались лодочки и кораблики, вероятно рыбацкие.

По дороге на судне многие (западные индонезийцы) ругали Соронг.

– Э, Соронг, Папуа, беспредел, ничего у них нет, ни веры, ни овощей! Джайпура тоже плохо, веры нет, люди всякие разные. Маноквари тоже плохо, и там нет веры, совсем нет, и все кругом разбойники. Вот Тернате лучше, один закон, одна вера, и прочее.

Сами папуасы хвалили:

– Э, Папуа – хорошо, люди хорошие, всё у нас есть, приезжай, будем рады!

В целом хороший знак. Когда пугают, значит всё будет отлично.

Вечереет. Наш корабль подходит к Соронгу, первому (с западной стороны) новогвинейскому порту. Виден какой-то остров и населённый пункт – но это не сам Соронг, а его двойник, отделённый от города проливом. А вот и сам новогвинейский берег. Видно здание порта, много лодок, пароходики, моторки, катамараны. Больших зданий нет в пределах видимости. Далеко на зелёной горе стоит китайская пагода, кажется, девятиэтажная. Вот чудеса. Других культовых заведений не просматривается.

Соронг! Слегка покачиваюсь после пяти дней плавания. Швартуемся. Через забор, уже привычно, лезут грузчики. Но это не дохлые мелкие грузчики Макассара, Битунга или Тернате. Это рослые, здоровые, чернокожие, похожие на негров-футболистов грузчики-аборигены, довольно мрачные. Такие уж точно снесут с ног. Пока с судна бросают канаты, пока прикатывают трап, папуасы замечают меня, с рюкзаком стоящего на палубе, улыбаются, машут руками, и они уже не такие пугающие.

Уворачиваясь от бегущих, влетевших на борт «спортсменов», я выбираюсь за ворота порта. Здесь выстроились таксисты. Рикш нету, все моторные. И продавцы. Отмахиваюсь, выхожу на улицу – она, видимо, здесь одна, главная улица, идущая вдоль берега на много километров. Прохожу в сторону ожидаемого центра города – никакого результата, всё какой-то портовый пригород, лодки, катамараны, цистерны. Ловлю маршрутку – время поджимает, солнце уж садится.

– В сторону Главной мечети едете?

– Садись, садись, по пути.

Город действительно вытянут вдоль единственной дороги. В центре она разветвляется на две полосы, типа бульвара. С обгрызенными статуями, скамейками и бетонными «грибками» от солнца. Много разных церквей. Народ пополам – и чёрный, и белый, – причём белыми кажутся обычные индонезийцы, а чёрными – папуасы. Приехали.

Главная мечеть города Соронг – плоское, не очень высокое здание, довольно большое и пустынное, с мраморными полами и парой бетонных минаретов. Немногочисленные обитатели, ожидавшие времени молитвы, сразу проявили ко мне интерес. Среди них – некий Тофи Ахмад в халате и тюбетейке, тощий дяденька с острова Биак, оказавшийся англоговорящим.

– Ты случайно не из Пакистана? Не «джамаат-таблиг»? Здесь, сейчас, в нашем городе, есть бригада пакистанских проповедников из «джамаат-таблига». Они уже полгода на Новой Гвинее. Поехали, познакомишься! После молитвы нас кто-нибудь отвезёт.

И вот, перезнакомившись со всеми постоянными посетителями мечети в Соронге, я отправляюсь (меня везут) в ещё какую-то мечеть. Уже совсем темно. Вместе со мной едет «переводчик». Интересно, что ж это за пакистанацы такие? На Новой Гвинее?

Действительность оказалась интересней любых предположений. Бригада из шестерых пакистанцев (рослых, с большими чёрными бородами, в халатах). Они идут, действительно, по Новой Гвинее пешком – в восточном понимании этого слова, то есть где пешком, а где на попутных машинах, пароходах, лодках. Уже больше полугода! Старшему из них – руководителю группы – лет сорок, остальным – по 25—30 лет. Сперва они прилетели в столицу острова – Джайпуру, там проповедовали целый месяц, оттуда пошли пешком в сторону Сарми (300 км) – это заняло других пару месяцев, так как они хотели встретиться со всеми мусульманскими собратьями. Отзывались о жителях очень хорошо, хвалили их гостеприимство, и хотя нередко им попадались полностью христианские деревни – их принимали и там, и относились дружелюбно. После Сарми они поплыли на Биак, потом в Маноквари и, наконец, достигли Соронга. От малярии никто из них не предохранялся (считали профилактику бесполезной – «всё равно не помогает»), и уже за полгода успели переболеть – кто четыре раза, кто пять, а кто и шесть раз (лечились таблетками). Всё это путешествие они совершают на свои деньги, оставив на время свои семейства и бизнес там, в Пакистане. Говорят по-английски, но и по-индонезийски научились немало, а когда нужно читать проповедь – им помогает кто-нибудь из местных, в данном случае – приведший меня переводчик. Ночуют пакистанцы в мечетях, где таковые встречаются, или в гостях у местных жителей.

«Вот кто мне скажет правду о дорогах!» – обрадовался я. Наличие автомобильных дорог на Новой Гвинее весьма занимало меня. На одних картах дорог вовсе не было. На других – дороги были обрывочными. От Набире вглубь «материка», на Энаротали, Вамену и Джайпуру дороги были указаны на большинстве карт. Ещё на двух видах карт Индонезии дороги пересекали Гвинею там и тут – вдоль северного и южного берега, а также поперёк острова и вглубь «материка». На особой карте Провинции Папуа была дорога из Набире вглубь острова, а на запад – не было. Ещё одну карту я потом присмотрел в школе в Соронге – там была ещё одна версия. В результате, имея на руках пять источников, я не знал, которому из них верить, – а всё же рассчитывал проехать от Соронга дальше до Джайпуры автостопом. И я расстелил карты на полу мечети и предъявил их пакистанцам.

– Этих дорог здесь нет! – ответили они. – Все дороги начинаются из городов, отходят от них максимум на 100 километров и теряются в джунглях. Все твои карты неправильные! Есть единственная дорога – от Сарми до Джайпуры. И другая, от Набире до Энаротали. Больше нигде нельзя проехать. От Соронга до Маноквари – твоя карта неправильная, тут нет дороги. От Соронга на Фак-фак – тоже нет дороги. От Маноквари до Набире – какие могут быть дороги? Тут болота, горы, реки… Дороги нет. От Набире до Сарми – тоже карта неправильная. И другие карты врут. Проехать тут никак нельзя.

Задал ещё несколько уточняющих вопросов и убедился, что в дороги они не веруют. Во Всевышнего веруют, а в дороги – нет. Грустно, но нужно будет это опять проверить наутро – найти Управление Дорог и Коммуникаций.

Я обдумывал, как пробраться на восток, – а пакистанцы собирались на запад, на мелкие острова архипелага Раджа Ампат. Здесь, к северо-западу от Соронга, в мировом океане растворились десятки мелких островов, на главный из которых каждые два дня ходит небольшое судно – в посёлок Вайгео. Назавтра вся джамаат-тусовка перебиралась туда. А пока наметился ужин. Я выложил пару буханок белого хлеба (подаренных мне в Главной мечети), пакистанцы сварили горох, и мы погрузились в беседу, обсуждая Индонезию и солнечный далёкий Пакистан. Удивительные люди! Провести уже полгода на Новой Гвинее, и ещё на месяц ехать на мелкие островки Раджа Ампат, чтобы проповедовать повсюду и всем! Однако, я удивился тому факту, что посетители мечетей все сплошь «белые» – индонезийцы, а «оранж асли» (аборигены) среди мусульман отсутствуют.

Пакистанцы признали, что действительно коренное население не спешит принимать исламскую веру, но в дальнейшем – пообещали мне – я ещё повстречаю аборигенов-мусульман, ибо такие действительно есть.

Жаль, конечно, что нет дорог. Хотелось бы верить, что они имеются – уж на столь многих картах они нарисованы. Но, возможно, картографическое ведомство получает сведения о дорогах не напрямую на местности, а от дорожного ведомства. А то, получая государственные средства на строительство дорог на Новой Гвинее, Калимантане и других далеких островах, просто разворовывает деньги, прокладывает трассы только на бумаге. Да, надо будет перепроверить.

Сфотографировать пакистанцев не удалось – они, как особо соблюдающие граждане, напомнили мне, что ислам (и другие святые религии) не одобряют изображений. Мне деликатно об этом сообщили, и я убрал фотоаппарат. А так совершенно нормальные, открытые люди, без заскоков и лишних советов, весёлые. Легли спать уже очень поздно – я в своей сетчатой палатке, пакистанцы в подобных сооружениях – под антималярийными сетчатыми пологами. Тофи Ахмад, переводчик, тоже устроился спать в этой мечети, завернувшись в какое-то одеяло.

Оглавление книги