Книга: Покровка. Прогулки по старой Москве

Покрова на Покровке

Покрова на Покровке

Церковь Успенья на Покровке (улица Покровка, 5) построена в конце XVII века по проекту архитектора П. Потапова. Снесена в 1936 году.

Сразу за Армянским переулком улица меняет имя. Маросейка вдруг заканчивается, и начинается Покровка.

Что случилось? Совершенно непонятно. Такой уж у нас город. Некоторые магистральные улицы московского центра меняют название на пересечении с Бульварным кольцом, некоторые не меняют его вовсе, а вот Маросейка перешла в Покровку на обычном заурядном перекресточке.

Ничего, переживем.

Улица Покровка издревле считалась одной из самых суетливых магистралей города Москвы. Вот как выглядела эта улица в 1838 году: «Первый предмет, поражающий вас на этой улице, есть необыкновенное множество каретных и дрожечных лавок. Наблюдая далее за Покровкой, вы удивляетесь множеству пекарей, хлебных выставок и овощных лавок. Проезжая мимо, вы постоянно слышите, как бородатый мужик, хлопая по калачу, как паяц по тамбурину, кричит вам: «Ситны, ситны, калачи горячи!» Кроме того, перед вами мелькают замысловатые вывески, на которых написан чайный ящик и сахарная голова с надписью: «Овощная торговля иностранных и русских товаров». А потом вы видите пять или шесть белых кружков на синей вывеске, а наверху надпись бог знает какими буквами: «Колашня».

Портного ли вам нужно? Есть портной, и даже не один. Модистку ли вы хотите иметь? Вот вам несколько вывесок с чем-то очень похожим на шляпку. Нужна ли вам кондитерская? Добро пожаловать! Спрашиваете ли вы типографию? Извольте! Наконец вот вам декатиссер, который выводит всех возможных родов пятна, даже пятна на лице».

Пожар, естественно, пошел Покровке «много к украшению». Ее отстроили и замостили. Даже не верилось, что еще несколько десятков лет назад улица напоминала деревенскую дорогу, а не городскую магистраль. Е. П. Янькова вспоминала: «Мостовые были предурные, в особенности на Покровке – раствор грязи с камнями. Поехали мы, вот пытка-то! карету со стороны на сторону так и качает, а снизу подтряхивает: я и так сяду, и этак, думаю, лучше будет, просто возможности нет сидеть; как ни сажусь – все дурно. А бабушка сидит стрелкой и не прислонится даже.

– Что ты, Елизавета, все вертишься? или тебе неловко? А карета моя, кажется, преспокойная, видишь, как качает – точно люлька.

Думаю себе: хороша люлька, всю душу вытрясло».

А вот и первая достопримечательность, находящаяся на самой Покровке. Это летнее кафе рядышком с домом №5. Оно, конечно, ничего особенного из себя не представляет. Во всяком случае, в сравнении с тем, что было здесь до 1936 года. А именно – с церковью Успенья на Покровке.

Это была одна из любопытнейших церквей Москвы. Высокая (выше, к примеру, дома №7 по той же улице Покровке) и самая, пожалуй, красивая из всех московских храмов. Не без чертовщинки: куполов – тринадцать штук. Своим роскошным красным брюхом выпирающая на растрескавшийся тротуар.

Церковь была построена в самом конце семнадцатого века. Автор ее – архитектор Петрушка Потапов. Так, во всяком случае, считается. Хотя источник этого предположения весьма сомнительный – надпись между колоннами: «Лета 7204 года октября 25 дня, дело рук человеческих, делал именем Петрушка Потапов».

Могло быть, что Петрушка делал только колоннаду. Могли и надпись прочитать неправильно – ее, потраченную временем, исследователи восстановили по отдельным и немногим буквам. Но, тем не менее, гипотетический Петрушка был зачислен в наши гении, и путеводитель по столице, изданный три четверти столетия тому назад, расхваливал его, нисколько не стесняясь: «Петрушка Потапов сумел не только прекрасно выразить в архитектурных массах постройки ее стремление ввысь, но и показал себя подлинным живописцем в умелом сочетании красного с белым, в изяществе кружевной обработки окон».

Правда, жертвователь храма установлен почти что достоверно. Это некий Иван Матвеевич Сверчков, который проживал в палатах номер восемь по соседнему, Сверчкову переулку, и даже заказал на всякий неспокойный случай подземный ход из своего жилища в церковь.

* * *

Кстати, во мнении, что эта церковь – самая красивая

в Москве, сошлись многие весьма авторитетные персоны. Архитектор В. Баженов, безусловно, разбиравшийся в архитектуре, так говорил о ней (соотнеся Успенский храм с храмом Климента Папы Римского на Пятницкой): «Церковь Климента покрыта златом, но церковь Успения на Покровке больше обольстит имущего вкус, ибо созиждена по единому благоволению строителя».

Ему вторил и путеводитель первой половины позапрошлого столетия: «Остановитесь здесь, почтенный читатель, и полюбуйтесь на единственный вид сего храма… Это своего рода идеал… вы увидите, что все части сего храма имеют симметрию и непостижимую легкость».

Храмом восхищались Стефан Цвейг и Федор Достоевский. Супруга Федора Михайловича вспоминала: «Проезжая мимо церкви Успения Божией матери (что на Покровке), Федор Михайлович сказал, что в следующий раз мы выйдем из саней и отойдем на некоторое расстояние, чтобы рассмотреть церковь во всей ее красе. Федор Михайлович чрезвычайно ценил архитектуру этой церкви и, бывая в Москве, непременно ехал на нее взглянуть. Дня через два, проезжая мимо, мы осмотрели ее снаружи и побывали внутри».

Аполлинарий Васнецов по своему обыкновению подводил научную платформу: «В этом памятнике вы можете видеть и колонны с коринфскими капителями, и кронштейны, и даже люкарны – совершенно чуждые русскому стилю; это отдельные декоративные надставки по сторонам восьмигранных башенок (из сквозных орнаментов). Но все это в согласии уживается с чисто русским характером всего здания: с его полушатровой колокольней, ходовой круговой папертью (гульбищем), алтарными апсидами, т.е. выступами для алтарей».

Церковь восхвалял и путеводитель «По Москве» издания братьев Сабашниковых: «Двухэтажный, окруженный открытою террасой и усложненной оригинальной пятишатровой колокольней, Успенский храм дает величественную и изысканную группу, в которой удивительно сильно выражено стремление вверх прямо летящих масс, особенно выраженное вблизи».

Но настоящий гимн Покровской церкви написал Дмитрий Лихачев: «Я… нечаянно забрел на церковь Успенья на Покровке… Встреча с ней меня ошеломила. Передо мной вздымалось застывшее облако бело-красных кружев. Не было „архитектурных масс“. Ее легкость была такова, что вся она казалась воплощением неведомой идеи, мечтой о чем-то неслыханно прекрасном. Ее нельзя себе представить по сохранившимся фотографиям и рисункам, ее надо было видеть в окружении низких обыденных зданий».

Именно благодаря этому храму, этому «восьмому чуду света» (разумеется, до революции его так называли), Дмитрий Сергеевич увлекся древнерусской культурой.

И даже после революции, когда в Покровской церкви был открыт один из многочисленных тогда музейчиков, у входа укрепили доску: «Входящий, удивись – творение рук человеческих». Впрочем, не исключено, что автор этого воспоминания все перепутал, и речь идет об упомянутой уже старинной надписи: «Лета 7204 года октября 25 дня, дело рук человеческих, делал именем Петрушка Потапов».

* * *

Отдельная история – Успенский храм в войну 1812 года. Он совсем не пострадал. И существует множество легенд, которые доступно объясняют, в чем же было дело.

По одной из версий, сам Наполеон, увидев церковь, распорядился выставить около нее приличный караул, чтобы уберечь творение Петрушки от пожара и разбоя. Вроде бы, французский император даже интересовался у маститых инженеров того времени, нельзя ли разобрать такую замечательную церковь, перевести в Париж и заново собрать. Ему ответили – нельзя.

Некоторые краеведы даже рассказывают такую историю. Император, проезжая мимо, вдруг заметил церковь, не поленился выйти из кареты и произнес: «Пожары потушить, город, в котором существует подобное чудо, не должен погибнуть». И все французские солдаты сразу протрезвели, образумились и бросились тушить пожары.

Кое-кто считает, что Наполеон тут ни при чем. А сохранение Успенской церкви – заслуга маршала Мортье. Бонапарт его назначил комендантом города Москвы. Маршал, пользуясь своими привилегиями, облюбовал себе для резиденции роскошную усадьбу восемнадцатого века (Маросейка, 2). Увидев находящуюся по соседству церковь, он закричал: «О, русский Нотр-Дам». И назначил караул у храма.

Впрочем, не исключено, что храм попал в тот заповедный круг, который по ходатайству переселенцев из Армении был защищен от мародерства и пожаров (см. предыдущую главу).

* * *

Говорят, судьбу этого храма решил Лазарь Каганович лично.

Сначала церковь не собирались сносить. В 1922 году Большой Успенский переулок был переименован. Но – в Потаповский, в честь мастера, строителя того самого храма.

Но вот беда. Лазарь Каганович часто ездил по Покровке в лимузине на работу. Он любил глазеть по сторонам, радовался советским новостройкам и горевал по поводу зажившихся в Москве красивых зданий с куполами, апсидами и крестами. Таких, как церковь на Покровке.

И вот в 1935 году вышло деловитое постановление: «Имея в виду острую необходимость в расширении проезда по ул. Покровке, церковь так называемую Успения на Покровке закрыть, а по закрытии снести». Так распорядился Моссовет.

Да, был грех – выходила. Но могли же передвинуть (в те времена уже умели) или арку прорубить для пешеходов (как поступили с церковью Григория Неокесарийского на улице Большой Полянке). Но, тем не менее, пошли на крайность. Уничтожили.

Долго перед этим лазали по храму реставраторы с печальными глазами. Им все-таки позволили проститься с храмом по-своему, по-реставраторски – сделать обследования, замеры, фотографии.

Краевед Юрий Федосюк оставил описание того, как храм Успения сносили: «Разбирали красавицу церковь на моих глазах: сначала купола, затем ярус за ярусом, наконец, мощное основание. Это походило на медленную, мучительную казнь четвертованием».

От Успенской церкви остался небольшой пристрой (в нем в наши дни находится еще одно кафе), дом притча (в нем, точнее говоря, в его подвалах, московские чекисты приводили в действие смертные приговоры) и один наличник (он прикреплен к стене Донского монастыря).

Оглавление книги