Книга: Кнайпы Львова

Кнайпа Нафтулы

Кнайпа Нафтулы

Основанный паном Нафтулой, этот ресторан и одновременно Винница содержался в конце XIX и начале XX века на ул. Трибунальской, 10 (Шевская) или 12, был старейшим во Львове.

Что было написано на ее вывеске, мало кто из современников запомнил. Львовяне упорно называли этот локаль «У Нафтулы» по имени владельца Нафтулы, то бишь Нафтали Тепфера, хотя кнайпа называлась «Под Тремя Коронами».

16 февраля 1901 г. газета «Дело» поместила такую рекламу:

«Ресторан Нафтулы Тепфера учтиво приглашает в гости и предлагает с 8 часов утра горячие завтраки.

Ценник:

Жаркое свиное с капустой — 15 крон.

Рубленые легкие — 12 крн.

Флячки — 12 крн.

Ножка телячья с хреном — 10 крн.

Колбаска с хреном — 5 крн.

Икра — 15 крн.

Обед в абонементе — 40 крн.

Всякие напитки лучшего вида по самым умеренным ценам; для верности, что происходят из ресторации, даю принимающим марки. Лучшее вино по самым дешевым ценам, начиная с 40 крон литр. После театра все свежее, большой выбор блюд и напитков.

С высоким уважением, Нафтула Тепфер».

Замечательные флячки и колбаски с хреном славились и за пре

делами Львова. Богдан Лепкий вспоминал, как повел его Андрей Чайковский, популярный автор исторических повестей, к Нафтуле: «Я впервые был в большом городском ресторане, славившимся своим свиным жарким с картошкой и с капустой и своим окоцимским пивом».

У старого Нафтулы публика бывала разнообразная, как на ярмарке. Есть давал хорошо и дешево, а потому сюда приходили и мещане, и студенты, и жители пригорода, а также провинциалы с сумками. Каждый мог съесть и выпить в меру своих финансовых возможностей, при этом быть уверенным, что обслужат его солидно.

Только когда после смерти владельца популярный локаль перешел к его сыну Михаилу, юристу по образованию, ресторан изменил свое лицо и приобрел богемный характер, став местом встречи представителей мира искусства — музыкантов, критиков, молодых поэтов.

Кнайпа Нафтулы была последней точкой богемных посиделок. В отдельном покое на втором этаже после театра, концертов или лекций сходились художественные сливки на раблезианские встречи — пилзенское пиво с бигосом, свиную котлету или на венский шницелек величиной в полтарелки. Здесь под аккомпанемент пианино художественная братия играла до самого утра. Зачастую за пианино садился сам Ян Каспрович и пел народные песни.

Михайло Нафтула напоминал гетмана, имея такую солидную тушу, что уже сама она была красноречивой рекламой локаля. Охотно подсаживался к столу, за которым собирались поэты, а в отдельные дни выставлял из собственной пивной мадьярское вино.

Как для ресторатора он был лицом необычным — рисовал, писал, даже в свободную минуту сочинял музыку. Был повернут на пункте искусства, считал себя художником и другом художников. Совершенно серьезно высоко ценил свои художественные достижения и, как мэтр, не жалел советов — особенно литераторам начинающим, любил подсказать что-нибудь и художникам и музыкантам. Те, в свою очередь, снисходительно его выслушивали, ценя прежде всего необычайное гостеприимство Тепфера, которое переходило границы принятых обязанностей владельца кнайпы.

Сюда наведывались Станислав Пшибышевский и Ян Каспрович, австрийский наместник Казимир Бадени, которого Тепфер позволял себе называть Казем.

По средам у Нафтулы собиралась братия художников, принадлежавших Союзу художников-пластиков. Верховодил ими непревзойденный Марьян Внук, известный скульптор-спортсмен, как его называли, поскольку он получил бронзовую медаль на Олимпиаде за скульптуру бегуньи. Марьян ревниво держал в тайне имя модели и никогда его не открыл. А коллеги доставали его каждый вечер. Освободила его от этого актриса Иоася Шраер, демонстрируя стриптиз под песенку Людвика Людвиковского «На пагорку ест дембина» — самое красивое тело королевско-столичного города Львова.

На этих вечерах в «испарениях водки и племников (сперматозоидов)», как говорил художник Михаляк, появились архитворы (шедевры) хореографического искусства — здесь танцевали поэзию! Под аккомпанемент фортепьяно и ритмичные стихи панны виляли всеми частями тела и пытались в движениях и жестах передать содержание стихотворения.

Особой любовью хозяин наделял музыкантов и радовался, когда приходила к нему компания композиторов и музыкантов во главе с профессором Львовской консерватории и музыкальным рецензентом львовских журналов Станиславом Невьядомским. Другим частым гостем Нафтулы был один из величайших композиторов того времени Ян Галль, дирижер Певческого общества «Эхо», автор популярных песен «Дівча з бузьов, як малина», «Чарівна тиха ніч майова» и десятков других. Имея голубиное сердце, Ян Галль отмечался одновременно колючим юмором и любил во время дискуссий о высоких материях подшучивать над Нафтулой и сбивать с толку, хотя это и было не так просто — вывести Нафтулу из равновесия.

Однажды подшутил над хозяином макароническим стишком, который после этого случая стал во Львове очень популярным:

И хотя все присутствующие встретили этот стишок громким хохотом, хозяин совершенно не смутился.

А в другой раз, когда ресторатор заявился к нему в дом, где, собственно, проходило заседание музыкантов и композиторов, Ян не удержался:

— Мисько! Ты пришел к нам? Но ведь ты не отличишь ключ виолины от ключа клозетного!

Надо сказать, что эту крылатую фразу он повторил еще раз, когда слушал пробное пение какой-то кандидатуры в свой хор.

Но Нафтула был слишком толстокожим, чтобы его можно было так легко обидеть, и спокойно усаживался в кресле, даже время от времени вставлял несколько слов в дискуссию.

На это Ян бросил такую реплику:

— Знаешь, Мисько, если бы ты был настолько высоким, насколько ты глуп, то мог бы на коленях подавать пиво на небо.

Даже после инсульта, закончившегося параличом ног, заезжал Галль в кнайпу на коляске. Ее толкал верный слуга Доминик Кшижак, который наравне со своим паном опрокидывал впечатляющее количество пива, так что частенько возвращение домой значительно осложнялось. Большое счастье, что жили они недалеко — в здании театра Скарбко. Как-то раз, находясь под мухой, наехал Доминик на фонарь и развалил на куски коляску своего подопечного. Невозмутимый композитор, кряхтя, поднялся на ноги и неизвестно каким чудом доковылял до дома. Позже в трезвом виде уже этот подвиг повторить не мог.

Над молодым Нафтулой шутили также другие завсегдатаи, но шутили с любовью. Поскольку он носил имя Михаила, популярного патрона Львова, то день его именин очень громко отмечали все художники. Однажды во время собственно такой забавы сам Галль произнес речь в честь хозяина, подчеркивая его большие заслуги для жизни города. В зале воцарилась трогательная атмосфера, растроганный Нафтула вытирал слезы. И вот Галль заканчивает свой тост такими словами: «Но между тем мы все его имеем в заднице!»

Громкий хохот потряс кнайпу, и смеялся сквозь слезы также хозяин.

Так случилось, что смерть Галля в 1912 г. совпала с упадком кнайпы.

Интересно, что все те насмешки не помешали Михаилу Нафтуле Тепферу, когда он после войны перебрался в Познань, писать музыкальные рецензии для «Познанского дневника».

С Нафтулой связан еще такой курьез. В начале века большую популярность имел карикатурист Казимир Сихульский. Слава его не давала покоя Нафтуле, и вот он в 1912 г. издает толстую книженцию на какой-то ужасной толстой бумаге серо-фиолетового цвета под интересным названием «Дзядівські та утішні пісеньки нагрипсував заприсяжений міський римар Міхал Тепфер, а карики досить незграбно той сам учинив і в манускрипті видав».

Графоманские стишки были обозначены номерами, но где-то посреди книги были совсем непонятные для читателя пробелы и прыжки в нумерации. В конце находим несколько стишков без номеров, зато с нотами. Такой же балаган царил на вклейках. Сначала они были вклеены с одной стороны, далее — с обеих, а в конце идут пустые страницы. Явно концепция автора претерпевала значительные творческие нервы.

Стишки были слишком слабые, чтобы о них говорить, но карики, или же карикатуры, были немного лучше. Из них лучшей была карикатура самого автора.

Но даже в любительском мире Нафтула наткнулся на конкурента — Яна Каспровича. С той лишь разницей, что Тепфер издал свои карикатуры в книге, а рисунки Каспровича на салфетках пропали в карманах друзей.

Во время российской оккупации Михайла Тепфера вывезли москали в Россию. Там он где-то познакомился с Александром Скрябиным и после войны, поселившись в Познани, написал о нем воспоминания. Книжечка «Александер Скрябин. Краткое жизнеописание и беглое отражение его творчества собрал Михал Тепфер» вышла где-то во второй половине 20-х годов. Выезжая из Львова, он завещал свою замечательную коллекцию картин картинной галерее и национальному музею имени Яна Казимира.

Нафтулу упоминает также Владимир Самийленко в сатирическом стихотворении о москвофилах.

Сюда приходили Василь Стефаник, Лесь Мартович, а еще украинская богема — молодомузовцы.

Нафтула был одинаково благосклонен что к полякам, что к украинцам. Очевидно, эта его черта и вызвала ехидную сатиру еврейского пиита Адольфа Кичмана в журнале «Шмигус»:

После Первой мировой кнайпа перешла к пани Колонской, которая на столетний юбилей в 1926 г. устроила ужин: колбасу с капустой за… 15 геллеров, то есть за деньги, которые ходили в Австрии. Заработали на этом нумизматы паны Готтлиб и Козицкий, продав кучу геллеров, крейцеров, шестерок и крон, которые потом пани Колонская им продала, покрыв стоимость забавы.

Настоящая дата основания сильно преувеличена, чуть не на полвека.

В 20—30-е годы сюда наведывались те же художники, что к Нафтуле. Любил эту кнайпу польский поэт Станислав Роговский (1911 г., Чортков — 1940 г., Освенцим).

В этой кнайпе появился остроумный стишок «Spis do jadla» («Меню»), если это название прочитать как одно слово, то можно присутствующих дам ввести в свекольный цвет.

1

В 1903 году, когда во Львов приехал Сергей Ефремов, Франко завел его к Нафтуле.

«С Франко было тогда у меня несколько чисто деловых вопросов, и мы сидели вдвоем в популярной в литературных кругах кофейне Нафтулы. «Нафтула имеет хороший мед: вот попробуем — веселее пойдет разговор», — предложил Франко, и веселые искорки запрыгали в серых глазах. Мед был хороший, пить было легко, и деловые беседы мы быстро закончили. И бутылка еще не была окончена, уходить не хотелось. Франко, видимо, отдыхал. Мне — как обычно перед отъездом — было как-то тоскливо: когда увидимся, и увидимся ли?.. Разговор сам собой настроился на элегический тон, обрел интимный характер…»

Но когда они допили бутылочку, и Франко кликнул официанта: «Счет!», случилась неожиданная вещь. «Мы встали. Именно тут я заметил, что вставалось не так легко.

— О, а это что с вами?

— Да что-то у меня, — говорю, — с ногами странное…

— А это мед, — улыбаясь, ответил Франко. — Я вам намеренно не говорил, что его легко пить, зато ноги сильно подкашиваются. Такую же штуку проделал я и с Доманичевским (так навеселе звал Франко покойника Василия Доманицкого), — вот бы вы увидели тогда его!..

И снова веселые искорки, как у школьника, запрыгали в серых глазах, которые еще были подернуты элегической задумчивостью».

2

— Пан Нафтула, — сказал однажды один пан, — вероятно, вы бы произвели больший интерес, если бы вместо парней официантами у вас работали девушки.

— Нет, — возразил Нафтула. — Если я буду иметь некрасивых девушек, то гости сбегут. А найму красивых — начнут влюбляться. А как вы знаете, влюбленные мало едят и мало пьют.

3

У Нафтулы дома была большая коллекция полотен. В 1907 г. он даже подарил большой сборник современной львовской живописи картинной галерее города.

Приезжают гости из Станислава[9], осматривают картины и восторженно чмокают.

— Это интересно! У львовских художников должна быть сладкая жизнь, раз в каждой семье царит такая влюбленность в искусство.

— Э, где там в каждой. Такие собрания имеют только владельцы ресторанов и особняков.

— Почему только они?

— Художники с ними рассчитываются за неуплаченный долг и за обеды своими картинами.

4

Как-то сюда зашел на обед Мордехай Гозендуфт, владелец мануфактурного магазина на ул. Краковской. Сел за столик, где сидел уже мужчина. В ожидании заказа пан Мордехай зажег папиросу, дымя своему соседу в лицо. Наконец тот не выдержал и сорвался:

— Пан, перестаньте наконец на меня дымить! Это просто хамство!

Но пан Мордехай, кроме дыма, не выпустил ни слова.

— Перестаньте наконец коптить, холера! Вы — хам без воспитания! Вы мурло и болван, на которого я плюю и харкаю!

И после этих острых слов наплевал пану Мордехаю в лицо. А тот без следа волнения вынул платок, вытер спокойно свое заплеванное лицо и флегматично сказал:

— Пан отчего-то мне незнаком — и я должен пана серьезно предостеречь, что если бы пан позволил себе повторить мне все эти безвкусные обвинения, то я должен буду, в конце концов, пересесть за другой столик!

5

Лесь Мартович писал мало для литературы, так как слишком много списывал бумаги в адвокатской канцелярии. Так же как долгие годы не мог решиться на адвокатский экзамен, не отваживался — из-за слишком большой привязанности к жизненным радостям — на роль писателя. Зато писал он легко, свободно, и нужно было только найти соответствующую минуту, чтобы «вырвать» у него очерк.

Обещал он как-то раз одному журналу рассказы и не прислал. И вот узнали в редакции — Мартович приехал во Львов. Вечером застукали его у «Нафтулы».

— Где рассказы?

— А гонорар где?

— Дадим, когда получим рукопись.

— Придите в час.

Приходят в час, а Мартович совершенно спокойно:

— Уже почти готово… но должен переписать, потому что не прочитаете…

— Ну, хорошо, — говорит редактор, — зайду позже, потому что и так должен еще пойти в кофейню увидеться с другом приезжим.

После полуночи послал редактор к Мартовичу одного своего молодого сотрудника и говорит:

— Даю вам тут три гульдена, но помните, что пока не будете иметь в своих руках рассказы Мартовича, не давайте ему денег, потому что тогда он уже не напишет.

Молодой посланник Мартовича в веселом обществе после неизвестно какого стакана пива и говорит:

— Пан редактор просил передать рукопись.

— А гонорар где? — спрашивает Мартович.

— Есть… но не могу дать, — потоптался на месте парень, — прежде чем не получу рукопись…

Тогда Мартович:

— Иди и скажи пану редактору, что он не имеет понятия, что такое литературный труд. Я пришел сюда исключительно для того, чтобы написать рассказ… и смотрите — одни бутылки с пивом и водкой, и ни бутылочки с чернилами…

Оглавление книги