Книга: Кнайпы Львова

Кнайпа Шнайдера

Кнайпа Шнайдера

Кофейня Фридриха Шнайдера считалась известной во Львове и находилась сначала в Браме, то бишь пассаже Андреолли на Рынке, где пополудни и в вечернее время застать можно было всех мелких и больших писателей и художников, находившихся во Львове.

Впоследствии кнайпа переместилась в дом на углу улиц Академической и Хорунщины — ул. Академическая, 7. Сейчас на месте легендарной кофейни — Дом профсоюзов. Летом из кофейни выносили столики на улицу, от солнца и дождя посетителей защищала пестрая маркиза.

Сюда сходилась публика, желавшая почитать газеты, а их здесь было целых 200, поиграть в бильярд (было целых три стола) или в домино.

Желающие посидеть в тишине шли в бильярдный зал. «Среди гостей Шнайдера преобладали польские писатели, художники, артисты и журналисты. Хотя Франко имел среди них немало знакомых, он обычно сидел в стороне, не выказывая желания участвовать в дискуссиях, которые не имели ни начала, ни конца», — писал Михайло Рудницкий.

Вся львовская богема начала XX в. знала, что в кнайпе Шнайдера есть отдельные столики Каспровича, Стаффа, Остапа Ортвина, которые писали здесь стихи и статьи. Последний зал зарезервировали для себя «Курьер Львовский» и «Слово Польское». Сюда заходили писатели Станислав Пшибышевский, Корнель Макушинский, Станислав Виспьянский, Ежи Жулавский, Габриэля Запольская, художники Казимир Сихульский, Станислав Дембицкий, Марьян Ольшевский.

«Все, кто писал, вырезал, рисовал, играл, философствовал или бунтовал и возмущал мировой порядок, или пытался построить новый, должен был побывать у Шнайдера», — вспоминал актер Людвик Сольский.

Постоянные посетители сходились около 14 часов, а их посиделки продолжались часто допоздна, и дискуссии только в полночь достигали кульминационного пункта. Частым

Посетителем был композитор, основатель и дирижер львовского хора «Эхо». А поскольку редакция «Слова Польского» находилась на Хорунщине, то сюда наведывались также работники этой газеты. Здесь в 1900 г. впервые увидел Франко Петро Карманский. Франко здесь любил просматривать немецкие иллюстрированные журналы.

В этой же кофейне давал консультации студентам профессор университета Войцех Дидушицкий, часто произнося речи в своем кругу. Ведь граф был еще и поэтом и прозаиком, его исторический роман «Святая птица» о Древнем Египте появился почти одновременно с «Фараоном» Пруса в 1895 г. в двух томах, однако не имел того успеха и быстро забылся. После лекций по истории искусства он забирал всех студентов на семинар в кофейне.

Каспрович проводил здесь все время пополудни, а иногда засиживался до поздней ночи. Заказывал бутылку коньяка и если всей не выпивал, то бутылка оставалась до следующего дня. «Я был рад каждой следующей встрече с Каспровичем, — вспоминал Василий Щурат, — порой даже искал ее. И встречались мы часто в 1890-х годах в кофейне Шнайдера, куда Каспровичу из редакции (из Хорунщины) ближе всего было зайти с Болеславом Вислоухом или с Франко… Франко часто пил черный кофе, спорил с Каспровичем по поводу его литературных вкусов».

Постоянным кумплем Каспровича за бутылкой был художник Дамазий Котовский, который также подтверждал стихотворение:

Позже компанию для Яна составляли Леопольд Стафф и Владислав Козицкий. Во время таких посиделок часто прибегал парень из типографии, прося, чтобы Каспрович срочно дал перевод какого-то английского произведения для литературного приложения «Слова Польского», редактором которого был поэт. Каспрович знал множество различных поговорок о вине и приговаривал за каждой рюмкой.

Эрнест Лунински (1868–1931), журналист, автор исторических работ, который на переломе XIX и XX вв. находился во Львове, вспоминал: «В кофейне Шнайдера на Академической было домино. И немалое. До десяти пунктов! Само заведение подражало разнообразным венским кафегаузам, что-то до занудства шаблонное и привычное. Много газет, бильярд, уголок для карт, а больше всего клубов сигаретного дыма. Представители умственного труда тратили здесь время на разговоры о политике, переливание «из пустого в порожнее» и жалобы на беду. Иногда за столом сидел Стыка, польский художник, который сам о себе говорил, что он является Яном Вторым, то есть наследником Яна Матейки. Немного реже летом под маркизой можно было увидеть графа Войтко, как называли графа Дидушицкого. Одетый небрежно, с одной штаниной немного длиннее, сгорбленный, с кудлатым усом подковой, удивлял своими прихотями — требовал нарезать ему пирожное на четыре кусочка, или класть ему их кончиком ножа на язык.

Отдельный стол занимали художник Дамазий Котовский, Ян Поплавский, редактор «Przegl?du Wszechpolskiego», повстанец, шлиссельбургский узник Бронислав Шварц (1834–1904), которому после семи лет заключения удалось из крепости убежать, Ян Каспрович и я.

Существует легенда, будто эта веселая компания любила напиваться. Ничего подобного. Невинных две рюмки делали Каспровича безвольным, так негативно алкоголь влиял на его организм. В таком состоянии он начинал что-то мурлыкать себе под нос, а порой распевал еврейские псалмы.

Я научил их играть в домино. Сначала имел одного партнера в лице Поплавского, а вскоре приобщился Каспрович, и так втроем мы играли часами. Со временем образовалась вокруг нас галерея болельщиков, которая жадно следила за ходом игры, бросая столь остроумные замечания и советы, что все от смеха сотрясалось».

Каспрович прозвал любителей домино доминиканами, и с тех пор их собрания стали называться Клубом доминиканцев. Ставки в их играх были маленькие, но однажды Каспрович предложил весь выигрыш складывать в банку на Мыхальчаковский фонд. Где-то там на улице Святой Софии неподалеку от дома Каспровича жила очень бедная старушка, вдова сапожника Мыхальчака. Ей нечего было есть, и она ходила в лохмотьях. И вот, собрав еженедельно несколько гульденов, Каспрович относил их старушке.

Зигмунт Василевский писал, что игра в домино переродилась в своеобразный наркотик: «Никто из нас, сотрудников редакции «Слова Польского», в пять часов не мог побороть искушение, чтобы не заскочить к Шнайдеру, и обидно было, когда все партии около трех столиков были уже заняты. Злость брала, если именно в это время происходило какое-то политическое собрание — пусть даже речь шла о часе!»

Василевский увековечил для нас этих игроков. К игре с Поплавским и Каспровичем садились профессор Мартин Эрнст, писатель Корнель Макушинский, историк Равита-Гавронский. Больше всего эмоций выплескивалось тогда, когда игроки играли два на два. Горячий Поплавский, игравший в паре с Каспровичем, то и дело вспыхивал и верещал, а бедный Каспрович должен был выслушивать все обиды. Во время игры Поплавский комментировал каждый свой ход самыми разнообразными шутками и прибаутками. Наблюдая за игроками, казалось, нет важнее дела на свете.

Партии домино заканчивалась в семь. Еще минуту дискутировали, обсуждали неудачные ходы, и около восьми уже начинали расходиться, потому что в восемь кофейня закрывалась.

Ян Каспрович тяжело поднимался с плюшевого диванчика, за ним вставали его приятели, и все братство отправлялось напротив, к Полонецкому, владельцу польского книжного магазина и издателю переводов Каспровича. Квадратный, раскоряченный «сын земли», Каспрович становился перед окнами Полонецкого и, обзывая его кровопийцей, шакалом и паном издателем, требовал аванса в счет сборника стихов, который, собственно, готовился к печати. Если книжник отсутствовал или не поддавался на провокацию, тогда шли в магазин Альфреда Альтенберга на ул. Карла Людвика. Там уже не только Каспрович, но и его друзья требовали аванса, потому что Альтенберг издавал достаточно много польских книг, «Библиотеку драматическую» и серию повестей для женщин.

Полученный аванс позволял продолжить вечерние посиделки в погребке Гоффманов или ресторации гостиницы

Жоржа. Здесь Каспрович, заняв место за столиком, часто оглядывался и спрашивал: «А где Стаффятко?», имея в виду выдающегося поэта Леопольда Стаффа. И если того не было в кнайпе, то вся компания тянулась к нему домой и выволакивали его на пьянку, хоть он и очень упирался.

Когда 5 июня 1899 г. Станислав Пшибышевский приехал во Львов, его тоже привели к Шнайдеру, а остановился он у Каспровича.

Кнайпа Шнайдера перебыла до Первой мировой, потом богема перешла в другие кнайпы.

Напоследок стоит упомянуть еще сына последнего владельца кнайпы. Яков Рольляуер, который был германистом и гимназическим учителем, и автором нескольких работ на немецком языке, учась в 1905–1910 гг. в университете, увлекся фольклором. К группе, которую создали студенты, принадлежал также Адам Загорский, автор нескольких уличных песен, книжник и издатель Кароль Юффи. В 1911 г. Рольляуер под псевдонимом Стефан Вендровный издал сборник львовских песен «Поющий пригород», увековечив многие из тех песен, которые вы найдете в моей книге.

Интересно, что батярам идея распечатки их песен очень понравилась и вызвала гнев, что их «высмеивают по кабаритам». Никак им не верилось, что это должно быть напечатано «на фест».

У Шнайдера любили выставлять на продажу свои картины львовские художники. Здесь была своеобразная биржа художников, потому что приходили не только желающие приобрести картину, но и столяры, которые изготовляли рамы. И часто можно было услышать такой заказ пана рамщика:

— Имеете, пан, тут все. И полотно, новых три кисточки, краски, подрамник, рамы. И все. Пану ничего не остается, как нарисовать… Вот здесь должна быть одалиска турецкая, тут — караван в пустыне, тут — гарем султанский. И все.

Оглавление книги