Книга: Большая Никитская. Прогулки по старой Москве

Русско-французский театр

Русско-французский театр

Дом Позднякова (Большая Никитская улица, 26) построен в 1790-е годы.

Этим домом владел генерал-майор П. Поздняков. У себя он устроил крепостной театр – ведь Поздняков считался прогрессивным человеком и ценителем прекрасного. Правда, Грибоедов в «Горе от ума» над генерал-майором слегка поиздевался:

Действительно, у Позднякова на сей счет имелся бородач-садовник: во время маскарадов и балов он прятался за деревьями зимнего сада, щелкал соловьем и пел на всяческие птичьи голоса.

Режиссером поздняковского театра был известный Сила Сандунов, а иногда в спектаклях подвизалась и его супруга, оперная певица Лизонька Уранова. Сам же хозяин театра во время спектаклей разгуливал, переодетый персом или китайцем.

Когда Москва была захвачена французами, Наполеон открыл здесь, на Большой Никитской, свой театр. Со всего города собрали оставшихся актеров и актрис (кстати, исключительно французского происхождения). К сожалению, они влачили к тому времени нищенское существование. Не было и подходящих костюмов. Впрочем, последний вопрос был решен радикально. Граф Дюма нашел в Кремле несколько сундуков с царской одеждой и, особо не церемонясь, привез ее в театр. С бельем все обстояло несколько сложнее. Однако это уже были личные проблемы лицедеев.

Внешне же все обстояло хоть куда. Занавес – из дорогой парчи. Отделка лож – сплошь дорогая драпировка. Зал освещался потрясающим серебряным паникадилом на 170 свечей – разумеется, его стащили из какой-то церкви. Весь реквизит – конечно, подлинный. Если серебро – то чистое. Золото – тоже. Сценические костюмы – из царских покоев…

Солдаты во время спектаклей курили трубки, а когда со сцены шли слова о величии Франции, вставали, махали медвежьими шапками и кричали: «Да здравствует наш император». После спектакля, разумеется, устраивались шумные пирушки.

Правда, сам Наполеон не посещал этот театр. Да и не было нужды – ему устраивали и спектакли, и концерты на дому.

* * *

Когда французы вышли из Москвы, поздняковский театр возобновил свою деятельность: теперь со сцены восхвалялась слава русского оружия, а пожертвования от спектаклей шли на помощь пострадавшим от пожара и на излечение увечных воинов.

Скончался театрал и радушный хозяин дома на Большой Никитской так, как и подобает человеку его качеств. Исследователь М. Пыляев писал: «К этому московскому хлебосолу и увеселителю добровольно прикомандировал себя некто г. Лунин – он был при нем вроде гофмаршала, хозяйничал при дворе его, приглашал на праздники и проч. В Москву, как рассказывает кн. Вяземский, ожидали турецкого или персидского посла. Разумеется, Поздняков не мог пропустить эту верную оказию и занялся приготовлениями к великолепному празднику в честь именитого восточного гостя. К сожалению, смерть застала его в приготовлениях к этой тысяче и одной ночи. Посол приезжает в Москву, и Лунин к нему является. Он докладывает о предполагаемом празднике и о том, что Поздняков извиняется перед ним: за приключившуюся смертью его, празд-ник состояться не может».

Непонятно, от кого именно исходила инициатива извиниться – от Лунина или же от самого г-на Позднякова, озвучившего свою волю на смертном одре.

* * *

После смерти Позднякова домом на Большой Никитской владел князь Николай Борисович Юсупов – человек весьма оригинальный и характером, и внешне. Один из современников, сын приятеля Юсупова, И. А. Арсеньев так описывал князя: «Юсупов начинал разговор с отцом обычной фразой: „Да, любезный друг, а плохо старикам жить на свете – и климат-то изменился, и силы-то не те, да, признаться, и скучновато“. И эта фраза повторялась изо дня в день, и оба старика находили ее вполне естественной… Юсупов ездил всегда в четырехместном ландо, запряженном четверкой лошадей, цугом, с двумя гайдуками на запятках и любимым калмыком на козлах подле кучера. Костюм обычный князя Николая Борисовича был светлый, синий фрак, с бархатным воротником; на голове напудренный парик с косичкой, оканчивавшийся черным бантом, в виде кошелька. Ему сопутствовала постоянно левретка, лежавшая в карете, против него, на подушке, с золотым ошейником на шее. Юсупова почти выносили из кареты его гайдуки, и когда он входил в комнату, то шмыгал ногами по полу и кашлял так громко, что его можно было слышать через три-четыре комнаты».

Старик Юсупов тоже содержал театр. Но не такой извест-ный, как у Позднякова.

* * *

Со стороны переулка к дому Позднякова и Юсупова примыкает здание, тоже вошедшее в историю театра, но значительно позднее. Здесь проживала актриса Маша Перевощикова, выступавшая под псевдонимом Лилина. Как-то раз ей довелось играть с молодым актером Константином Станиславским в одном произведении – «Коварство и любовь». Этот спектакль стал судьбоносным. «Оказывается, – писал позже маэстро, – мы были влюблены друг в друга и не знали этого. Но нам сказали об этом из публики. Мы слишком естественно целовались, и наш секрет открылся со сцены… Нетрудно догадаться, кто вдохновлял нас: Аполлон или Гименей».

Как честный и открытый человек, Станиславский должен был явиться к Маше с предложением. Но, к сожалению, будущий великий режиссер был застенчив и никак не мог отважиться на этот шаг. В конце концов, знакомые чуть ли не силой отправили его к возлюбленной, сконфуженного и робеющего.

«Все это не ускользнуло от разрумянившейся Маруси, – писал Станиславский, – которая, безмолвно сидя у раскрытого окна, конечно, чувствовала, что на ее удочке – клюет. Не прошло и часа, как поплавок пошел ко дну».

Однако в тот день режиссер так и не смог произнести слова любви. Он осмелился лишь на следующий день. Притом осмелился нешуточно:

– Сегодня я не тот и говорю вам определенно, ясно и без всякой застенчивости… Знайте, если вы не захотите быть моей женой, я вас увезу насильно. Пеняйте на себя. Вы сами развязали мою застенчивость и потому услышали сейчас мое последнее и решительное слово.

Впрочем, до насилия дело не дошло. Маша согласилась выйти замуж.

Оглавление книги