Книга: Большая Никитская. Прогулки по старой Москве

«Полезен также унитаз»

«Полезен также унитаз»

Здание ТАСС (Большая Никитская улица, 28) построено в 1976 году по проекту архитектора В. Егерева.

Дом на углу Тверского бульвара и Большой Никитской – своеобразнейшая достопримечательность Москвы. Он (во всяком случае, со стороны Леонтьевского переулка) напоминает завод, а его балконы с лестницами – кожух для конвейера.

Впечатление недалеко от истины: тут настоящим промышленным способом (с графиками, разделением труда и прочими фабричными атрибутами) выпускаются тексты и рассылаются по всевозможным редакциям. В этом здании находится агентство ИТАР-ТАСС.

* * *

Ранее на этом месте стоял скромный двухэтажный домик, в котором размещалась популярная в Москве столовая – недорогая, но с отменным качеством блюд. Пользовалось ей, по большей части, окрестное студенчество. Михаил Осоргин так описывал ее в романе «Сивцев Вражек»: «Обедал Вася в столовой Троицкой, в конце Тверского бульвара. Всех знал, кто там обедает. И горбатенького господина с кокардой, и армянку из консерватории, и несчастных супругов, начинавших шепотом ссору за вторым блюдом, и приват-доцента с галстуком фантэзи. И, конечно, Анну Акимовну, которая, сидя у окна налево, съедала за обедом десять ломтей хлеба.

Съев борщ, Вася попросил поросенка, но только, если можно, окорочок. Дали окорочок, заливной, к нему хрен в сметане. Выпил Вася и кувшинчик хлебного квасу. Съел и кисель с молоком, – все по-праздничному. Когда обтирал губы салфеткой (своей, на кольце метка), вспомнил, что борода сбрита».

То есть, несмотря на явную «бюджетность» заведения, для завсегдатаев здесь были особенные, персональные салфетки.

Здесь же, кстати говоря, располагалась знаменитая на всю Москву кондитерская Бартельса. Анастасия Цветаева вспоминала: «У Никитских ворот был Бартельс. Его мы ужасно любили: небольшой, невысокий, уютный. Круглые столики. Мы пили чай, кофе, иногда шоколад. Туда мать нередко водила нас – Андрюшу, Мусю и меня».

Это было и впрямь идеальное место для подобных семейных походов.

* * *

В 1917 году в домике жил начинающий писатель Паустовский. Ему довелось стать свидетелем революционных событий. Правда, ничего особо романтического Паустовский в них не рассмотрел. А впечатления изложил в «Повести о жизни»: «В Москве я поселился в двухэтажном доме у Никитских ворот. Дом этот выходил на три улицы: Тверской бульвар, Большую Никитскую и Леонтьевский переулок. С четвертой стороны он был вплотную прижат к глухой стене – брандмауэру шестиэтажного дома.

Напротив, на стрелке Тверского бульвара (где сейчас памятник Тимирязеву), стояло в то время скучное и длинное здание. Там помещалась аптека, а в подвалах был склад медикаментов. Окна моей комнаты выходили на эту аптеку.

Приходится так подробно говорить о расположении дома потому, что оно оказалось причиной некоторых не совсем обычных событий, описанных ниже.

Однажды, в седую от морозного дыма осеннюю ночь, я проснулся в своей комнате на втором этаже от странного ощущения, будто кто-то мгновенно выдавил из нее весь воздух. От этого ощущения я на несколько секунд оглох.

Я вскочил. Пол был засыпан осколками оконных стекол. Они блестели в свете высокого и туманного месяца, влачившегося над уснувшей Москвой. Глубокая тишина стояла вокруг.

Потом раздался короткий гром. Нарастающий резкий вой пронесся на уровне выбитых окон, и тотчас с длинным грохотом обрушился угол дома у Никитских ворот. В комнате у хозяина квартиры заплакали дети.

В первую минуту нельзя было, конечно, догадаться, что это бьет прямой наводкой по Никитским воротам орудие, поставленное у памятника Пушкину. Выяснилось это позже.

После второго выстрела снова вернулась тишина. Месяц все так же внимательно смотрел с туманных ночных небес на разбитые стекла на полу.

Через несколько минут у Никитских ворот длинно забил пулемет.

Так начался в Москве октябрьский бой, или, как тогда говорили, «октябрьский переворот». Он длился несколько дней.

В ответ на пулеметный огонь разгорелась винтовочная пальба. Пуля чмокнула в стену и прострелила портрет Чехова. Потом я нашел этот портрет под обвалившейся штукатуркой. Пуля попала Чехову в грудь и прорвала белый пикейный жилет.

Перестрелка трещала, как горящий валежник. Пули густо цокали по железным крышам. Мой квартирный хозяин, пожилой вдовец архитектор, крикнул мне, чтобы я шел к нему в задние комнаты. Они выходили окнами во двор.

Там на полу сидели две маленькие девочки и старая няня. Старуха закрыла девочек с головой теплым платком.

– Здесь безопасно, – сказал хозяин. – Пули вряд ли пробьют внутренние стены».

Дом еще долго стоял заброшенным.

Валентин Катаев вспоминал, как Есенин, одевшись в какой-то чудовищный плащ и цилиндр, бродил по ночным улицам Москвы и всласть пугал прохожих. Так вот, «особенно испугался один дряхлый ночной извозчик на углу Тверского бульвара и Никитских ворот, стоявший, уныло поджидая седоков, возле еще не отремонтированного дома с зияющими провалами выбитых окон и черной копотью над ними – следами ноябрьских дней семнадцатого года».

* * *

В конце концов дом восстановили, и он успешно пережил больше половины XX века. Но при «развитом социализме» двухэтажное строение было решено снести и выстроить на его месте огромнейшее здание главного телеграфного агентства. Что и было сделано.

Говорят, что по первоначальному проекту это сооружение планировалось ровно в два раза выше. Но вмешался первый человек Москвы, товарищ Гришин, и отдал распоряжение – укоротить здание вдвое. Чем оказал Москве пусть небольшую, но услугу.

Высота дома на углу Тверского и Никитской по сей день загадочна: днем здание кажется четырехэтажным, а вечером – восьмиэтажным, поскольку загорается внутренний свет, и каждом громадном окне появляется тонкая горизонталь перекрытия.

А в окнах-витринах первого этажа – традиционная фотографическая выставка. Когда видишь здание агентства и фотовыставку, сразу вспоминается озорное четверостишие Николая Глазкова:

В стихотворении, тем не менее, имелись в виду несколько иные «окна» – агитационные плакаты, издаваемые ТАСС в Великую Отечественную войну.

Это было уникальное явление. Художник П. Соколов-Скаля вспоминал: «В 1920 г., когда молодая Советская республика билась с многочисленными врагами, охватившими ее огненным кольцом блокады, величайший поэт революции Вл. Маяков-ский организовал подобную мастерскую – «Окна РОСТА» (Российского телеграфного агентства). Тогда не было достаточного полиграфического оборудования, мало было и обыкновенной печатной бумаги. И Маяковский создал своеобразный тип многокадрового плаката, сделанного и размноженного от руки через трафареты. Рисунки дополнялись стихотворным текстом по стилю, близкому к народным частушкам, прибауткам. Рисунки были остро сатирическими, упрощенными по форме, текст лаконичен и близок к лозунгу.

В дни Великой Отечественной войны 1941 г. мастерская «Окон ТАСС» продолжила и развила эту традицию Маяковского. При совершенствовании современной полиграфии, казалось бы, непонятно почему, художники Москвы вернулись к ручному способу размножения красочных плакатов. Но в том-то и дело, что никакая самая усовершенствованная полиграфия не угонится за руками художника-резчика, дающего первые экземпляры тиража уже через 1—2 часа после изготовления оригинала автором. Кроме того, способ наложения краски через трафарет дает фактуру, близкую к старинной японской ксилогравюре. Такая фактура в условиях улицы резко выделяется среди реклам и печатных плакатов. Но главное – это быстрота исполнения. Плакат должен появляться на стенах домов почти одновременно со сводками и сообщениями Информбюро. Только тогда он имеет смысл.

И вот с первого дня войны стены московских улиц пестрят большими красочными плакатами. Рисунок становится теперь более сложным, живописным, чем это было в 20-х годах. Усложняется и текст. Поэты сопровождают рисунки художников острыми фельетонами, а иногда и балладой. Плакаты, расклеенные на стенах московских улиц, приобретают небывалую, всенародную территорию. Агитационная сила этих произведений огромна. Более 200 московских художников работает в мастерской по размножению «Окон ТАСС». Работа идет в 3 смены. В течение всего военного времени в мастерской не гасился свет. Ни тревоги, ни вражеские бомбежки не сломили энергии и воли художников. Художники знали, что своим искусством они хоть в малой доле участвуют в разгроме врага. В трудные дни ноября, когда враг лез к самым московским заставам, когда рычание артиллерийской канонады сотрясало небо над Москвой, особенно важно было не потерять бодрости, уверенности в победе. И стены Москвы провожали идущих на фронт суровыми лозунгами: «Ребята, не Москва ль за нами?», «Не отдадим Москвы!», «На защиту Москвы!», «Ни шагу назад!»».

Были и другие лозунги: «Отбрось врага!», «Догони, побей!», «Огнем истреби врага!», «Ростов наш!», «Калуга, Тихвин!» и так далее.

Что, разумеется, никак не умаляет творчества Н. И. Глазкова.

Оглавление книги