Книга: Большая Никитская. Прогулки по старой Москве

Пруд Крылова и Булгакова

Пруд Крылова и Булгакова

Патриаршие пруды были устроены в 1832 году на месте Козьего болота.

Если пройти от «дома Берии» по переулку вглубь квартала, то в скором времени выйдешь на одну из главнейших достопримечательностей города Москвы – на Патриарший пруд (или пруды – из уважения это место нередко называют во множественном числе, хотя фактически пруд здесь один).

Принято считать, что городской пруд – это романтично. Но Патриаршие – место скорее знаковое. Первая ассоциация – естественно, с Булгаковым.

Еще в 1929 году, когда Михаил Афанасьевич очаровывал свою будущую третью жену Елену Сергеевну Шиловскую, он в полнолуние (а как иначе-то?) повел ее на Патриаршие пруды, усадил даму на лавочку и начал фантазировать – дескать, представь, что здесь сидим не мы, а два писателя. После чего повел ее к какому-то одетому в поддевку старику. А потом они за парадно сервированным столом ели икру, красную рыбу и прочие буржуйские деликатесы. Булгаков очень любил броские эффекты.

Кстати, здесь, вдоль Патриарших действительно ходит трамвай. Правда, не пассажирский, а грузовой.

Вообще-то Патриаршие пруды были обычным, даже незамысловатым местом. Названы они в честь находившейся тут Патриаршей слободы. Местность была болотистая, и сущест-вовала даже поговорка: «Фома поспешил, да людей насмешил – увяз на Патриарших».

В середине позапрошлого столетия болото окультурили, о чем московский полицмейстер доносил: «Вместо болота, существовавшего на месте, называемом Патриаршие пруды, теперь виден чистый пруд, обсаженный деревьями и обведенный дорожками». Несколько ранее на берегах пруда возникло и вполне цивилизованное клубно-общепитовское учреждение – «кофейный дом для продажи чая, кофе и лимонада». Однако еще в 1858 году поэт Петр Вяземский писал в стихотворении «Очерки Москвы»:

Действительно, домашние животные водились в здешних переулках вплоть до рубежа XIX—XX столетий.

В художественной литературе Патриаршие пруды упоминали не только Вяземский с Булгаковым. Например, герой толс-товского рассказа «Святочная ночь» ездил сюда к цыганам: «Вдруг сани остановились… Направо был подъезд низенького, несколько кривого серенького домика с закрытыми ставнями.

– Что, мы за городом? – спросил он у кучера?

– Никак нет, евто Патриарши пруды, коли изволите знать, что подле Козихи».

А Григорий Данилевский поселил здесь героиню своего романа «Сожженная Москва»: «В богатом московском доме шестидесятилетней бригадирши, княгини Анны Аркадьевны Шлешпанской, у Патриарших прудов, был многолюдный съезд столичных и окрестных гостей».

В конце девятнадцатого века на пруду начали заливать каток. Каток успешно конкурировал с соседским, пресненским. Во всяком случае, окрестные жильцы ходили именно сюда. Анастасия Цветаева (младшая из сестер) вспоминала: «На катке все так же гремит военный оркестр из раковины-будки и пар идет от ртов, дующих в золотые трубы, и пар струйками проносится от пролетающих конькобежцев, согнутых в три погибели, почти касающихся рукой льда (верней, черной палочкой кожаных коньковых чехлов, зажатой в руке). Их ноги в черном трико летят, как раскинутые крылья ласточек, почти невесомо скользит надо льдом тело».

Старились пруды – входили в соответствующий возраст их завсегдатаи. И уже пожилая Фаина Раневская гуляла здесь с ослепшим старым псом по кличке Мальчик. Сидящие на лавочках старушки спрашивали:

– Извините, вы Раневская?

– Нет, я зубной врач, – отвечала актриса.

А старушки продолжали разговоры. О здоровье, например, о возрасте. Интересовались, сколько лет Раневской. И та, забыв о конспирации, искренне возмущалась:

– Милочка, да об этом знает вся страна!

В то время на прудах уже стоял бронзовый памятник, но не Булгакову, а почему-то баснописцу Крылову. Однако иные москвичи не затрудняли себя тем, чтобы прочесть слова на постаменте. Разве что удивлялись корпулентности Булгакова. И, по возможности, использовали памятник для личных нужд. Дело в том, что перед статуей авторы разместили бронзовые стенды со сценками из самых популярных крыловских басен. В первую же ночь после открытия с копыта у осла неизвестные спилили соловья. Затем у мартышки спилили очки, а журавлю отломали голову. Все эти детали приходилось восстанавливать. И москвичи снова выходили на тропу войны.

Оглавление книги