Книга: Большая Никитская. Прогулки по старой Москве

Между двух микроскопов

Между двух микроскопов

Памятник Тимирязеву (площадь Никитских ворот) работы скульптора С. Д. Меркурова открыт в 1923 году.

Памятник Тимирязеву – один из символов послереволюционной Москвы. Он был заложен в ноябре 1922 года, спустя всего-навсего пять лет после того, как власть в России перешла к большевикам. Да и место для монумента было выбрано знаковое: здесь раньше стоял дом князя Гагарина, сгоревший как раз в октябре 1917 года, во время революционных боев, уже не раз упомянутых нами.

Город утратил не только пресимпатичнейший дом, но и своеобразное злачное место – студенческую пивнушку с нелепым для старой Москвы названием «Седан». Пиво здесь, естественно, текло рекой. Завсегдатаями заведения были будущие ученые, квартировавшие поблизости, в микрорайончике, известном как Козиха. Они дружно качали кружками и пели свой фирменный гимн:

Естественно, не забывались и другие песни, тот же «Гаудеамус игитур!» и прочая, и прочая, и прочая.

Подобная студенческая вольница вряд ли была любезна новой власти. Уничтожение гагаринского дома, этого развратного гнезда, было, пожалуй, на руку большевикам.

Что же касается Тимирязева, то он был личностью весьма своеобразной. С одной стороны, серьезный исследователь с мировым именем, с другой – человек, весьма любезно воспринявший новую власть. Сам Ленин слал ему письма: «Я был прямо в восторге, читая Ваши замечания против буржуазии и за Советскую власть».

А рабочие Московско-Курской железной дороге вообще выдвинули Тимирязева в Московский совет рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Нашли, как говорится, крестьянина.

Впрочем, Климент Аркадьевич не растерялся. Блистал в Совете зажигательными выступлениями:

– Работать, работать, работать! Вот призывный клич, который должен раздаваться с утра и до вечера и с края до края многонациональной страны, имеющей законное право гордиться тем, что она уже совершила, но еще не получившей заслуженной награды за все свои жертвы, за все свои подвиги. Нет в эту минуту труда мелкого, неважного, а и подавно нет труда постыдного. Есть один труд необходимый и осмысленный… Итак, товарищи, все за общую работу, не покладая рук, и да процветет наша Советская республика, созданная самоотверженным подвигом рабочих и крестьян, только что на глазах у нас спасенная нашей славной Красной Армией.

Климент Аркадьевич охотно принял правила игры. И был удостоен памятника.

* * *

В то время отрабатывались новые, социалистические ритуалы, и некоторые тогдашние поступки с современной точки зрения выглядят достаточно абсурдно. В частности, во время церемонии закладки памятника в его основание замуровали памятную доску с колоритной надписью: «В день пятилетия Великой Октябрьской революции заложен этот памятник великому ученому и поборнику научной истины и справедливости человеческих отношений К. А. Тимирязеву. Памятник сооружен Моссоветом, ВЦИКом и Наркомземом по проекту скульптора Меркурова и архитектора Осипова с использованием силы безработных».

На церемонии закладки присутствовал председатель Моссовета Л. Б. Каменев. В своей речи он охарактеризовал естествоиспытателя так:

– В лице его объединены мировой ученый и великий революционер.

А на открытии монумента, произошедшем спустя год, все тот же Каменев провозглашал:

– Тимирязев умер с полным убеждением правоты большевиков и уверенностью в окончательной победе коммунизма!

Открытие не осталось незамеченным. «Рабочая Москва» писала: «На площадке перед памятником суетятся фотографы, киносъемщики, репортеры. Гулом сочувствия одобряюще встречен сын Тимирязева – Аркадий, появившийся с автором памятника скульптором С. Д. Меркуровым».

А еще одно издание, «Известия Отдела Управления М. С. Р., К. и К. Д.» восторженно писало о скульптуре: «Вот памятник, рожденный революцией, подлинно художественный, монументальный памятник, который мы оставим будущим поколениям как памятник наших дней грозы и бури… В фигуре Тимирязева… уверенность в силе и торжестве научной мысли, которая прокладывает путь человечеству к светлому будущему».

Впрочем, мнения по поводу фигуры Тимирязева были разнообразны. В частности, Осип Мандельштам писал о ней так: «Самый спокойный памятник из всех, какие я видел. Он стоит у Никитских ворот, запеленатый в зернистый гранит. Фигура мыслителя, приговоренного к жизни».

А один яростный критик, некто Воблый возмущался: «В наших памятниках, посвященных той или иной выдающейся личности, личность трактуется всегда совершенно идеалис-тически, как какая-то стоящая на пять голов выше окружающих индивидуальность, никак не связанная с породившими и развившими ее социально-экономическими условиями, не связанная с тем классом, целям и интересам которого она служит. Именно так трактованы у нас наиболее монументальные послереволюционные памятники Тимирязеву, Достоевскому, Толстому (все три работы – Меркурова). В этих памятниках не выявлен ни характер личности, ни особенности ее творчества, т. е. производства…

Тимирязев, этот мыслитель-общественник, ученый-борец… дан как какая-то скованная тогой учености, совершенно обособленная, стоящая вне времени, вне эпохи индивидуальность, как фигура «великого» человека в буржуазном понимании этого слова».

Маяковский же дал памятнику кличку «Тимирзяев».

* * *

Кстати, над памятником всласть поиздевались Ильф и Петров. То есть над существующей фигурой издеваться было несколько опасно. Тем не менее, сам факт постановки памятника великому ученому не столько за научные заслуги, сколько за заслуги перед большевистской партией их явно веселил. И соавторы придумали шикарный ход – поиздевались не над этим памятником, а над другим, якобы, открытом в Пищеславле – городе, ими же и выдуманном: «Удивительный монумент украшал город с прошлого года. Воздвигая его, пищеславцы подражали Москве. В стремлении добиться превосходства над столицей, поставившей у Никитских ворот пеший памятник Тимирязеву, город Пищеслав заказал скульптору Шац конную статую. Весь город, а вместе с ним и скульптор Шац, думали, что Тимирязев – герой гражданских фронтов в должности комбрига.

Шац на время забросил обязанности управдома, которые обычно исправлял, ввиду затишья в художественной жизни города и в четыре месяца отлил памятник. В первоначальном своем виде Тимирязев держал в руке кривую турецкую саблю. Только во время приема памятника комиссией выяснилось, что Тимирязев был человек партикулярный. Саблю заменили большой чугунной свеклой с длинным хвостиком, но грозная улыбка воина осталась. Заменить ее более штатским или ученым выражением оказалось технически невыполнимым. Так великий агроном и скакал по бывшей Соборной площади, разрывая шпорами бока своего коня».

Впрочем, в горячее послереволюционное время такая история и вправду могла бы случиться.

* * *

В конце тридцатых годов градостроители планировали расширить Большую Никитскую (в то время улицу Герцена). То, что при этом неизбежно разрушались ценные с точки зрения архитектуры и истории дома, в то время никого особенно не огорчало. Беспокоились только за Тимирязева, которого решено было перенести вглубь бульвара, на новое место.

К счастью, план реализован не был. Большая Никит-ская улица практически не пострадала, а Тимирязев не пополнил собой славный список памятников-путешественников (Пушкин, первопечатник Федоров, Минин с Пожарским и так далее).

Зато в войну монумент чуть было не пострадал всерьез. Во время бомбардировки его опрокинуло взрывной волной. Целились, конечно, не в него – рядом с памятником находилось одно из зенитных орудий. Но пострадал именно Тимирязев.

Однако же и в этом случае обошлось без трагедии – спустя буквально несколько часов скульптура вновь заняла свое место на своем высоком постаменте.

На котором, кстати, сохранились шрамы-выемки, оставшиеся от осколков злополучной бомбы. Эти шрамы в наши дни воспринимаются такими же загадками, как странные, ни на что не похожие предметы, расположенные перед памятником.

В действительности скульптор имел в виду микроскопы. Просто стиль кубизм, вошедший после революции в фавор, не позволял ему быть более реалистичным.

Искусствоведы М. Ф. Милова и В. А. Резвин писали о памятнике так: «В данном случае перед нами один из выдающихся образцов советской монументальной скульптуры. Памятник лишен натуралистических атрибутов – каждая деталь „работает“ на образ в целом, а не на внешнюю изобразительность: все линии тщательно выверены, и форма настолько обобщена, что становится почти символической, выражая подвижничество, гражданственность ученого и революционера. Вот где, действительно, минимум художественных средств – максимум выразительности!»

* * *

А еще памятник Клименту Тимирязеву вошел в российскую поэзию. Стихотворец В. Дагуров посвятил ему такие строки:

Словом, несмотря на все противоречия, памятник Тимирязеву сделался настоящей достопримечательностью города Москвы. А может быть, как раз благодаря этим противоречиям.

Оглавление книги