Книга: Шоссе Энтузиастов. Дорога великих свершений

«Часто терпит пораженье даже умный генерал, Если место для сраженья неудачно он избрал…»

«Часто терпит пораженье даже умный генерал, Если место для сраженья неудачно он избрал…»

Не менее любопытный архитектурный ансамбль, причем выстроенный гораздо более талантливым зодчим, скрывается за тяжеловесными корпусами бывшего доходного дома Варваринского общества. Чтобы ознакомиться с выдающимся, пожалуй, даже уникальным образцом московского зодчества середины XIX века, следует на некоторое время отвлечься от сложившегося направления Владимирского радиуса и двинуться туда, куда подсказывает интуиция – прямо на восток. Взобравшись на крутую горку (ту самую, которая в свое время заставила искривить прямую дорогу на Владимир), путешественник оказывается перед двумя высокими и тощими башнями назначения непонятного, но вида явно романтического. Небольшая дверь между ними – след некогда располагавшегося здесь главного входа в Ивановский монастырь.

Когда возникла сия обитель, толком не известно, но вроде бы в XV веке она уже существовала. Зато совершенно достоверно можно назвать дату ее ликвидации – в 1812 году постройки монастыря выгорели, и его совершенно резонно упразднили. Из числа сооружений восстановили лишь древний собор, обращенный в приходскую церковь, и корпус келий по западной границе участка.

И все бы хорошо, монастыри в Москве вообще были не нужны, а в данной точке особенно. Но неожиданно вмешалась женская логика. Умершая в 1858 году Е. А. Макарова-Зубачева, дочь богатейшего московского купца Мазурина, завещала фантастическую по тем временам сумму 600 тысяч рублей серебром (более полутора миллионов ассигнациями) на восстановление почему-то полюбившейся ей обители. Выполнения воли покойной стала энергично добиваться душеприказчица, другая купчиха – М. А. Мазурина.

Ивановский монастырь. Архитектор М. Д. Быковский. Фото 1880-х гг.

В середине XIX века устройство монастыря в центре города, на неудобном тесном участке следовало рассматривать как неразумную идею, которая могла прийти в голову разве что недалекой московской купчихе, душа которой была отягчена многочисленными прегрешениями. Московским властям, конечно, следовало пресечь затею в зародыше, однако решающим аргументом выступили деньги. Имелись солидные средства, которые можно было с толком и выгодой освоить. А целевое назначение денег четко обозначалось в завещании. Так что хочешь не хочешь, а монастырь пришлось разрешить.

Все сохранившиеся от прежней обители постройки были безжалостно снесены, и на их месте развернулась грандиозная для Москвы того времени стройка, по размаху уступавшая разве что сооружению храма Христа Спасителя. Вел ее архитектор М. Д. Быковский. Был он, несомненно, лучшим в довольно тусклом созвездии московских зодчих. Не зря его выбрали первым председателем основанного в 1867 году Московского архитектурного общества. Современники упоминали его как «в стройках крепкого деятеля», а заодно и как «отчаянного ругателя».

К сожалению, вся деятельность Быковского пришлась на период затяжного архитектурно-строительного безвременья, поразившего Москву в конце 30-х годов XIX столетия и продолжавшегося почти четверть века. За это время в городе не появилось ни одного по-настоящему ценного в художественном плане сооружения. Сам Быковский, отойдя от строгих канонов классицизма, никак не мог нащупать дорогу и в основном занимался подражанием известным сооружениям прошлых веков – то готическим, то ренессансным, то древнерусским. Получалось не слишком удачно.

Все же Быковский был крепким профессионалом, и выстроенный им Ивановский монастырь на фоне полной серости своих современников можно считать определенным достижением, особенно если учитывать сложность поставленной перед архитектором задачи.

Участок неправильной формы с сильно изрезанными границами был вытянут с севера на юг, что делало его очень неудобным для монастыря. Поскольку алтари православных храмов следовало ориентировать на восток, монастырский собор приходилось ставить поперек продольной оси всего комплекса. Но самым неприятным для зодчего было даже не это. На городские улицы территория монастыря выходила восточной и северной сторонами. Следовательно, вместо того, чтобы повернуть собор «лицом» к входящим посетителям, его приходилось повернуть к улице «тылом», то есть глухой алтарной стороной. Еще одной неприятностью стал крайне неблагоприятный рельеф. Отведенный под обитель участок казался расположенным на горке только при взгляде с Солянки. И с севера, и с востока он выглядел стоящим в низменности. Более того, самой высокой точкой монастырской территории был северо-восточный угол, а далее на юг вдоль продольной оси участка рельеф быстро понижался. И собор, призванный стать центром ансамбля, оказывался расположенным весьма невыгодно.

Так что Быковскому пришлось преодолевать немалые трудности. Поработал он на славу, выжав из неблагодарного участка все, что можно. И все же весомого успеха добиться не сумел. Да вряд ли подобный подвиг удался бы даже самому талантливому зодчему.

Быковский выстроил ансамбль вдоль продольной оси – с севера на юг. Главный вход в монастырь, устроенный на самой высокой точке участка на его северной границе, выделен двумя высокими башнями-колокольнями, выдержанными не то в романском стиле, не то в раннем итальянском ренессансе. Заданную парными башнями ось поддерживает граненый купол собора. Но, поскольку поставлен храм ниже точки главного входа, он кажется провалившимся в яму и, несмотря на большую высоту, не сделался уверенной архитектурной доминантой.

Быковскому пришлось применить и другое, не слишком удачное, но вынужденное решение. Выстроенный им монастырский собор обладает довольно редкой особенностью. Его главный вход находится не с западной стороны, как в большинстве церквей, а с северной. Из-за этого входящие посетители неожиданно для себя видят иконостас не перед собой, а с левой стороны. К заслугам Быковского следует отнести то, что эту внутреннюю нелепицу он сумел успешно замаскировать, и снаружи она никак не воспринимается.

Более или менее успешно удалась зодчему борьба со сложным рельефом на остальной территории. Резкие перепады высот он скрыл разбиением ее на отдельные дворики с более или менее ровной поверхностью. Границы между двориками обозначены чисто декоративными аркадами, придающими ансамблю живописность и романтичность. Самый большой двор образовался у южного фасада собора, где устроен еще один парадный вход в храм.

Для оформления монастырских построек Быковский широко использовал мотивы итальянского ренессанса. В частности, считается, что прототипом для завершения монастырского собора послужил купол огромного собора Санта-Мария дель Фьоре во Флоренции. Однако относительно небольшие размеры московской копии и неудачная постановка помешали собору Ивановского монастыря занять подобающее место в числе архитектурных доминант прилегающего района. Единственная эффектная точка зрения на ансамбль – вдоль главной его оси, с горки Старосадского переулка, откуда ясно читается замысел зодчего.

Архитектурная критика восприняла работу лидера московских зодчих весьма сдержанно. Основным упреком в адрес Быковского стало использование им стилей прошлого, хотя, как отмечал один из критиков, талантливый зодчий был вполне способен изобрести что-нибудь новое, свое собственное.

Комплекс Ивановского монастыря стал уникальным для Москвы – единственный среди многочисленных московских обителей он выстроен по единому проекту одного автора. На его территории осталась лишь одна старая постройка – кельи XVIII века, но и они были надстроены и перестроены Быковским. Строительство велось долго – с 1860 по 1879 год, отняв много сил у архитектора, зато получившийся в результате ансамбль наряду с усадебным комплексом Марфино можно считать самой значительной из работ зодчего. Но не самой лучшей. Крайне неудачное расположение монастыря обусловило ряд нелепостей в его планировке, снизило его градостроительное значение, не позволило крупному ансамблю стать доминантой окружающей среды. Преодолеть влияние неблагоприятного фактора в виде упрямой воли двух недалеких дам даже Быковскому оказалось не под силу.

Оглавление книги