Книга: Америка глазами русского ковбоя

Орегон

Орегон

9 августа

Мои хозяева, Арон и Лавора, выросли в многодетных семьях, а познакомились в школе, когда ему было 16, а ей 13. Родители не интересовались их воспитанием и обучением. Уже с десяти лет Арон зарабатывал деньги, развозя на велосипеде газеты и подстригая газоны соседей. Не закончив школу, он устроился помощником электрика и снял квартиру, в которую переехала ушедшая из дома Лавора. И с тех пор они не расстаются. Сейчас им 22 и 19, а сыну три года. Недавно купили этот дом с тремя гектарами земли, где Лавора предполагает разводить лошадей породы квотер.

Несмотря на все невзгоды, а может, благодаря им, сохранили ребята оптимизм и желание помочь ближним – ведь и меня выручили и пригласили отдохнуть. Они давно простили родителям горечь детства и пригласили их вечером на ужин, чтобы пообщаться со мной и Ваней. Приехали также и соседи с пивом и вином – американцы почти не пьют водку, да и понятно – ведь основателями США были англичане пуританского исповедования, те даже вина не пили.

Прекрасно спалось в их доме, без комаров и мошки. Проснулся поздно и, не найдя никого, пошел запрягать лошадь. Уже по дороге встретились Лавора с матерью, возвращавшиеся из больницы. Они рассказали, что рано утром Арон отправился на работу в своем новом траке и при въезде на мост через реку Снейк в него врезался грузовик с пятью мексиканцами. Машина Арона была разбита в хлам, а сам он получил сотрясение мозга.

Приехавшая тотчас же полиция не нашла у шофера грузовика ни шоферских прав, ни страховки. Не было документов и у остальных четырех пассажиров. Поскольку были они нелегальными иммигрантами, задержанными на м есте преступления, полицейские намеревались их арестовать, но нелегалы заявили, что плохо себя чувствуют. Вместо тюрьмы «скорая помощь» отвезла псевдопострадавших в больницу, откуда они, вероятно, вскорости сбежали. Остался Арон с перевязанной головой и без трака. Я распрощался с юными друзьями в надежде, что и эту невзгоду они преодолеют.

А ехал я по благословенной земле штата Орегон, которую в прошлом веке называли «раем для пионеров» и рекламировали ее в 1843 году местные патриоты так: «…жирные поросята кормятся желудями в тени под дубами, уже поджаренные, с ножами и вилками, из боков торчащими, – подходи и отрезай себе мяса, если проголодался». К этому они добавляли, что земля Орегона произ водит «пшеницу, овес, рожь, ячмень, турнепс, капусту, лук, пастернак, морковь, свеклу, крыжовник, черную смородину, клубнику, яблоки, груши и кроме всего прочего толстеньких, здоровеньких детишек».

Луковые посевы вдоль дороги сменялись посадками сахарной свеклы. Здесь использовали капиллярный тип полива – вода не распылялась сверху, а подавалась прямо в почву. Многие попадавшиеся по дороге фермеры почему-то были узкоглазыми, японообразными. Возможно, японцы остались здесь жить после того, как в 1945 году правительство освободило их из ближайших концентрационных лагерей.

Собираясь утром в путь, я решил не заполнять канистру водой, понадеявшись на соседство с дорогой Змеиной реки. Но дорога поднималась на склоны гор, оставляя реку далеко внизу. Температура подскочила с 35 до 40 градусов, и лошадь при этом стала покрываться пенистым потом, какими-то серыми веревками сползавшим вниз и хлопьями падавшим на дорогу. Ваня уже с трудом передвигался и обезвоживался просто катастрофически. Проклиная себя за безалаберность, я лихорадочно искал выход из положения – ведь еще час без воды, и потеряю лошадь.

И вот навстречу едет передвижной домик, хозяева которого должны иметь запас воды не только для приготовления пищи, но и для сортира с душем. Я выскочил на середину дороги и определенно решил не отступать, пока не остановятся. Неспешные пенсионеры, видимо, и сами уразумели, что мне нужна срочная помощь, и зарулили на обочину. Да, конечно же, воды у них было запасено достаточно. Они охотно поделились ею с Ванечкой, а я чуть руки им не целовал.

Спустившись с гор, я нашел рядом с дорогой поле люцерны и пристроил Ваню с края поскубать ее чуток. Хозяин не замедлил подъехать, но не прогнал, а предложил проехать еще километра три на ферму своего друга. По мобильному телефону он связался с ним, и мне было дано добро на ночевку.

Фермерский дом стоял на живописном берегу реки Змеиной, и уже на подъезде я почувствовал, что, живя среди такой красоты, люди здесь не могут быть плохими. На крыльцо вышел пожилой мужчина лет под семьдесят и приветственно помахал. Нашлось у него и пастбище с оградой, а зерна подвез встретившийся мне ранее сосед его, Джерри Стриклэнд.

Метеорологи не обещали снижения температуры в ближайшие дни, и я был вынужден просить у Боба Линча разрешения постоять на его подворье хотя бы день и переждать жару. А он жил бобылем и был счастлив разделить компанию со мной и Ваней.

Во время Второй мировой войны Боб служил в морской пехоте и участвовал в штурме Окинавы и Гвадалканала, где был тяжело ранен в правое легкое. Оправившись после операции, он решил остаться служить в оккупационных войсках еще на восемь лет. За это время Боб собрал хорошую коллекцию японского холодного оружия. Самые ценные самурайские мечи он хранит даже не дома, а в банковском сейфе.

Выйдя в отставку, Боб приехал в Калифорнию, где осно вал строительную компанию. Когда он уходил на пенсию и продавал бизнес, в компании работало 65 строительных рабочих. На вырученные деньги он приобрел 500 гектаров земли в Калифорнии. Но там с каждым годом становилось теснее жить, и в 1990 году Боб переехал сюда. У него было достаточно денег для проживания, и он не планировал фермерствовать, поэтому и купил всего 130 гектаров, по 1300 долларов за гектар. Сейчас за гектар здесь платят 5000. Вот так деньги к деньгам и плывут.

Как и большинство современных фермеров, Боб для пастьбы скота не пользуется лошадьми, для этой цели служит ему трехколесный вездеход, превращаемый зимой в снегоход. Свои золотые годы Боб проводит охотясь, рыбача и раскапывая стоянки индейцев, живших когда-то на территории его фермы. Впервые от него я узнал, что при изготовлении наконечников стрел кремень вначале нака ливали на костре, а потом капали на поверхность холодной водой, облегчая таким образом его обработку, и откалывали чешуйку за чешуйкой – кропотливая работа.

Два вечера мы провели вместе, разбирая коллекции индейского и японского оружия. При прощании Боб пригласил меня приезжать на гусиную охоту – ему нужно было избавиться от заполонивших угодья канадских гусей, вытесняющих местных. Вышедшая из-под контроля вспышка популяции этого вида представляет серьезную проблему во многих штатах США.

Неспешно добрались мы до Хантингтона, где в центре города, на футбольном поле, нашли пастбище, а также познакомились с жившим рядом Кеном Ковальским. С приусадебного огорода он принес огурцы и помидоры, и Ваня впервые пробовал столь экзотические овощи. Еще более его побаловала Триша Мак-Линн. Мы приехали в ее магазин за бутылкой газировки, и Триша предложила брать с полок все что угодно и бесплатно.

Преодолевая жадность, я взял два пакетика копчено го мяса и соленых подсолнечных семечек. Триша пристыдила меня, когда заметила, что Ване-то я ничего не взял, и добавила коробку специальных конфет для лошадей. Они были изготовлены в форме красных яблочек и понравились не только Ване.

В заброшенном поселке Лайм я нашел всего один обитаемый дом и постучался в дверь, затянутую противомоскитной сеткой. Хозяин, не выходя на крыльцо, прокричал:

– Я никогда не позволю незнакомцу переступить порог моего дома.

Ну, такого со мной не происходило ни до, ни после. Я почти обрадовался возможности столкнуться с таким чудом человеческого отчуждения. Правда, видно его было плохо, поскольку стоял он за сеткой – вот пусть там и остается. Еще вспомнился мне стишок из детства, что-то типа: «Люди всякие нужны. Люди всякие важны». И даже такие буки, чтобы рядом с ними чувствовать себя гуманистом.

Ноги Вани заплетались после того, как мы проехали еще шесть километров и завернули на ферму с зеленым пастбищем на берегу ручья. Ее хозяева, Патриция и Рой Валентайн, были счастливы устроить нас. Они даже извинились, что не могут предоставить мне отдельную спальню – как раз в тот день в гости приехала мама Патриции с другом.

Маме, Флоренс Калверт, было восемьдесят три, но выглядела она не старше, чем на шестьдесят. (Видимо, читатель успел отметить, что я часто описываю людей, которые выглядят моложе своего возраста. Это характерная особенность американцев, в то время как в России люди выглядят старше своего возраста и умирают раньше.) Большую часть года она жила в штате Аризона, в поселке для богатых стариков. Недавно Флоренс открыла в себе талант художницы и неустанно писала акварели, раздавая их родственникам и друзьям. Досталась и мне одна, висящая теперь передо мной на стене, когда я печатаю эти строки на вышедшем в тираж компьютере. Из Флоренс, правда, Дега или Серебряковой пока не получилось, но жизнь в искусстве, глядишь, внесет свои коррективы, и она годкам к девяноста прославится.

К дочери Флоренс приехала с очередным любовником, моложе ее на 15 лет, тоже вышедшим на пенсию банкиром из Портленда. (Американцы уверены, что возраст сексу не помеха, да я и сам с этим солидарен.) В тот вечер он отправился с Роем на рыбалку. Флоренс в ожидании их уселась на качели и, тихонько раскачиваясь, пела песни своей юности.

Побочным заработком Валентайнов было предоставление туристам возможности добывать золото из песка, который они привозили из заброшенной шахты. В окрестностях было много таких шахт, где когда-то добывали золото. За три доллара туристам предоставлялась жестяная тарелка с песком, который они промывали в чанах с водой и действительно могли найти крупинки золота. За ту же сумму они могли купить пакет золотоносного песка и промывать его дома. Патриция подарила мне такой пакет и старинную промывочную тарелку. Я храню золотоносный песок на черный день. Вообще-то я много чего накопил на этот день, так что жду его во всеоружии. А может быть, он давно пришел, а я все рассчитываю на худшее?

Оглавление книги