Книга: Америка глазами русского ковбоя

Приграничье

Приграничье

1 октября

Перед отъездом Джим подарил мне сделанное из бисера и кожи индейское нагрудное украшение типа ожерелья. Оно было предназначено передавать мне энергию лошади каждый раз, когда своей не хватало. Я, правда, не замедлил пошутить – а что если мне понадобится сексуальная энергия, ведь Ваня кастрирован. Джим заверил, что в этом случае я всегда могу рассчитывать на его помощь.

Полицейский Джеймс Морз помог нам переехать по мосту на материк, и я распрощался с гостеприимным и прекрасным островом Видбей. Вряд ли вернусь на него когда-нибудь. Как говорили древние – «нельзя войти в ту же реку два раза». Пока тебя не было – река изменилась и уже не та, что была раньше.

Но и на материке мир был не без добрых людей. Джон и Молли Свен-Шиван остановились поговорить со мной. Они рассказали, что большую часть года живут на острове Лопес, где пришвартована их старенькая яхта «Грэйс». А на жизнь зарабатывают, приезжая на материк и работая в кузнице приятелей. Джон создает украшения в кельтском стиле, а Молли продает их туристам. Они уверили меня, что никогда не хотели быть богатыми и знаменитыми и всегда удовлетворялись малым. Но была у них главная ценность – свобода.

В отличие от Видбея, на материке не просто найти убежище. Только после третьей попытки мне дали приют на ферме Кена и Мэри Мейер. После устройства лошади они пригласили меня в дом и, к моему удивлению, вместо кофе или чая предложили выпить с ними виски или водки. Такого со мной на дороге еще не случалось. Американцы гостеприимны, но крепкие напитки употребляют редко, и то лишь перед обедом. Кен же был поддатым, да и жена его была немножко подшофе. Вскоре я выяснил причину их «веселья».

Хозяину было 74 года, и всю жизнь Кен протрубил слесарем на нефтеперерабатывающем заводе, где заработал хорошую пенсию. Но месяц назад у Мэри нашли рак легких, и вся их жизнь обрушилась. Чтобы не расстраивать Мэри, поплакать он выходил на улицу. Она тоже крепилась при нем, а плакать уходила в спальню. Жизнь их кончилась, потому что не было надежды.

Я пошел спать к себе в телегу, чтобы не мешать их горю. Лежал, глядя на звездное небо, и думал, что счастья можно избежать, горе же приходит само.

Моя подружка Лори Глен, которую я встретил в Сиэтле, приехала на машине, чтобы хотя бы день проехать со мной на телеге. Она уже не приглашала меня в гости на остров Сан-Хуан, поскольку сама оттуда съезжала и намеревалась поступить в медицинскую школу учиться на акушерку.

Многие годы Лори наслаждалась свободой делать то, что ей хочется. Пробовала себя в танцах, пении, театре и живописи. Но перевалило за тридцать, и ее стало пугать одиночество. Нужно было срочно приобретать профессию, создавать семью и рожать детей. Эта поездка со мной, видимо, была последней данью свободе, к которой она привыкла.

С дороги вдоль залива Чуканут открывалась перспектива Тихого океана, простиравшегося до берегов России. Оттуда уже не тянуло, как раньше, родным запахом квашеной капусты и самогонки. Теперь ветер доносил из России неродной запах китайской капусты, японского пива, турецкой кожи и немецкой колбасы. Россия пировала, распродавая остатки былой коммунистической империи.

А здесь тоже была своя жизнь, и люди страдали, любили и умирали. Прошлыми жизнями напичканы были простиравшиеся вдоль дороги скалы; окаменевшие пальмы, папоротники, разнообразная живность, они теснились на поверхности и в расселинах песчаника и ожидали, когда и мы к ним присоединимся.

Мы остановились возле ресторана «Устричный бар», чтобы напоить лошадь и позвонить друзьям Лори в Бели нгэме. Шеф ресторана Фрэнк Лидел только что получил партию свежих устриц и пригласил нас бесплатно опробовать их под белое вино. Торопясь на встречу, я с сожалением отказался от дармового обеда, и тогда он дал их нам в дорогу, положив в ведерко со льдом, куда добавил пару лимонов и специальный нож для вскрытия раковин.

Фрэнк был горд собой и работой в этом престижном ресторане на берегу океана и на удивление эрудирован и поэтичен. В дневнике он записал: «Приветствую вас в графстве Скэгит и надеюсь – Царственная Осень на этой прекрасной земле вам по душе. Вы осчастливили меня визитом и успели увидеть эту часть долины до того, как ее изуродовали новостройками. Поздравляю – Вы путешествовали, любовались и познали страну лучше, чем большинство американцев. Надеюсь, что наши люди могут путешествовать по вашей стране так же, как и по нашей. Мир и любовь. Благословенна будет дорога впереди». Блажен, кто верует!

В Белингэме мне дала приют Шелла Тод, владелица конюшен и дипломированная специалистка по ковке лошадей. Найдя копыта лошади в хорошем состоянии, она поместила Ваню в отдельный загон, задала ему корма, и было ясно, что он в надежных руках. Поэтому я с удовольствием согласился поехать с Лори к ее друзьям.

В то время, когда Лори решала, быть ли ей танцовщицей или актрисой, ее однокашницы позаканчивали колледжи и приобрели всевозможные хлебные профессии – от ко мпьютерных до медицинских. Но они не порвали связей и рады были видеть ее и заодно меня. Сара Кларк арендовала с любезной подругой Кэтти Тэйлор огромный и гулкий дом, в котором почти не было мебели. Кэтти недавно побывала в России и до сих пор не могла уразуметь, почему наши мужики так много пьют. Что это их так волнует, ведь сами-то обходились без мужиков.

Как известно, нападение лучший способ защиты, и я едва не ответил знаменитой фразой: «А у вас негров линчуют». В моей интерпретации она прозвучала: «Но зато мы не употребляем столько наркотиков, сколько в США», и это действительно так, по крайней мере, было до последнего времени. Даже русские иммигранты в США водку предпочитают кокаину или марихуане.

Первый раз в жизни я приготовил блюдо устриц с лимоном, что было не очень сложно – вскрываешь ножом раковину моллюска, поливаешь лимонным соком и проглатываешь живьем. Хорошо, если есть белое вино, но и холодная водка сгодится.

Сара подарила мне свою акварель и подписала: «Дорогой Анатолий, у вас смелое сердце и открытая душа. Пускай восходы дарят вам красоту, а дорога счастье. А когда решите отдохнуть, пусть сад ваш расцветает».

Лори отвезла меня на конюшню к соскучившемуся Ване, и понятно было, что расстаемся мы с ней навсегда. На прощание она написала: «Анатолий, было замечательно путешествовать с тобой и Ваней по Чуканутской дороге. Я знаю, что ты и твоя история будете расти вместе. Когда я буду выступать с ансамблем на празднике в Бартере, то посвящу тебе особый танец».

Лори позвонила друзьям отца в Ферндэйл, и те согласились принять меня на ночевку. Проезжая Белингэм, я восхитился разнообразием архитектуры частных домов, построенных в начале века. То было время бурного развития в этих краях рыболовства и лесодобычи. Люди думали, что будет эта лафа длиться вечно. Шли годы, и набухали кошельки, но худели кошели неводов и лесные запасы. Сейчас только смутная память осталась о тех невозвратных временах.

Но остается еще необъятная соседняя Аляска, и туда с местных причалов ежедневно отправляются паромы, а в путину – баржи с рыболовецкими судами на борту. Многие рыбаки и промысловики проводят на Аляске только летний сезон, а остальную часть года живут здесь. Удобная гавань служит местом постоянной прописки флотилии прогулочных яхт, катеров и морских судов.

Спешить было некуда, и я вальяжно катил по тихим, безлюдным улицам городка. Останавливался, чтобы заснять на память наиболее интересные дома или их почтовые ящики. Фруктовые деревья здесь не прятались за домами, а по традиции, высажены были возле дороги, что Ваня весьма одобрил и с удовольствием собирал падалицу. Америка не знает наших дощатых заборов и штакетников, вместо них между домами и улицей аккуратно подстриженные газоны, и только дома миллионеров окружены заборами. Много лет назад, оказавшись в штате Вермонт, проезжал я мимо такого дома, и принадлежал он А. И. Солженицыну. Окружал его высокий забор, ворота были на замке, а за моей активностью наблюдали телевизионные камеры. Вернувшись в Россию, он по-прежнему прячется от горячо любимого народа.

После богатых предместий я въехал на территорию резервации индейского племени лумми. Здесь уже не было подстриженных газонов, дворы завалены мусором и сломанными машинами, да и дома стеснялись своего вида и прятались за бурьяном и мусорными баррикадами. Возможно, их обитатели так и не могли оправиться от того удара, который нанесли их предкам европейцы. На стороне белолицых, наступавших на их земли, было самое современное бактериологическое оружие того времени в виде смертельных для аборигенов болезней, таких как оспа, корь, дизентерия, тиф и туберкулез. Только от оспы в XVIII веке погибло 90 % индейцев восточного побережья Северной Америки. Огнестрельное оружие и алкоголь добивали оставшихся в течение последующих столетий.

Выжившие индейцы не имеют ничего общего с гордыми предками, описанными Фенимором Купером в книге «Последний из могикан», которой мы зачитывались в детстве. Так же, как современные русские не имеют ничего общего с прадедами, погибшими от рук большевиков за 70 лет их власти. Чарльз Дарвин давно объяснил, что при отборе выживают приспособленцы.

Женщина лет сорока, с мужским обветренным лицом, порывистыми движениями и быстрым взглядом, подошла ко мне и попросила подвезти до своего дома. Мне всегда нравились стебанашки, поэтому я с удовольствием ее подсадил и подвез к неухоженной развалюхе, оказавшейся ее домом. Звали ее Мэгги Кильм, и была она наполовину индеанка, наполовину немка.

В дом она не пригласила, да и невозможно было туда пробраться из-за куч мусора, его окружавших. Несло изнутри невыносимым амбре, поскольку вместе с Мэгги обитало там около дюжины мелкой собачуры, которая и была ее семьей.

При виде моей повозки у нее возник гениальный план обучить своих собачек трюкам и устроить бродячий цирк. Вот она и спросила, не смогу ли я подарить ей свою телегу по окончании путешествия. Она предполагала купить пару осликов, чтобы они таскали телегу с собачьим цирком из деревни в деревню, где она давала бы представления.

Очень уж маловероятно, что Мэгги когда-нибудь обучит хоть одну собаку прыгать через обруч или даже стоять на задних лапах. Она принадлежала к разряду мечтателей, а не деятелей. Жила она на пособие по безработице, надеясь на какую-то удачу. Но это была творческая нату ра, и перед домом Мэгги выставила свои картины, выполненные в абстрактном стиле. Одну она мне подарила, и я попросил дать картине название. Мэгги предложила мне самому это сделать и вполне одобрила название «Фейерверк».

Приехала пообщаться с нами ее подруга Фрида Абраго, наполовину принадлежавшая к племени лумми, наполовину – к окиналт. Мэгги рассказала, что несколько лет назад Фрида продала ей дом всего за 11 000 долларов, то есть примерно за треть цены.

Уже не первый раз я встречаюсь с бескорыстием индейцев, а также их нежеланием жить ценностями белых соседей. Но такое отношение имеет и обратную сторону – большинство индейцев не работает, а живет на государственное пособие. Как наши деревенские мужики, они уже с утра ищут опохмелиться, и эта деревня не была исключением.

Я распрощался с Мэгги и пообещал позвонить по окончании маршрута, но у нее даже не оказалось телефона. Ну, это было все равно, что у нас в России не иметь телевизора. Правда, Фрида дала номер своего телефона, но я до сих пор ей не позвонил – все жду, когда издам книжку и пошлю в подарок.

На подъезде к Ферндэйлу начальник полиции Дэйл Бэйкер встретил меня вместе с репортером газеты «Рекорд джорнэл» Джошем Барнхиллом. Громада Дэйл возвышался над щуплой фигуркой юного Джоша, и мне казалось, они стеснялись друг друга и держались на расстоянии.

Сфотографировавшись со мной на фоне телеги, они проводили меня к дому Марка Мацкевича и его жены Анн-Марии де Коллибус. Тех уже предупредили о моем приезде, и лошадь была устроена в саду за домом, а меня ждала спальня на втором этаже. Ване определенно понравилось пастись на грядках, но артишоки явно были не в его вкусе, зато кукуруза была то что надо.

Анн и Марк встретились десять лет назад на Аляске, где он рыбачил, а она работала в ресторане. Поженившись, они приобрели рыболовецкий бот «Дансер» (танцор), а через несколько лет купили дом и переехали сюда, в Ферндэйл. Анн устроилась в школу преподавателем рисования, а Марк продолжает рыбачить. Каждый год в марте улетает он с командой на путину, где сам уже не рыбачит, а скупает рыбу у владельцев траулеров. Причем за месяц успевает заработать столько, что хватает семье до следующей весны.

Я не представляю, что же Марк делает остальную часть года, но, несомненно, огромный двухэтажный дом требует присмотра, как и сад с огородом. Есть у них еще обаятельная дочурка Микаэла, которая освещает дом. Вероятно, семья без нее давно распалась бы.

У Марка пустовал амбар, и я попросил разрешения поставить там телегу, после того как вернусь из Канады. Мои планы по поводу поездки в Австралию были весьма расплывчаты, и хорошо было бы иметь место для хранения сбруи и телеги, по крайней мере, на год. Лошадь я определенно решил продать, речь шла только о подходящем хозяине.

Утром Анн договорилась с директором о моем посещении школы, и, посадив на облучок Микаэлу, я предложил Марку править до центра города. Моросил дождичек, и когда мы приехали, около сотни ребят собралось в школьном дворе под развесистой сосной. Рассказав об экспедиции, я предложил задавать вопросы.

Несколько озадачил меня вопрос о том, к республиканской или демократической партии я себя отношу. По мне, между этими партиями почти нет разницы, и заправляют в них политики, для которых собственные амбиции прежде всего. А уж под каким лозунгом они делают карьеру, большого значения не имеет. Не состоял я и в коммунистической партии, потому как понял, что это была партия карьеристов и наивных, которые за ними следуют. Нынешние партии России сменили лозунги, но цели руководителей остались те же – деньги и власть. Но, по крайней мере, до недавних пор люди имели право выбора, за каким из этих карьеристов идти. Уинстон Черчилль сказал, что демократия, возможно, наихудшая форма правления, если не считать всех остальных. Ну а на вопрос детей я ответил, что политикой не интересуюсь.

До самой границы дождь не оставлял нас, и, когда мы ехали через пограничный город Блэйн, от Вани шел пар. Я опасался, что защитники животных обвинят меня в издевательстве над лошадью и вызовут полицию.

Перед границей с Канадой была установлена желе зобетонная Арка мира с лозунгами: «Дети одной матери» и «Братья, живущие в единстве». По поводу первого лозунга у меня сразу же возникло сомнение. Верно, что до провозглашения Америкой независимости в 1776 году Канада и будущие США принадлежали одной матери – Великобритании. Правда, как неблагодарные детки, американцы вытолкнули в Канаду своих благодарных и преданных британской короне братьев вместе с маманей.

Теперь Канада считается конституционной монархией, и британская королева Елизавета II номинально является главой государства (не правительства). Но по Конституции 1982 года в Канаде государственными признаны два языка – английский и французский. Вот в этом и проглядывает еще одна мамаша канадских братьев – Франция. Дело в том, что если 40 % канадцев считают своей прародиной Британские острова, то 27 % происходят от «лягушатников».

В отличие от США, в Канаде не привилась идея нации как плавильного котла, в котором перемешиваются собравшиеся народы, чтобы сформировать новое единство. Англоговорящая община Канады не объединена национальными, культурными либо религиозными принципами. В то время как канадских французов, кроме языка, объединяет почти стопроцентная принадлежность к католической церкви, а также многовековая традиция и культура изолированного проживания в этой стране. В провинции Квебек им удалось объявить официальным языком французский, следующей задачей поставлено создание государства Новая Франция, независимого от Канады и Британской метрополии.

Граница по 49-й параллели между США и Канадой была установлена в 1846 году. Действительно, с тех пор крупных конфликтов между странами никогда не возникало. Ну называют канадцы американцев «янки», а те их «колонистами», но экономики двух стран так переплетены, что им друг без друга не обойтись. В отличие от мексиканцев, канадцы не очень стремятся перебежать в США, но и американцы не бегут на север. Поэтому, как правило, границу можно переехать без особых формальностей.

Я миновал ряды выстроившихся для проверки документов автомобилей и въехал на таможню, где у меня даже не спросили ветеринарных документов на лошадь. Конфисковав несколько оказавшихся на виду яблок, таможенник отправил меня в иммиграционную службу, где и начались издевательства.

Чиновник с номерным знаком «1875» и славянской морд ой лица потребовал предъявить 1600 долларов наличными. Мотивировал он это тем, что в Канаде у меня должны быть деньги для прокорма себя и лошади, по крайней мере, на неделю.

На самом деле я не знал, как долго пробуду в этой стране. Поеду ли дальше на север или отправлю телегу из Ванкувера в Австралию, а лошадь продам и вернусь в США налегке. В кармане было всего 100 долларов, но кредитная карта «Виза» давала мне возможность в любой стране мира взять до 5000 долларов наличности. Славяномордого чиновника это объяснение не устраивало, и он потребовал вернуться в США и привезти пресловутые 1600. А я знал, что банк в Блэйне был уже закрыт, и деньги можно получить только через два дня, в понедельник.

Я отказался возвращаться назад и потребовал вызвать начальника. А тем временем проходящие автомобили обдавали лошадь выхлопными газами, шел дождь, и быстро темнело. Уже было поздно и некуда возвращаться, сено и зерно у меня кончились. Конечно же, добрые люди подходили и кормили Ваню фруктами, а таможенники вручили мне флаг Канады, страны, встретившей меня столь негостеприимно.

Начальник иммиграционной службы вызвал меня в кабинет и заявил, что в случае отказа вернуться в США меня арестуют, а лошадь отправят в карантин для животных. Уже будучи на пределе, я заявил, что готов на это – по крайней мере, лошадь будет накормлена и под крышей. Бюрократы несколько отступили и согласились меня пропустить, если кто-нибудь подпишет бумагу, что берет меня под свою ответственность. Но ведь я здесь никого не знал.

Чтобы совсем испортить мое пребывание в стране, пограничник «номер 1875» позвонил в Ванкувер, где у меня был предварительный договор с начальством конной полиции об остановке у них на пару дней. Вероятно, он объяснил им, что в этом случае те берут на себя всю ответственность за мое пребывание в стране, включая оплату возможных медицинских расходов и т. п. Похоже, это явно не было ими учтено. Во всяком случае, от конной полиции никакого формального приглашения я не получил и завис в неопределенности.

Коллеги этого чиновника сами чувствовали неудобство за него, и один из них, отозвав меня в сторону, извинился и объяснил, что этот «1875» с польской фамилией недавно здесь появился и очень уж хотел выслужиться перед начальством.

Курить-то в помещениях было нельзя, вот я и вышел на улицу Ваню утешить и на груди его широкой поплакаться. А рядом с ним стоит девушка белокурая, с голубыми глазами, красивая, как первая любовь. Она четыре часа тому назад проезжала границу по дороге в США, а теперь возвращалась обратно и удивилась, что я так долго здесь делаю. Узнав о моих страданиях, она вызвалась подписа ть необходимые бумаги и прошла со мной в иммиграционный офис. Я видел и почти слышал, как «номер 1875» уговаривал ее этого не делать, но, в конце концов, Трэйси Робертс подписала документы. Мне разрешили проехать по территории Канады в Пойнт-Робертс, на маленький полуостров, принадлежавший США, где жила канадка Трэйси.

Оглавление книги