Книга: Америка глазами русского ковбоя

Прошлое

Прошлое

26 февраля

Перед прощанием Фрэнк с гордостью показал свою коллекцию старых грузовиков и тракторов, которые он реставрирует в свободное время. Там был самосвал, произведенный в 30-х годах; работавший на дровах трактор (кажется, у нас двигатель подобного типа назывался газогенераторным); «форд» начала 20-х годов, и другие любопытные древности, прекрасные своей рабочей бесполезностью.

И опять под колесами 274-я дорога, протискивающаяся через парки Биг-Спринг и Тускарора. Высота перевала была всего 600 метров, но далась с трудом – дюже круты здесь горки. По сторонам дороги смотрели слепыми окнами заброшенные фермы и летние дачи. За весь день мне не встретилось ни одной машины, и только два раза прошел желтый школьный автобус.

Укатали моего сивку эти крутые горки – изнемогавший Ваня едва дотащился до фермы Бонни и Мартина Вильсон в местечке Дойлсбург. Увидели они нас, замерзших, с молящими глазами, и пустили странников к себе на подворье.

Мартин – пилот гражданской авиации и каждую неделю летает отсюда к себе на работу в город Атланту, что в штате Джорджия. Жена его, Бонни, домохозяйка и ухаживает за тремя лошадьми, утками, далматскими догами и беспородными курами. У нее хронический бронхит, а в старом доме сыро и пахнет плесенью.

Вскоре подъехали на ферму ее отец Джим и мой друг Чарльз Додсон, решивший, что без вина я далеко не уеду. Вот он и обеспечивал меня своей продукцией по дороге. Оба старика оказались ветеранами Второй мировой войны, служили на Окинаве, но впервые встретились здесь, привечая меня. Им-то было о чем поговорить, а нам послушать за единственной бутылкой домашнего вина. (Другую выпивку почему-то не выставили. Видно, надо привыкать к обычаям непьющей Америки.)

Мой хозяин Мартин показал свою коллекцию писем и фотографий родственников – участников гражданской войны между Севером и Югом в 1861–1865 годах. Индустриальный Север победил тогда сельскохозяйственный Юг, шестьсот тысяч погибло с обеих сторон. Отцы воевали против сыновей, а братья против братьев, как в нашу гражданскую. Но по окончании войны мудрый президент Авраам Линкольн заявил, что нет более победителей и побежденных, а есть измученная войной страна, которую нужно вместе обустраивать. Военнопленные были отпущены и никогда в дальнейшем не подвергались преследованиям.

Какой это контраст по сравнению с нашей Россией!.. Победившие большевики, в основном с индустриального Севера, преследовали побежденную Белую армию до самых границ. Десятки тысяч бойцов Белой армии были вынуждены покинуть пределы Родины. Побежденных добивали в портах, и по распоряжению козлобородого председателя ВЦИК Я. М. Свердлова было уничтожено более миллиона казаков, поднявшихся против власти комиссаров. Только в Севастополе Троцкий с приспешниками угробил более 30 тысяч солдат и офицеров, в основном крестьян и казаков Юга. Потом их добивали в тюрьмах и лагерях ГУЛАГа. Не осталось от них ни документов, ни воспоминаний, ни фотографий. А здесь, в глубинке Пенсильвании, Мартин с гордостью показывал письма и фотографии своих предков, героически воевавших по обе стороны фронта почти полтора столетия назад…

Хозяева рассказали, что в прошлом году, по программе обмена между школьниками США и России, в их семье на пару месяцев поселили шестнадцатилетнюю Майю из Москвы. Недолго она здесь задержалась – слишком примитивна и тяжела для нее была жизнь на ферме. Ведь дома у нее был собственный шофер, домработница, а вечера она проводила в лучших ресторанах и клубах Москвы. Где уж пилоту гражданской авиации Мартину было до ее высот – вот и слиняла через пару недель назад к себе, в Москву, столицу СНГ (Сборища Недостаточных Государств).

После ужина Мартин загрузил в пикап 50 мешков картошки и, прихватив меня с собой, отправился в кооператив по выращиванию органически чистых овощей и фруктов.

Руководители кооператива Джим и Моуи Кроуфорд объединились с другими фермерами, которые не применяют искусственные удобрения и гербициды. Кооператив сдает продукцию в магазины типа «Healthy food» (здоровая пища) по значительно более высоким ценам, чем «химизированные» фермеры. Продукция пользуется огромным спросом, и ряды кооператива растут. Офис Джима уставлен компьютерами, факсами и сопровождающей их чертовщиной, без которой фермеры, бедняги, уже и обойтись не могут. Коллеги из других штатов и стран приезжают сюда на несколько месяцев, чтобы поучиться новым, а практически не очень еще и забытым старым методам хозяйствования без «химии». Некоторые фермеры планируют отказаться от тракторов и перейти на лошадиную тягу. Так что я для них – живой пример.

Чтобы обойти крутые подъемы и спуски 75-го шоссе, ведущего на юг, пришлось повернуть на север, а потом по 35-й и 522-й дорогам ехать на юго-запад. Ехал неспешно, через полуобитаемые деревушки с полусонными жителями, не особенно-то и реагировавшими на мои приветствия.

Дождь вперемешку со снегом слякотью захлестывает кибитку, коченеют руки и колени, немеет лицо и кровоточат от холода заусеницы ногтей. Мрак вокруг и на душе. Остановиться негде, так как на редко встречающихся фермах обитает только скот, а хозяева живут где-то в других местах, приезжают через день, чтобы задать корма.

Наконец нашел обитаемую ферму, но там не было стойла для лошади. Однако хозяин посоветовал проехать еще пару километров и остановиться на заброшенной ферме, где должно быть сено, а вода рядом, в речке.

Вот, наконец-то, перекресток с 641-й дорогой. Слева, на заснеженном холме, высится громадина двухэтажного дома с фальшивыми колоннами, шелушащимися чешуей белой краски. Окна без света внутри отражают сумеречное, бездушно-серое небо.

А сарай через дорогу от дома, на берегу речушки. И дом, и сарай, хотя и выглядели заброшенными, жили какой-то своей внутренней жизнью.

Пока распрягаю Ваню, наступает кромешная темнота. На ощупь открываю ворота, нахожу стойло, сбрасываю сено с чердака. Где-то внизу журчит речка – отправляюсь помыться и принести воды для лошади. Стоит какая-то мистическая, затаившаяся тишина. Луна отражается в слепых окнах дома, и я инстинктивно жмусь к могучему торсу моего Буцефала. Он возмущенно фыркает и требует за охрану добавочную порцию овса. Лошади чувствуют дьявольскую силу, ну, а если Ваня спокоен, то и мне нечего бояться. Главное, нырнув в спальник, свернуться калачиком и крепко зажмуриться, а усталость свое возьмет.

Рано утром поспешно выскочил из спального мешка и лихорадочно оделся. Это самая неприятная процедура, когда снаружи и внутри кибитки минусовая температура. Вот, хотел сейчас напис?ть, что волосы за ночь у меня смерзлись, да вспомнил, что спал-то я в вязаной лыжной шапочке. Так что нечего врать!

Задав корма лошади и умывшись ледяной речной водой, решил исследовать соседний дом. Поднимаюсь на крыльцо и жму на кнопку звонка. Естественно, никто не отвечает. Неуверенно иду к задней двери и нахожу ее полуоткрытой. Прошлогодние мертвые листья запорошили вход, но дверь легко отворяется и впускает на кухню. На столе сгрудились консервные банки и коробки с кукурузными и овсяными хлопьями. Плита заставлена сковородками и кастрюлями. Поднимаюсь по широкой скрипучей лестнице на второй этаж, а со стен смотрят с фотографий хозяева прошлого. Они в строгих одеждах и омертвелых позах – наверное, возмущаются: что это я без приглашения в их доме делаю?

Любопытство влечет дальше – неужто сейчас найду мертвое тело с перерезанным горлом и засохшей кровью на полу, как в детективных фильмах показывают. Скрип половиц отдается в позвоночнике и разносится по дому. Но никто не окликает и не стонет – только мертвая, трескучая тишина. На втором этаже нашел я просторную спальню с единственной безразмерной кроватью, украшенной балдахином, но без окровавленных трупов, взывающих к справедливости – ни Шерлока Холмса, ни инспектора Мегрэ из меня не получилось. Спустился на первый этаж и, естественно, не обнаружил даже входа в предполагаемый подвал, где все трупы должны были быть аккуратно сложены и упакованы в ожидании отмщения за преждевременную смерть.

Не верю я в преждевременную смерть – помираем мы тогда, когда успели достаточно закоптить собой наше время. Ну что бы бедный Александр Сергеевич Пушкин делал, если бы его не застрелил злополучный Дантес? Ведь достал француза наш поэт обвинениями в гомосексуализме и прелюбодействе с Натальей Николаевной. А Дантес был женат на сестре жены Пушкина и благополучно прожил с ней отведенную ему судьбой жизнь. Везучие те, кто своевременно умирает, да еще во славе!

Александр Дюма не мог перенести позора, возложенного русскими на это типично французское имя, вот и решил его реабилитировать, назвав в своей знаменитой книге авантюриста Эдмона Дантеса благородным графом Монте-Кристо.

Поднимаю телефонную трубку внизу на кухне, и гудок зуммера указывает, что телефон не отключен. Просто ушли прошлые люди, не захотели дольше жить в этом огромном и холодном доме привидений, а новые еще не появились. Ну, а я попал здесь во временную щель – между прошлым и будущим.

Чтобы пересечь хребет Аллегэйни, едем на юг по 522-й дороге, а потом на северо-запад по 30-й. Опять измотались, и счастьем было оказаться в тепле дома Алсены и Билла Вэгман, профессорской пары из Балтиморского университета. Они сами только что вернулись на ферму из Балтимора, согреваясь холодным пивом и красным вином. Я с энтузиазмом к ним присоединился.

Купили они ферму больше для забавы, чем для разведения скота. Встретился как-то Биллу сосед и говорит: «Ну, на хрена вам все это, ведь у вас достаточно денег, чтобы купить дом во Флориде и не копаться здесь в навозе». А Биллу нравится такая жизнь. Дети выросли и давно сами по себе, а здесь скот нуждается в твоем внимании, ты здесь Бог и Царь.

Мне всегда нравились еврейские интеллектуалы, с ними можно было выпить и поговорить, и с ними я никогда не напивался в стельку. И действительно: дискуссия была в самом разгаре, а вино кончалось. На подмогу приехал мой друг Чарли из Блэйна и привез две бутылки своего домашнего вина «Пилигрим» и 52 открытки с марками и его адресом, которые я должен слать ему каждую неделю. Ну, это выше моих сил – раз в месяц буду посылать, если получится.

Билл и Алсена еще спали, когда я запряг кашляющего Ваню и по 30-й дороге потащился к Харрисонвиллю со скоростью ниже пешеходной. По дороге дал интервью Дэйву Родсу из «Утреннего вестника» – газеты в Чэмберсбурге и Джеймсу Стютсу, владельцу газеты «Новости графства Фултон», который, весьма кстати, дал мне за это 20 долларов, разъяснив при этом, что журналистам не положено платить за интервью.

Приехав в поселок, отправился на почту, расположенную в том же доме, что и магазин, узнать о ночлеге в окрестностях. А желудок от боли разрывался: смесь пива с вином никогда мне даром не проходила, и за удовольствие я всегда платил. Обрадовался, как дару Божьему, найдя на полке питьевую соду – теперь опять жить можно!

Согласились принять меня на постой Джефф и Мэй Хастон, владельцы молочной фермы «Сосновое дерево». Они только что поженились, и пышногрудая Мэй преданно смотрела мужу в глаза, жаря ему на ужин бифштексы с лапоть величиной. А я только облизывался на эти жарящую и жаримую плоти, по усам текло, а в рот не попадало.

Слава господу, Ваня пристроен под крышей. Я делаю ему ежедневный укол пенициллина, задаю сена и овса и отправляюсь ночевать в конторку фермы. Пол там бетонный, и я покрываю его тремя слоями крафт-мешков из-под зерна. Благодать-то какая, в тепле спать. Мыши только шебуршились в надежде не дать мне заснуть. Да фигушки им – спал расчудесно.

Оглавление книги